Том 6. Лорд Эмсворт и другие - Пэлем Вудхауз

— Не знаю, удобно ли спросить вас, упоминаюсь ли я на этих страницах?

— Вы?

— Да, мисс. Из случайных замечаний мистера Галахада я вывел, что он ссылается на меня.

— Вы бы этого хотели?

— Несомненно, мисс. Я был бы польщен. Это большая честь. Моя матушка очень бы обрадовалась.

— Она жива?

— Да, мисс. Наш дом — в Истбурне.

Дворецкий величаво вышел на балкон, Сью стала думать о том, похожи ли они с матерью, когда за дверью раздался топот. Сью повернулась и вскрикнула. Перед ней стоял Ронни.

Глава пятнадцатая

У ТЕЛЕФОНА

Если мы займем одно выражение у соседнего искусства, мы спросим: что делал В ЭТО ВРЕМЯ Хьюго Кармоди?

Наша правдивая летопись неизбежно дурна тем, что мы обязаны перепрыгивать от одного героя к другому, словно альпийские серны. Нам показалось, что особенно важны действия Руперта Бакстера, — и мы оставили Хьюго в самом трудном положении. Что ж, вернемся к нему.

Чувствительный человек, услышавший, что его видели в самый момент кражи, впадает в кому. Лицо его удлиняется. Руки и ноги цепенеют. Галстук съезжает на сторону, манжеты прячутся в рукава. Словом, на какое-то время он никуда не годится.

В сущности, хорошо, что мы не показывали вам все это. Если читатель представит роденовского Мыслителя, одевшегося к обеду, общее впечатление он получит. В данный момент жизнь начала возвращаться к Хьюго, а с нею — и разум.

Мужчине тут не разобраться, думал он, нужен тонкий ум женщины. Он побежал к телефону. Он набрал Матчингем-холл и сказал дворецкому, чтобы тот попросил мисс Миллисент Трипвуд. Дворецкий не без укора ответил, что мисс Миллисент пьет бульон. Хьюго не без остроумия заметил, что это ему безразлично, хоть бы она в бульоне купалась, и чуть не прибавил: «Презренный раб». Потом он приник к трубке и, наконец, услышал нежный, но беспокойный голос.

— Хьюго?

— Миллисент?

— Это ты?

— Да.

— Что случилось?

— Все пропало.

— Что именно?

— Сейчас скажу, — пообещал он, и сказал.

— Не может быть!

— Может.

— О, Господи!

Они помолчали. Хьюго ждал, уже сомневаясь в женском уме.

— Хьюго!

— Да.

— Как нехорошо!

— Да.

— Остается одно.

Хьюго вздрогнул. Одного вполне хватило бы.

— Ты слушаешь?

— Да.

— Так вот, я скажу дяде Кларенсу, что ты ее нашел.

— Я?

— Нашел, идиот!

— Как?

— Ну, нашел в этом фургоне.

— Ты что, не слышала? — чуть не плача проговорил Хьюго. — Пилбем нас видел.

— Знаю.

— Что же делать?

— Отрицать.

— Э?

— Отрицать, и все.

Хьюго вздрогнул. Да, это дело.

— Это дело! — крикнул он в трубку. — Пойду скажу Пилбему, что, если он хоть вякнет, я его задушу.

— Очень хорошо. А я пойду к дяде Кларенсу. Наверное, он захочет с тобой поговорить.

— Минуточку! Миллисент!

— Да?

— Когда я ее нашел?

— Десять минут назад, перед обедом. Гулял, проходил мимо и услышал странный звук. Смотришь, а она там. Ты побежал мне звонить.

— Миллисент! Минуточку!

— Да?

— Старик подумает, ее украл Бакстер.

— Прекрасно. Ну, держись. Я сейчас.

Хьюго снова стал ждать и наконец услышал что-то вроде кудахтанья.

— Кук-кук-кук…

— Да, лорд Эмсворт?

— Кук… Кармоди!

— Да, лорд Эмсворт.

— Вы ее нашли?

— Да, лорд Эмсворт.

— В его фургоне?

— Да, лорд Эмсворт.

— Ой, Господи!

— Да, лорд Эмсворт.

До сих пор беседа шла легко, но Хьюго понял, что надо прибавить еще что-то. Во всякой судьбе есть приливы; такой — не повторится. Он дважды глотнул и начал:

— Лорд Эмсворт, воспользуюсь случаем, чтобы вам кое-что сказать. Это вас удивит, надеюсь — не огорчит. Мы с вашей племянницей Миллисент любим друг друга и просим у вас разрешения пожениться. Я небогат. Строго говоря, у меня ничего нет, кроме жалованья. Но мой дядя, сэр Лестер, владеет Лестер-холлом в Вустершире… надеюсь, вы слышали? С большой дороги налево, мили две… Так вот, владеет, а я — наследник. Да, он здоров, но ведь немолод, а всякая плоть — трава.[64] Так что у меня будет дом, и парк, и доход с земель. В общем, Миллисент я прокормлю, а если бы вы знали, как мы любим друг друга, вы бы не препятствовали нашему счастью. В общем, вы согласны, лорд Эмсворт?

Трубка не отвечала, словно граф онемел от ужаса. Потом он шесть раз сказал: «Алло!», два раза — «Это вы?», и Хьюго подумал, что такая прекрасная речь пропала втуне.

Печаль его уменьшил голос Миллисент:

— Алло!

— Алло?

— Хьюго, что тут делается!

— Я ему все сказал.

— А он сказал нам: «Да, да, да, да. Замечательный молодой человек. Всегда мне нравился». Я сказала: «Можно мне выйти за него замуж?» Он сказал: «Замуж? Конечно, конечно, конечно, всенепременно». Тете Констанс стало плохо, дядя Галли на нее рассердился, а дядя Кларенс все говорит: «Конечно, конечно». Не знаю, что думает Парслоу. Он глядит в потолок и пьет портвейн. Ну, пойду. Держись. Я сейчас.

Человек, чье счастье и несчастье качаются на весах за три мили от него, трубку не повесит. Хьюго напряженно застыл, словно слушал по радио о матче, на который держал пари. Но разудалый голос напомнил ему, что есть и другие люди, и, обернувшись, он увидел Пилбема.

Тот был доволен жизнью. Он слегка покачивался, а улыбка его была шире, чем она бывает у трезвенников.

— Привет! — сказал Перси Пилбем. — Вот вы где, дорогуша! Хьюго вспомнил, что должен ему кое-что сказать.

— Эй, вы! — крикнул он.

— Да, дорогуша?

— Хотите, чтобы я растер вас в пюре?

— Нет, дорогуша.

— Тогда слушайте. Вы меня со свиньей не видели. Ясно?

— Я же видел!

— Нет.

Перси Пилбем проявил не только понятливость, но и добросердечие.

— Ни слова больше! — сказал он. — Я вас понял. Все ясно, дорогуша, все ясно.

— Вот и запомните.

— Какой разговор! Запомню, дорогуша, запомню. Хочу прошвырнуться. Компанию не составите?

— Идите к черту!

— Хорошо, хорошо.

Он неуверенно направился к выходу, а в трубке раздался голос:

— Хьюго?

— Да?

— Хьюго, миленький, мы победили! Дядя Кларенс сказал «Конечно» пятьдесят пять раз, а тете Констанс он посоветовал не лезть в чужое дело. Он — ангел.

— Как и ты.

— Я?

— Да.

— Нет, это ты — ангел.

— Ты, — сказал Хьюго с весомостью опытного богослова.

— Ну, хорошо. Они едут домой, а я пойду пешком. Хватай эту Роннину машину, езжай мне навстречу. Покатаемся по Англии. Нет, какой вечер!

— Уж такой, — согласился Хьюго. — Одно слово, вечер. Бегу. Жди.

— Молодец! — сказала Миллисент.

— Пип-пип! — сказал Хьюго.

Глава шестнадцатая

ВСТРЕЧА ВЛЮБЛЕННЫХ

Минуту эту Сью пыталась представить сотни раз, но воображение ей отказывало. Иногда глазами души она видела, что Ронни замкнут и холоден; иногда — что он потрясен; иногда — что показывает на нее пальцем, как персонаж мелодрамы, обличающий обманщика. Только к одному она не была готова—к тому, что созерцала сейчас.

Итон и Кембридж хорошо тренируют своих сынов. Когда те поймут основной закон бытия: «Чувств не выказывай», землетрясения и взрывы должны сказать спасибо, если дождутся сдержанного: «А, что там?» Однако и Кембридж не всесилен, тем более — Итон. Совесть догрызла Роналда Фиша до того, что железный костяк рухнул. Пунцовое лицо, взъерошенные волосы, вылупленные глаза и дрожащие пальцы свидетельствовали именно об этом.

— Ронни! — закричала она.

Больше она ничего закричать не успела. Ронни представил себе, что тетя Констанс озирает ее сквозь лорнет в черепаховой оправе, и сердце его раскололось, кровь Фишей вскипела. Теперь он не колебался.

Он прыгнул, схватил ее, прижал к себе, и Бакстер против воли услышал целый каскад покаяний. Ронни рассказывал, что он — свинья, мерзавец, подлец, негодяй, собака и червь. Если бы он говорил о Перси Пилбеме, он не нашел бы лучших определений.

Диалог не нравился Бакстеру и в этом виде, но дальше его просто затошнило. Сью сказала, что виновата она одна. Нет, сказал Ронни, нет, нет и нет. Она (Сью). Нет, он (Ронни), поскольку он— собака и червь. Мало того, он гад, идиот и остолоп.

— Ничего подобного!

— Мне лучше знать!

— Нет!

— Да!

— Как ты можешь это говорить!

— А я тебя люблю все равно.

— Ну, что ты!

— Люблю.

— Что ты!

— Люблю и люблю.

«Сколько можно? — томился Бакстер. — Нет, сколько же можно?»

Ответ пришел очень быстро. Где-то у окна послышался вежливый кашель.

— Ваша рукопись, мисс, — сказал Бидж.

Сью посмотрела на него. Ронни тоже посмотрел. Она о нем забыла, он — думал, что дворецкий где-нибудь внизу. Никто ему не обрадовался.