Дневники. 1913–1919: Из собрания Государственного Исторического музея - Михаил Богословский

Поезд наш отошел вовремя. В моем купе сели два железнодорожника, рассуждавшие о причинах катастрофы – поезд вследствие неправильно переведенной стрелки вошел не на тот путь, куда ему следовало, и налетел на стоявший на пути паровоз – и о том, что ответит за все дежурный по станции. Они же рассказали, что вчера была катастрофа у полустанка Каллистово, где сошли с рельс вагоны. Невесело было ехать под такие разговоры.

Подходя к дому, я встретил Л [изу], и тут же подошла к нам Н. П. Хвостова, сообщившая, что В. М. Хвостов болен и находится в лечебнице, куда она и идет его навещать. У него, как сказала Н. П. [Хвостова], ангина, осложнившаяся ревматизмом ноги. Нога распухла. Известие не из приятных.

Перед обедом я пошел, несмотря на дождь, немного пройтись Пречистенкой и переулками и заходил в маленькую церковь св. Ильи291 в одном из переулков близ Пречистенки. Только что начиналась всенощная. Церковь погружена была в полумрак, мерцали лампады и немногие свечи. Народу было всего несколько человек. Вот где можно было искать успокоения!

Вечером я был на заседании Соловьевской комиссии, присудившей премию имени Соловьева292 А. И. Яковлеву. Комиссия, к удивлению, собралась почти в полном составе: были Виппер, Готье, Савин, Алмазов, С. К. Богоявленский от ОИДР и Бахрушин от города. Я председательствовал за отсутствием М. К. Любавского. В 9 ч. вечера мы разошлись. Я чувствовал себя очень усталым.

5 октября. Среда. Я только что расположился поработать над биографией Петра, как пришли Холь и Миша. Они у нас обедали в 1 ч. дня и остались из-за дождя до чаю. Дождь полил ужасный, непрерывный и обильный. По уходе Холей я все же занялся часа 21/2 —3. После ужина в 8-м часу вечера, несмотря на продолжающийся дождь, мы с Л [изой] отправились к Холям и у них провели вечер в разговорах и слушая граммофон. Холь рассказывал о своем знакомстве с семьей князей Трубецких – молодых (детей покойного князя П. Н. и С. Н.)293.

6 октября. Четверг. Все утро за работой над Петром: закончил пересмотр и переработку 1691-го года. Был затем на семинарии в Университете. Довольно оживленно разбирается Псковская правда. Некоторые студенты вошли во вкус толкования памятника, не оставляют без внимания, можно сказать, ни одной буквы. Кончив семинарий в седьмом часу, я отправился пообедать в Empire, а к 8 часам вернулся в Университет на государственный экзамен. Было много экзаменующихся. В маленькой аудитории внизу сбиты все экзамены, стоит невероятный шум и гвалт, вести дело сколько-нибудь серьезно невозможно. Экзаменовались у меня, между прочим, студент Яцунский, которого я преднаметил к оставлению при Университете, а также А. И. Елагина. Кончили в 12-м часу ночи. Матвей Кузьмич [Любавский], вернувшийся из Петрограда, рассказывал слякотные петроградские сплетни о недостатке ружей и патронов, о новой будто бы Сухомлиновщине294 и т. п. Вернулся домой я в первом часу, совершенно усталый.

7 октября. Пятница. Утро ушло на мытарства в Государственном банке по поводу получения нашего с Холем выигрыша. Пришлось там порядочно долго ждать. Вернулся домой только к завтраку. Был затем на семинарии на В. Ж. К. Разбор Псковской грамоты идет здесь гораздо более вяло, чем в Университете. Е. Н. Елеонская предупредила меня, что на меня готовится покушение со стороны преосв. Дмитрия, епископа Можайского, в смысле приглашения читать лекции в учреждаемых в Москве Женских Богословских курсах295. Дело это оборвалось в 1914 г.; теперь оно опять всплывает, кажется, в особенности благодаря тому, что находит горячую поддержку в обер-прокуроре Раеве, который сам был директором и устроителем женских курсов и питает вкус к этому делу. Известие не из приятных. Придется обороняться. Вечер я был дома.

8 октября. Суббота. Лекции в Университете. Виппер, которого я встретил, придя в Университет, жаловался на убыль слушателей, объясняемую происходящим призывом первокурсников. И у меня также публики было меньше, чем в прошлый раз. Говорили с Виппером и Поржезинским о вялом и затяжном характере войны. Эрн высказывал мысль, что расстройство продовольствия в тылу устраивается по преднамеренному определенному плану нашими германофилами. Это уже, что называется, у почтенного философа ум за разум заходит. Вечер я провел дома за чтением статьи Френа об Ибн-Фадлане и его известиях о болгарах296. Егоров звонил по телефону с упреком, зачем я не был на совете В. Ж. К., где происходили выборы директора С. А. Чаплыгина, на сей раз получившего уже 4 черняка; прежде избирался единогласно. Затем звонил Г. К. Рахманов с предложением обедать в среду.

9 октября. Воскресенье. Утром прогулка и подготовка к лекции. Затем переводил (для курса) известия Ибн-Фадлана о болгарах. В 3 часа у меня был студент Яцунский, которого я наметил к оставлению. Надо было спешить к М. К. Любавскому, и я мог поговорить с ним всего несколько минут. М. К. [Любавский] позвал к себе меня и Готье, чтобы толковать о будущем съезде 1919 г.297 и двинуть его организацию. Но я догадывался, что у него будет А. Н. Филиппов и главным предметом разговора будет докторство Веселовского. Я не ошибся и, войдя к М. К. [Любавскому], нашел там уже Филиппова, который и выдал замысел, встретив меня словами: «Ответчик здесь, вот и истец пришел». На что я спросил: «Разве будет суд?» Разговоры о съезде он слушал неохотно и все посматривал на часы. Мы наметили членов организационного комитета и назначили собрание на 21 октября. «Ну, пора к делу», – сказал А. Н. [Филиппов] и изложил 3 пункта, по которым будто бы я его обвиняю: не посоветовался со мною, предлагает почетное докторство, а не диспут, и еще что-то. Говорил он очень волнуясь и неясно. Хватался за голову руками, кричал, что вот он на старости лет попал в дураки и т. д., ряд жалких слов. Я ему отвечал тоже довольно горячо и резко, высказал досаду, что он действительно предварительно не посоветовался, а затем впечатление от книги Веселовского. Готье и М. К. [Любавский] искали выхода из создавшегося положения и уговаривали Филиппова предложить проведение с диспутом. Он отказался, сказав, что скоро поедет в Петроград и там поговорит с Платоновым, который обещал ему проводить В[еселовско]го в докторы. Ну и отлично!

Я зашел по дороге домой к Грушке отдать сочинения. Вечером наспех писал представление о Яцунском, а затем пришли Холь с Мишей и Егоров. Холь сообщил слякотный слух о том, что будто бы ведутся в Берне мирные переговоры, что Россия не может более воевать. Егоров кричал, негодовал, ругал немцев и приводил меня в очень раздраженное состояние. Ночь я очень плохо и мало спал. Филиппов все дело изображал так, что он тут ни при чем, что его толкнули М. К. Любавский, а затем и юристы Озеров и Гензель. Последнего особенно он выставлял инициатором. Много раз он восклицал: «Да, старый дурак, попал, как кур в ощип» и т. п.

Откуда берутся такие ползучие, гадкие слухи вроде тех, которые сегодня были сообщены? В основе негодования Егорова я вижу все ту же катастрофу 1911 года298. Он посылал от нас за копиями с писем Гучкова к Алексееву, начальнику Штаба Верховного главнокомандующего299. Мне показалось не особенно убедительно. Есть и дрязги.

10 октября. Понедельник. С большими мытарствами добрался на трамвае до Ярославского вокзала. Принужден был ехать сначала в Дорогомилово и оттуда уже от заставы отправиться к Ярославскому вокзалу: иначе не было возможности сесть в трамвай. Весь вечер за статьей Леонтовича о задружно-общинном быте300. В тишине гостиницы и читается много.

11 октября. Вторник. Лекция в Академии утром. Плохи наши дела в Добрудже. Опять, по-видимому, прозевали сосредоточение больших немецких сил под начальством Макензена, которые и обрушились на наши и румынские войска301. Грустно и досадно. В Москве заседание факультета очень долгое. Приват-доцент Рудаков подал министру просьбу о выдаче ему вспомоществования, написанную в выражениях, в каких с подобными просьбами обращаются к митрополиту бедные старушки. Просьба имеет вид частного письма. Однако министр прислал ее на заключение факультета, и по этому поводу были большие дебаты о неуместности такого обращения. Затем долгие прения вызвало прошение литератора Анатолия Александрова о допущении его в приватдоценты. Некогда он приват-доцентом был, лекций никогда не читал, потому и потерял приват-доцентское звание, с тех пор никаких научных трудов у него не вышло. Защищал его с большим красноречием И. И. Иванов. Тем не менее он торжественно провалился. Это теперь уже почтенный старец, ему лет под 60.

Покушение на меня Женскими богословскими курсами состоялось. Во время заседания меня вызвали по просьбе нашего университетского протоиерея о. Боголюбского, который это покушение и производил. Он сказал мне, что является по поручению преосв. Дмитрия Можайского, что очень меня просят согласиться, так как иначе на эти курсы лезет черносотенная сила, и звал меня на заседание к епископу Дмитрию в среду. Я сказал, что приду. В факультете мы с Готье предложили к оставлению Яцунского, Никольского и Лютша. Затем экзаменовали А. А. Фортунатова по русской истории. В этом же заседании держали экзамен по старославянскому языку братья Б. М. и Ю. М. Соколовы. Все еще они так похожи друг на друга, что я затрудняюсь их различать. Домой я пришел усталый и сделал самое лучшее, что мог сделать в таком состоянии, – отправился в баню.