Шеф сыскной полиции Санкт-Петербурга И.Д.Путилин. В 2-х тт. [Т. 1] - Константин Путилин

На основании этих данных заключили, что уду­шенный принадлежит к цеху портных или обойщиков. Однако это предположение не подтвердилось, оказалось ошибочным: вызванные полицией портные и обойщики со всего Петербурга не признали в покойном знакомую личность.

Дело усложнялось. Не было ни малейшего следа к выяснению не только личности убийцы, но и убитого. Кто он? Как попал он на Семеновский плац? По­чему у него в кармане карты и иголки? Кто убийца? Кругом на снегу было множество следов, но ведь плац — место, по которому проходят многие.

В таком виде дело поступило ко мне в сыск­ную полицию. Я прежде всего призвал к себе агента и отдал ему такой приказ: — Вы переоденьтесь в соответствующий костюм, то есть как можно более рваный, и отправьтесь в самые темные и грязные притоны, где ютятся столичная рвань и мазурики. Особенно не забывайте домов терпимости и ночлежек. И в тех и в других местах мазурики любят «распоясы­ваться» и под влиянием алкоголя и разврата хвалятся своими подвигами, выбалтывая свои похождения. Вни­мательно всматривайтесь, а главное, вслушивайтесь. Я твердо верю, что только этим путем мы найдем ключ к разгадке таинственного преступления на Семеновском плацу. Такие же инструкции я дал и другим агентам сыскной полиции. Всюду, где собирались подонки столичного пролетариата, находились представи­тели сыскной полиции.

И вот в то время, когда сыскное следствие было в полном ходу, случилось второе, однородное преступление. 12-го декабря на Преображенском плацу был обнаружен труп новой жертвы таинственной «мертвой петли». Тот же узел из крепкой бечевки на шее, те же судорожно вытянутые вдоль туловища руки, то же страдальческое выражение лица. Обнаружение второй страшной находки, подобно первой, сделалось достоянием газет, и вот тут-то паника овладела петербургскими обывателями с новой силой.

Я с особым старанием приналег на дело о «мертвой петле». Вера в мой план начинала мало-помалу подкрепляться. Один из агентов мне донес, что, находясь в одном из притонов, особенно охотно посещаемом петербургскими мазуриками, он уловил слух, что какой-то Захарка рассказывает своим приятелям, будто он вместе с каким-то Ефремкой задушил и ограбил на Семеновском плацу человека.

Это была первая путеводная нить к таинственному клубку. Ухватившись за нее, я отдал вторичный приказ о розыске неведомых Захарки и Ефремки.

В ночь на 14 декабря один из наших агентов находился в грязном трактире «Пекин» на Мохо­вой улице. Этот трактир пользовался недоброй репутацией места сборища подозрительных субъектов и напоминал собой нечто вроде «Гостиницы трех повешенных», которая столь красноречиво описана во французских уголовных романах.

Итак, будучи в «Пекине», агент обратил внимание на сидящего за соседним столом субъекта. Это был парень лет тридцати, невысокого роста, плечистый, коренастый, обладающий, по-видимому, большой физической силой. В его полупьяных небольших серых глазках светились и хитрость, и нахальство. Что-то бесконечно разудалое, развратно-отталкивающее лежало на всем его круглом лице. Он пил водку жадно, отвратительно, громко причмокивая, обливаясь, точно зверь, лижущий живую кровь.

Агент не сводил с него глаз. И вдруг до его слуха донеслись слова этого парня, обращенные к упи­танному буфетчику:

— А ты, мил человек, веревочку напрасно на пол бросаешь!

—Аль тебе за чем нужна? — сонно ответил буфетчик.

—А может, мне и нужна. Ха-ха-ха! — залился скверным хохотом парень. — Бечевочка, слышь, вещь пользительная... мало ли, на что требуется. Из бечевочки можно петельку сделать.

И он, как-то плотоядно оскаливая хищные белые зубы, громко затянул песенку:

Эх, бечевка, эх, бечевочка,

Петелька моя! Ты люби, люби ворочка,

Паренька — меня!..

Услышав эту песню, эти слова, агента словно что-то толкнуло. Он немедленно бросился из «Пекина», позвал полицию и, войдя снова в грязный трактир, направился к парню и ареставал его.

В первый момент этот парень, оказавшийся крестьянином Ефремом Егоровым, страшно изменился в лице, по-видимому, сильно струхнул. Но по мере доставления его в сыскную полицию он оправился от испуга и совершенно развязно, почти нагло, отрицал свое знакомство с Захаркой, равно как и соучастие в убийствах.

— Знать не знаю, ведать не ведаю, — повторял он на все задаваемые ему вопросы...

Нам повозиться с ним пришлось немало. Как его ни сбивали наши опытные в допросах агенты, он стоял на своем. Было очевидно, что мы имеем дело с опытным и ловким злодеем.

Сыскная полиция убедилась, что такого «молодца» можно смутить, только представив ему явные, неоспоримые улики его отвратительного преступления. Поэтому все усилия были направлены на розыск таинственного Захарки.

Некоторое время все эти розыски были совершенно безрезультатными. Были обследованы все ночлежки, все питейные места, все тайные и явные притоны разврата, но Захарку найти не удавалось.

Совершенно случайно одному из агентов удалось услышать от одного из посетителей трактира, что говорят, будто «какой-то Захарка заболел». Немедленно бросились по всем больницам. Были пересмотрены все приемные книги и, к счастью, в Петропавловской больнице нашли лицо, значащееся крестьянином Новгородской губернии Захаром Борисовым. Теперь в руках сыскной полиции находился субъект, известный в воровской братии под клич­ками «Захарка», «Никитка», «Бориска». Арест его произошел в самой больнице.

Он вошел в контору больницы, вызванный для допроса, в халате, бледный, трясущийся.

— Это ты убил человека на Семеновском плацу? — сразу огорошили его.

Он совсем растерялся и еле-еле ответил:

— Что вы... помилуйте... и не думал никого убивать.

— Ты лжешь. Твой приятель Ефремка все нам рассказал, выдал тебя. Сознавайся лучше откровенно.

— Ефремка?! — вырвалось из его побелевших уст. — Подлец... что же, теперь, видно, и впрямь попался.

И он показал следующее. Вечером 24 ноября сидел я в доме тер­пимости в Свечном переулке. Эх, хорошо там: лампы горят, девицы разные с тобой, вроде как с господином, деликатно обходятся. И девицы необидчивые, если ты им по шее, они — «мерси боку» говорят! Тепло! И водочка и закусочка... Должно быть, часов в 11 пришли мой приятель, Ефрем Егоров, и с ним какой-то высокий молодой человек, одетый в синюю под­девку. Его Ефремка братом своим Иваном называл. Иван был пьян. Ефремка с Иваном сели за столик и пива потребовали. Подсел и я к ними стал Ефремке Егорову плакаться на судьбу мою, что, дескать, работы лишился, околачиваюсь без дела, никакого пристанища не имею. А он, Ефремка, хитро улыбается и говорит мне: «Эх, дурак ты и есть, статочное ли дело[10], чтобы в Питере, в первейшей столице, да делов не сыскать?» А где, говорю ему, делов этих сыщешь? Тоже нашего брата немало тут шляется, всем работы не очень-то хватает. «Иди, — говорит Ефремка, — со мной, у меня и переночуешь, а после я тебя на место поставлю».