Я жил в суровый век - Григ Нурдаль

Мильтон вышел за околицу, решив ждать Джорджо за деревней, у часовни святой Девы, Он на минуту разлучит его с остальными и...

Дорога была во власти тумана, но в нем пока еще сквозили неровные просветы. А вот ложбины по обе стороны были словно заложены ватой, аккуратно расправленной, неподвижной. Туман успел подняться выше по склонам, из него выступали лишь несколько сосен на гребне, они казались руками тонущих.

Мильтон осторожно спускался к призрачной часовенке. Все молчало, только слышался в гнездах подавленный щебет птиц, угнетенных туманом, да глухой говор ручейков в невидимых лощинах.

На колокольне в Манго пробило семь, глухо, без отзвука.

Он прислонился спиной к стене часовни и с нетерпением стал смотреть в сторону Дозорного перевала. Перевал был уже еле различим в тумане, который поднимался однородной массой с лежащего ниже плоскогорья. В молоке тумана еще оставался один просвет, но чтобы Мильтон увидел в нем группу Джорджо, та должна была появиться не позднее чем через десять секунд. Никто не появился, и усилившийся туман в конце концов поглотил перевал.

Мильтон зажег сигарету. Сколько времени прошло с тех пор, как он в последний раз поднес спичку к сигарете Фульвии? Вот уж поистине стоит пересечь вплавь страшный океан войны, чтобы, выбравшись на берег, только и знать, что подкосить спичку к сигарете Фульвии.

При первой затяжке ему показалось будто у него разрываются легкие, при второй он в судороге согнулся пополам, третью перенес легче и сумел докурить сигарету до конца, лишь несколько раз кашлянув.

Туман сомкнулся уже и над этой частью дороги, повиснув приблизительно в метре от земли. В этом вакууме Мильтон и увидел наконец движущиеся ноги в брюках цвета хаки. Туловища и головы окутывал туман. Мильтон рванулся на середину дороги и наклонился, стараясь узнать походку Джорджо. Как всегда, когда он особенно волновался, сердце его замерло.

Туловища и головы постепенно проступали из тумана: Шериф, Мео, Кобра, Джек...

— А Джорджо где? Разве он не был с вами? Шериф нехотя остановился.

— Ясно, был. Он сзади.

— Где сзади? — спросил Мильтон, сверля глазами туман.

— Подожди несколько минут, и ты его увидишь.

— Почему вы оторвались от него?

— Он сам оторвался, — сквозь кашель сказал Мео.

— И вы не могли его подождать?

— А что он, маленький? — удивился Кобра. — Или дорогу хуже нас знает?

А Мео прибавил:

— Не задерживай нас, Мильтон. Я подыхаю с голоду. Если бы туман был салом...

— Стойте. Вы говорили — несколько минут, а его все нет.

Ему ответил Шериф:

— Наверно, завернул по дороге в какой-нибудь дом и завтракает себе там. Ты ведь знаешь Джорджо. Он не любитель есть в компании.

— Не задерживай нас, — повторил Мео. — А поговорить охота — говори на ходу.

— Скажи правду, Шериф, — не отпускал их Мильтон. — Вы что, поругались с Джорджо?

— Еще чего! — вступил в разговор молчавший до этого Джек.

— Еще чего! — подхватил Шериф. — Хотя твой Джорджо и действует нам на нервы. Он папенькин сынок... Таких полно было в армии.

— А здесь мы все одинаковые, — сказал Кобра, неожиданно распаляясь. — Здесь папенькины сынки не проходят. А если бы они и здесь были как в чертовой армии...

— Я подыхаю с голоду, — сказал Мео и с опущенной головой обошел Мильтона.

— Пошли с нами в деревню, — предложил Шериф, двигаясь вслед за Мео. — Какая тебе разница, где ждать?

— Лучше я здесь подожду.

— Дело хозяйское. Посмотришь, скоро он подойдет, десять минут от силы.

Мильтон еще немного задержал его.

— Сильный там туман?

— Ужас. Надо будет спросить у стариков, видали ли они на своем веку такой туман. Ужас! Временами, даже нагнувшись, я не то что дороги — собственных ног не различал. Но это не страшно — вдоль дороги, слава богу, нет обрывов. И все-таки я тебе скажу, Мильтон, если бы твой друг позвал, я бы его подождал и их бы остановил. Но он не позвал, и я понял, что он, как всегда, себе на уме. Ты ведь знаешь Джорджо.

Все четверо вновь скрылись в тумане.

Он вернулся к часовне, прислонился спиной к стене. Закурил вторую сигарету. Он вглядывался в оставшийся просвет между дорогой и простертой над ней завесой тумана. Через полчаса он опять спустился на дорогу и медленно пошел к Дозорному перевалу.

Шериф был прав: Джорджо мог воспользоваться туманом, чтобы остаться одному. В нем видели плохого товарища, поэтому и относились к нему плохо. Он не упускал случая — более того, всегда искал возможности уединиться, лишь бы ничего своего не делить с другими, даже своего животного тепла. Спать в одиночку, есть в одиночку, курить тайком при общем табачном голоде, пудриться после бритья... Мильтон закусил нижнюю губу. То в Джорджо, что до вчерашнего дня вызывало у него улыбку, было ему теперь отвратительно. Получалось, что Джорджо терпит одного Мильтона, уживается с одним Мильтоном. Сколько раз, ночуя в хлевах, они спали рядом, тесно прижавшись друг к другу, словно два брата. У Мильтона была привычка спать, свернувшись калачиком, — и Джорджо ждал, пока он уляжется, а потом придвигался к нему и устраивался, как в гамаке. И сколько раз, проснувшись первым, Мильтон смотрел на спящего Джорджо, на его небритое лицо...

Жгучее чувство горечи заставило его ускорить шаг, хотя сейчас он шел в самом густом, самом непроглядном тумане. Туман был ощутимо плотный, настоящая стена испарений, и при каждом шаге Мильтону казалось, что он больно ударяется о нее. Он наверняка был уже рядом с перевалом, но ему говорило об этом лишь направление дороги и угол подъема. Шериф правильно сказал: только нагнувшись, Мильтон мог различить дорогу и собственные ноги, расплывчатые и словно отторгнутые от тела. Он поднялся еще на несколько шагов и, несомненно, вышел на верхнюю точку перевала. Необъятная спрессованная масса тумана погребла под своей тяжестью лежащее ниже плоскогорье.

Он проглотил слюну и позвал Джордже, не очень громко, но так, чтобы можно было услышать, приближаясь к перевалу с другой стороны. Потом позвал много громче, на случай, если Джорджо миновал плоскогорье и только-только ступил на склон. Никакого ответа. Тогда он поднес ко рту сложенные рупором руки и что было мочи протяжно позвал:

— ДЖО-О-ОР-ДЖО-О-О!

Недалеко внизу залаяла собака, и все. Очень внимательно, чтобы не спутать, в каком направлении осталась невидимая деревня, Мильтон повернулся и ощупью пошел назад, в Манго.

5

Он нашел Шерифа в столовой. Тот наелся и теперь дремал, опустив голову на лежащие на столе руки. От его хриплого дыхания лужицы пролитого вина подергивала рябь.

Мильтон растолкал его.

— Он не пришел.

— Не знаю, что тебе сказать, — ответил Шериф заспанным голосом, но выпрямился, давая понять, что не собирается уклоняться от разговора. — Который час? — спросил он, протирая глаза.

— Больше девяти. Ты уверен — поблизости не было фашистов?

— При этом тумане? Ты не смотри, что здесь делается. На развилке было сплошное молоко, это я тебе точно говорю.

— Туман мог застигнуть их в пути, — заметил Мильтон. — Когда они вышли из Альбы, внизу наверняка не было такого тумана.

Шериф покачал головой.

— При этом тумане... — повторил он. Мильтон вскипел:

— Ты хочешь доказать, что их не было, вот и твердишь про туман. Ну а если ты только прикрываешься туманом, оправдываясь, что ты их не видел?

Шериф все время качал головой, оставаясь спокойным.

— Я бы их услышал. Из Альбы никогда не посылают меньше батальона. Батальон не муравей, мы бы их услышали. Достаточно было одному солдату кашлянуть.

— Но ведь Паскаль их ждал. Он потому и отправил вас на развилку, что ждал их с той стороны.

— Паскаль, — фыркнул Шериф. — Если брать в расчет Паскаля... И кому это в голову пришло сделать его командиром отряда? Нет, вообще-то я не против, я только хочу сказать, что за столько месяцев не видел, чтобы он хоть раз в точку попал. Ему, наверно, всю ночь икалось — так мы его костерили. Паскалю мерещится внезапное нападение, а мы мучайся. Ох и перемыли мы ему косточки. В том числе и твой Джордже.

Мильтон обошел стол и сел верхом на скамью напротив Шерифа.

— Шериф, вы поругались с Джордже? Шериф поморщился, потом кивнул.

— Он сцепился с Джеком.

— Так...

— Но не в том дело. Одним словом, мы его не теряли в тумане. Он сам отстал, папенькин сынок, ради собственного удовольствия.

— Разумеется, вы втроем взяли сторону Джека.

— Считай, что так. Джек был прав.

Всех пятерых, объяснил Шериф, распирало от злости. Они вышли из Манго чуть позже, чем Мильтон вернулся в Треизо. Они не дошли еще до Дозорного перевала, а кругом давно была черная ночь. Они шли по гребню, встречая грудью сильный, злой ветер, уже по-зимнему студеный. Ветер, который, как сказал Мео, наверняка дул из раскрытых могил: высоко на холмах были кладбища, где он, Мео, не хотел бы лежать даже изрешеченным пулями трупом. Не было видно ни зги, но все собаки в округе лаяли, чуя, что по гребню идут люди. Кобра, который терпеть не может собак, каждый раз отзывался на лай руганью. Он закутался в одеяло и натянул его на голову, отчего стал похож на монахиню, поносящую всех святых. И если учесть ругань крестьян по адресу собственных собак, выдававших своим рвением существование и местоположение жилищ, выходило, что весь свет ругается. Остальные четверо, скрежеща на ходу зубами, тоже мысленно чертыхались. Они были убеждены, что Паскалю все приснилось или попросту вздумалось пофорсить — вот, мол, какой я умный, — а они за это шкурой плати. Больше всех, понятно, психовал Джордже: во-первых, ему не нравилась группа, во-вторых, то, что старшим назначили Шерифа. «Если считается, будто я недостоин командовать этой четверкой голодранцев, — наверняка думал он, — можно представить, как на меня смотрят в отряде и что за карьеру я сделаю у партизан».