Z — значит Зельда - Тереза Фаулер

— Где у вас болит?.. Вы замечаете кровь постоянно или только время от времени?.. Опишите консистенцию стула…

По крайней мере, он хорошо говорил по-английски.

После осмотра доктор вколол мне морфин.

— Пока мы не заберемся внутрь и не посмотрим, нельзя с уверенностью определить, в чем проблема — в яичнике, в мочеточнике, в кишечнике или в аппендиксе. Мы назначим операцию и посмотрим, можно ли извлечь то, что вызывает беспокойство. Успешный результат не гарантируем.

Я понимала, даже слишком хорошо.

Скотт беспокоился, что больница в Антибе слишком отстала от жизни, и настоял, чтобы операцию провели в Американском госпитале в Париже. Я позволила ему беспокоиться сколько заблагорассудится, позволила ему все планировать, снова взять на себя роль моего защитника и втайне радовалась, что отвоевала его внимание у Хемингуэя. Судьба вмешалась, чтобы вернуть мне мужа хотя бы ненадолго.

Перед отъездом в Париж я сказала Саре;

— Если ситуация снова выйдет из-под контроля, всегда можно удалить еще и гланды.

Врачи в Париже удалили часть моей рубцовой ткани и мой аппендикс и объявили, что я здорова, во что я была готова безоговорочно поверить. Меня мало беспокоило, что теперь нижняя часть моего живота будет покрыта паутиной шрамов; каждый день я наслаждалась безраздельным вниманием Скотта, который проводил у моей постели все часы для посещений. Он читал мне вслух, мы играли в карты, писали письма, разговаривали…

Но, видимо, это анаболики погрузили меня в приятные иллюзии, потому что когда наступил последний день перед выпиской и я упомянула, что мы могли бы остаться в Париже и послать за Скотти, Скотт ответил:

— Остаться? Боже, нет. Я только что закончил подробный анализ рукописи Эрнеста. Нам нужно обязательно уладить несколько моментов, прежде чем покажем ее Максу.

Эрнест. Снова Эрнест.

— Он не может просто оставить тебя в покое? — не удержалась я. — Ты слышал, что про вашу парочку говорит Боб Макалмон?

— Макалмон все еще злится, что Эрнест ушел от него к Бони и Лайврайту, которые теперь кусают локти, что отпустили его в «Скрибнерс».

Тут вошел доктор, и Скотт сообщил ему:

— Я бы хотел забрать ее обратно в Антиб. Вы согласны, что ей лучше пока быть вдали от крупного города? Микробы, грязь… Не лучшее место для ее состояния.

— Совершенно верно, — согласился доктор. — Я бы и сам с удовольствием провел лето на побережье.

И мы отправились на Ривьеру, где Скотт мог снова погрузиться в пучину драмы и где он чувствовал себя как дома. Конечно, именно это, а не Хемингуэй, тянуло его туда.

Как-то в июле Скотт разбудил меня посреди ночи — включил прикроватную лампу и потряс меня за плечо.

— Что? Что случилось? — Я тут же проснулась и была уверена, что кто-то умер, пока не увидела лицо Скотта.

Он едва не лопался от радости.

— Что получится, если смешать трех разных алкоголиков?

За неделю до этого Хемингуэй и другие уехали в Памплону. Я отказалась, сославшись на то, что еще не восстановилась после операции, что позволило Скотту притвориться, будто он обязательно поехал бы, если бы не я. На самом деле он не мог вынести вида корриды — или любой другой жестокости, если она разворачивалась не на страницах книги или фотографиях, а живьем у него перед глазами. Так что он сошелся с Чарли Макартуром и плейбоем Беном Финни.

Скотт и его новые друзья неустанно разыгрывали беззащитных официантов и музыкантов. Один раз они убедили пару официантов поехать с ними покататься, выехали на утес и притворились, будто собираются убить бедолаг. По их словам, они играли свои роли так убедительно, что один из парней обмочился. Потом они признались, что это шутка, и угостили своих жертв обедом со стейком и прекрасным бурбоном, чтобы загладить вину.

Сейчас мне хотелось ударить Скотта.

— Я спала! Как и все нормальные люди по ночам. Выключи свет.

— Не будь занудой. Давай скажи, что получится, если смешать трех алкоголиков?

От него несло бурбоном и сигарным дымом.

— Хочешь сказать, три вида алкоголя?

— Нет — алкоголиков. Я мастер слова, ты же знаешь. Я всегда, абсолютно всегда выбираю le mot juste[7].

— Если отвечу, обещаешь принять ванну перед сном?

— Простите, мадам, ваше время истекло. Получится «Любовное предательство, или Простая история инцеста». — Он спрыгнул с кровати и начал расстегивать ремень. — Я только что закончил сценарий, и мы будем снимать на вилле Грейс Мур. Начинаем завтра.

— Скажи мне, что я все правильно расслышала. Вы будете снимать фильм про инцест?

— Не надо так хмуриться, у тебя на лбу появляются непривлекательные морщины. — Он рухнул обратно на кровать, как был полуодетый, и облокотился на подушку. — Боже, это будет так забавно! Грейс сыграет принцессу Аллюру, самую скверную женщину Европы…

— Не хочу больше ничего слышать. Выключи свет, чтобы я могла поспать.

— И мы напишем текст прямо на стенах, чтобы его не пришлось вклеивать потом на пленку. — Он поднял руки на манер режиссера, прикидывающего кадр. — «Ее сиськи были словно две половинки персика, плотные, спелые, позолоченные солнцем…»

— Я сказала, не желаю это слышать. Держи свой сценарий при себе.

— «Их она показывала по первой просьбе. Но сок свой сберегала только для тех, кого одаривала особой благосклонностью».

Я выбралась из постели, схватила подушку и вышла.

Как-то в середине августа Скотт вернулся с раннего обеда на вилле «Америка».

— Хэдли сдалась, — сказал он, будто виновата Хэдли, будто с этой девочкой что-то определенно не так. — Говорят, она хочет развода. Эрнест просто разбит.

— Вот как? — Я стояла на террасе перед мольбертом, пытаясь довести до совершенства тени на оранжевом платье моей танцующей девушки.

— Не слышу ни капли сочувствия.

— У меня море сочувствия — к Хэдли. Если встретишь ее раньше меня, передай, что я сказала: «Туда ему и дорога».

Но еще не все было кончено. Хем, в типичной для себя манере, решил продлить агонию, и когда они вернулись в Париж, строил из себя паиньку и позволил их браку истекать кровью еще несколько месяцев, пока не довел бедняжку Хэдли настолько, что она сама вонзила саблю между лопаток этому подыхающему быку.

«Скрибнерс» опубликовали «И восходит солнце» в октябре того же 1926 года. Продажи выглядели достойно, но не ошеломительно, отзывы были в целом положительные, но не превратились в лавину восторгов. Все это было Скотту по душе — успех следующей книги Хемингуэя порадовал его куда меньше. Но сейчас он все еще чувствовал себя более выдающимся, более опытным, более успешным из них двоих.

Хотя сезон на Ривьере закончился, мы остались еще на несколько осенних недель. Новые друзья и поклонники Скотта так вцепились в него, что он посещал каждую вечеринку, стал гостем во всех казино и барах. Слишком часто перебирал с выпивкой, принимался спорить, грубил, смущал меня и выставлял себя на посмешище. Случались драки. Один раз его арестовали. Иногда, встав утром, я обнаруживала мужа спящим на кухонном столе, пока слуги делали свои дела, обходя его и стараясь не встречаться со мной взглядом, я причитала, он извинялся, и мы оба делали вид, что все исправили — до следующего раза.

Если я отказывалась сопровождать его выходы — а я отказывалась довольно часто, ссылаясь на плохое самочувствие и в половине случаев симулируя, — он не возвращался до самого утра, а, наконец-то появившись дома, отказывался говорить, где провел ночь. Он хотел наказать меня за то, что я оставила его одного. Бывало, наоборот, говорил:

— Ты заслуживаешь гораздо лучшего, чем такую вошь, как меня… Я хочу, чтобы мы были, как раньше, уникальными. Золотой парой. Нас ведь тогда все любили?

И я прощала его, потому что тоже скучала по счастливым денькам.

Но всему свой предел. Однажды в ноябре я была в кухне и нарезала манго для Скотти, которая играла в классики во дворе, когда Скотт появился на пороге. Вид у него был — краше в гроб кладут. Бледный, небритый… Когда он потянулся к дверце буфета, я увидела, что руки у него трясутся.

— Мы должны уехать из этой страны, иначе она уничтожит меня.

На этот раз я попыталась вызвать в себе сочувствие к нему, но безуспешно, и так же безуспешно попыталась быть покладистой:

— Как ты смотришь на то, чтобы просто уехать из этого города и вернуться в Париж?

— Макс спрашивает, когда мы возвращаемся в Штаты, и родители хотят, чтобы мы вернулись домой… Мне нужно быть где-то вдали от соблазнов.

— Мы постоянно переезжаем с места на место, потому что тебе везде слишком много соблазнов. Ты сам-то не видишь?

— И больше ничего крепкого. — Он потер лоб. — Отныне — только вода. У меня получится, если мы вернемся в Штаты.