Польские народные сказки - Автор Неизвестен

А жил поблизости от них граф, и обокрали его разбойники, что завелись в соседнем лесу. Разыскал граф ксендза с органистом и говорит им:

— Вы, говорят, мастера ворожить, так извольте найти мне деньги, что у меня украли. А не найдете — несдобровать вам. Придете ко мне нынче вечером, получите водки, сколько хотите, выберете себе комнату, какую угодно, наверху или внизу, и чтоб до утра деньги нашлись!

Тем не по себе стало. Выбрал ксендз комнату внизу, но внизу на окнах решетки, так что все равно не убежишь.

Вот дал им граф водки и запер в комнате:

— Пейте и ворожите.

Ксендз уж и водки не хочет, облокотился он на стол и все думает, что же делать. Думал, думал, да и заснул.

А разбойники узнали, что ксендз и органист собрались против них ворожить, и тоже испугались, что их откроют, схватят и перебьют.

Вот и говорит один из них:

— Нужно пойти послушать, что они там делают.

Подкрался он к окну, прислушался. А органист налил в стакан водки, выпил, стукнул стаканом об стол и говорит:

— Ну, вот и первый.

Испугался разбойник, думает: «Ого! Он уже прознал, что я здесь!»

Побежал к своим и говорит:

— Плохо наше дело: не успел я прийти, как органист сказал: «Ну, вот и первый».

Другой пошел подслушивать. Слушает, а органист снова налил, выпил и говорит:

— И второй туда же.

А там этих разбойников было тринадцать. Все они по очереди подслушивать ходили, и каждый попадал как раз в то время, когда органист опять наполнял свой стакан. Так всех обошло. Последним пошел сам атаман Процьпак. А органист как раз тринадцатый стакан наливает. И водки больше нет.

— Ну, вот и тринадцатый, последний, — говорит органист.

Испугался Процьпак и думает: «Все мы у него, как на ладони». И кричит органисту в окно:

— Слушайте, не говорите, что это мы деньги взяли! Все, что взяли, мы вернем и вам тоже хорошо заплатим, только вы нас не выдавайте.

Органист отвечает:

— Ладно. Идите, несите деньги, да прихватите побольше, чем взяли, а то как недосчитаемся, вам плохо будет.

Пошел Процьпак к товарищам и говорит:

— Соберите все деньги, что взяли, несите их туда и ссыпьте им через окно в комнату.

Так они и сделали. Отдали деньги, собрал их органист, разбудил ксендза и говорит:

— Вставай! Не умеешь ты ворожить. Вот я ворожей так ворожей! Смотри — вот все деньги украденные.

Ксендз обрадовался, утром отдали они деньги графу, граф им заплатил, и пошли они восвояси. И говорит ксендз органисту:

— Как же дальше-то будет? Уж по всему свету разнеслось, что мы умеем ворожить. На этот раз сошло, но если еще раз нам так ворожить придется — пропадем!

Органист отвечает:

— Эко дело! Давай подожжем костел и скажем: книжка, по которой мы ворожили, сгорела вместе с костелом, — мы-де ее там хранили, — так что больше мы ворожить не будем.

Так они и поступили, тем дело и кончилось.

ПРО МАЦЮСЯ И ПРО КУБУСЯ

Призадумались Мацюсь да Кубусь, как бы это хорошо жить и ничего не делать. Мацюсь и говорит:

— Знаешь что, Кубусь? Пойдем-ка за хату к дороге, выроем на обочине ямы, спрячем туда ноги. Вот люди и подумают, что мы безногие калеки; кто с ярмарки пойдет, станут нам милостыню подавать.

Ну хорошо. Кончилась ярмарка, а они сидят — будто у них ног нету, как убогие калеки.

Первым шел по дороге с той ярмарки какой-то здоровый мужик, богатый, принаряженный. Шляпа на нем с накладным узором, на ногах оравские сапожки, а за пазухой булка и сала кусок. Тут Кубусь Мацюсю и говорит:

— Давай что-нибудь споем. Он нам и даст булки да сала.

Сложили наскоро песенку и поют:

Человече, человече, хорошо живешь.

Сам-то хлеб да сало ешь, а бедным не даешь.

Подошел к ним мужик, отрезал булки да сала по ломтю, дал тому и другому.

— Видишь, — говорит Мацюсь. — Все идет, как я тебе сказал. Люди нас не оставят, будем мы жить-поживать и ничего не делать.

Ну хорошо. Тот мужик ушел, а они сидят.

А тут едет пан четверкой в карете, кучер спереди, два гайдука сзади. Кубусь бряк навзничь, будто он мертвый, а Мацюсь поет над ним:

Едет князь, везет князь

С ярмарки гостинцы.

Милостыньку мне подаст —

Мы с братом простимся.

Подъехал к ним пан:

— Ты чего вопишь?

Мацюсь и говорит:

— Ой, помер у меня братик, а похоронить не на что.

Сунул пан руку в карман, не глядя, набрал денег горсть: золота, серебра — кинул Мацюсю и приказывает:

— Ha! Да похорони его быстрей, чтоб у дороги не смердело.

И дальше поехал.

Только было у него в карете окошечко сзади, глянул он в него, а они оба — живой да мертвый — бегом бегают и деньги подбирают. Крикнул пан кучеру:

— Стой!

А гайдуку:

— Бери дубину да наподдай тем подлецам, чтоб шкура на них полопалась, раз они над людьми потешаются!

Бежит гайдук с дубиной, а Мацюсь с Кубусем решили, что он еще денег несет, и запели:

Ангел божий, а не князь!

Добром бога славит.

Он нам, бедным, подавал,

Но еще добавит.

Как налетел на них гайдук, как наподдал! До тех пор дубасил, пока они через плетень не перескочили и не удрали. И в те ямы больше ни ногой!

БОЛТУШКА

Рыбаки народ неразговорчивый и на море, и на суше. У них обычай такой. Рыба-то молчит. А притом кое-кто из рыбаков верит, что, хоть ушей у нее нет, а то место, где волна от голоса заиграет, рыба обязательно обойдет.

И надо же было так случиться, что в одной приморской деревушке жила когда-то говорунья Бася. Прозвали ее Болтушкой. Бойкая была девка, всю деревню, бывало, насквозь пробежит и без устали тараторит. Отец ее, старый рыбак, терпеть этого не мог. Он ей говорил:

— Покупали бы твои слова по грошу за штуку — ты в день бочонок денег зарабатывала бы.

Тараторила она, тараторила и наконец надоела не только отцу родному — всей деревне, и велели ей люди или перестать, или прочь убираться. Села она в уголку; поплакала, потом встала и пошла куда глаза глядят. Но ушла недалеко. На краю деревни жил молодой рыбак Валошек. Как раз шел он в лес за лыком для плетенки, встретил Басю и спросил: куда, мол, идешь?

— А куда ноги понесут. В деревне мне выговориться не дают, а я без этого жить не могу.

Подумал Валошек: «Так это же для меня в самый раз. Сижу один целыми днями, не с кем словом перемолвиться. С ней было бы мне веселей».

Спросил он у ее отца, не отдаст ли он дочку за него. Отец отвечает:

— С руками, с ногами отдал бы! Да только болтушка она, столько за день натрещит — если б за слова платили, богачкой была бы. А вот по хозяйству у нее сноровки нет.

— Ну, это уладится, — сказал Валошек и женился на Басе. Стали они жить да поживать, и хватало теперь Валошеку забавы, и когда на лов шел, и когда возвращался, и утром, и вечером. А вот с хозяйством похуже стало. Вдобавок Бася и приодеться любила, так что наступило у них безденежье.

Вот как-то раз, сам себе пеняя, шел Валошек вечерком по бережку и вдруг слышит: кто-то стонет. Пошел он на стон и видит — лежит женщина, а ноги в чешуе.

— Помоги, добрый человек, — говорит слабым голосом. — Я к самому берегу подобралась, хотела на вашу деревню посмотреть. Тут волна нахлынула, выбросила меня на берег, ударилась я о какую-то лодку, ушиблась сильно и теперь встать не могу. Будет тебе за помощь от меня щедрая награда.

Сжалился Валошек над ушибленной русалкой — он сразу понял, что это русалка, — поднял ее и понес домой.

— Только спрячь меня так, чтобы ни один луч солнца на меня не упал, — говорит русалка. — Не то я помру.

Была у него в хате темная кладовка, туда он ее и спрятал, а Бася взялась за ней заботливо ухаживать. Но говорила при этом без умолку. Русалка только диву давалась, как это она находит, о чем болтать. Раз Валошек и скажи Басе при русалке:

— Ох, говорила бы ты не словами, а грошами — у нас в доме все иначе выглядело бы.

— А почему бы и нет? — вмешалась русалка. — Это можно, я так и сделаю.

И с того времени при каждом слове изо рта Баси-болтушки стал выпадать грош.

Выздоровела русалка. Отнес ее Валошек в море, она юрк! — нырнула, а гроши в благодарность от нее все падали и падали у Баси изо рта. Набил ими рыбак все свои бочки, пришлось и новые покупать. Со счетом — возня! А с другой стороны посмотреть — полна бочка, тяжеленная, да денег кот наплакал. И Бася-болтушка все тараторит, тараторит — уж и негде стало рыбаку бочки покупать, а полных — так и девать некуда.

Пошел Валошек к морю, пожаловался русалке, а та и говорит:

— Хорошо, переделаем. Пусть у нее изо рта через три слова выпадает серебряная монета.

Сказано — сделано. Но вот и серебра поднакопилось столько, что не знает Валошек, куда его складывать. А Бася все говорит, говорит с утра до ночи. Ото всего от этого стал рыбак прихварывать. «Хоть совсем помирай!» — говорит. И опять пошел к русалке.