Безголовое дитё - Светлана Георгиевна Семёнова

— Какая прелесть! — вскрикнула мама и загремела конфорками. — Спасибо, Мишенька! Что б я без тебя делала?

— Рюрику спасыби, он приказав. А я побиг, бо усем шо-то надо. Ну, як кажуть, здоровэньки булы, — и шмыгнул за дверь.

Мама подхватила меня подмышки и закружила по комнате.

— Жизнь на-ла-а-жи-ваа-ется! — запела мама, кружа меня всё быстрей и быстрей. Потом обняла и крепко чмокнула в щеку. Я резко вскрикнула от боли.

Мама уставилась на моё лицо.

— Что у тебя с лицом? Ты красная, как рак!

— Не знаю, болит сильно, — я решила не выдавать Генку с котёнком.

— Быстро умываться! Грязнуля! С мылом, тщательно!

Дала новый кусок ароматного земляничного мыла и, поливая из ковшика мои руки над тазом, заставила сильно намылиться.

— Боже, вода чёрная от грязи! И ты такими руками лицо трогаешь? Вот разнесёт всю моську нарывами, будешь знать, — мама осторожно промокнула мне чистым полотенцем щёки, лоб, подбородок.

ПЕРВОЕ ЗНАКОМСТВО

— Как в воду глядела, — ужаснулась мама утром, увидев моё лицо, — К счастью есть зелёнка. Лидия Аксентьевна специально дала для тебя. Как в воду глядела!

Я не понимала, почему, чтобы дать кому-то зелёнку, нужно в воду глядеть. Меня это очень заинтересовало, но спросить не могла — мои губы, щёки и подбородок будто склеились в один болящий комок. Казалось, открою рот и умру от боли. Я безропотно подставила маме лицо, и она разукрасила его зелёнкой до самого носа.

— Теперь ты настоящая Мавка!

— Какая Мавка? — спросила я, стараясь не шевелить губами.

— Это лесная девочка. Или русалка. У неё волосы зелёные, глаза зелёные, как у тебя. И наверно лицо тоже зелёное. Она живёт в лесу на дереве или в густой траве. Будешь умницей, расскажу сказку про Мавку, которая полюбила человеческого мальчика.

— Счас, хочу счас, — захныкала я.

— Нет уж. Скоро придут окна ставить. Нужно быстренько позавтракать и всё тут укрыть, а то пылищи будет много. Вынимай посуду из газет на стол, а газеты сюда, в печку. Попробуем затопить.

К большому удивлению мамы печка затопилась так, что в стене над печкой загудело.

— Прекрасная печка! Такая сильная тяга. Слышишь, как гудит в грубе? Нужно её немного приструнить, а то дрова быстро прогорят, и я не успею кашку сварить.

Мама встала на табуретку и немного прикрыла заслонку, торчащую в стене над печкой. Пшённая каша в маленьком ковшике быстро закипела и весело забулькала. А мама, поставив на стол «видавшее виды» раскладное зеркальце, приступила к «ежеутреннему марафету». Обычно при этом она обязательно распевалась. Сначала тихонько, чтоб не сорвать спросонья голос. Постепенно набирая силу, переходила к гаммам, которые я терпеть не могла. На лицо наносила ланолиновый крем, вляпывая его пальцами в кожу щёк, лба и под глазами. Пудрилась заячьей лапкой и начинала красить ресницы зубной щёткой. Сначала она плевала в коробочку с тушью, затем долго тёрла тушь щёткой. У мамы были необыкновенно длинные ресницы, но совершенно белые. Достались ей от моего рыжего деда, её отца. Она всегда жаловалась, что её бесцветность отнимает много времени. Когда ресницы были густо накрашены, мама удовлетворённо смотрела в зеркало и восклицала: «Ну вот, хоть на человека стала похожа!» И действительно, она превращалась в красавицу. После завтрака мама говорила: «Последний штрих и я готова к употреблению». Быстро снимала папильотки, красила губы ярко-красной помадой и, схватив свой вишнёвый ридикюль, чмокнув воздух в направлении меня, убегала на репетицию.

Сегодня марафет ограничился только ресницами. Утренняя репетиция отменилась в связи с переселением артистов на новые квартиры.

Мама закутала кашу в старый шерстяной платок, подбросила дров в печку и поджарила лук на сковородке.

Мы ещё не доели кашу, как в дверь постучались. Это была Женечка, соседка мамы по гримёрке.

— Лидочка, скорей собирайтесь и в театр! — запыхавшись, сказала она. — Всех собирают срочно. Обнаружили какие-то махинации с карточками. Вы комбижир получали?

— Нет. Так не завозили его вроде. Я и карточку потеряла наверно. Потеряла всякую надежду.

— Какая ж вы наивная, Лида. Оказывается, завозили. И ещё привезли в театр американские подарки. Ну, якась там помощь в посылках от союзников, из самой Америки. Сетку захватите. Сказали, что посылки большие.

— Ой, а как же окна? Сказали, чтоб мы ждали с утра, — всполошилась мама.

— Окна перенесли на завтра. А талоны на жир нужно показать, что вы не получали. Там какой-то следователь ждёт всех. Ну, я побежала, ещё других надо оповестить. Да, паспорт не забудьте!

Мама занервничала, забегала по квартире в поисках карточек на жир, паспорта, юбки и большой авоськи для американской посылки.

— Я с тобой, я тоже хочу в театр, — заканючила я, дёргая маму за юбку.

— Посмотри на себя в зеркало, на кого ты похожа, — она сунула мне в лицо зеркало. — Настоящая кикимора. Теперь в театр долго не пойдёшь. Пока не заживёт. Иди лучше во двор погуляй. Познакомься с новыми друзьями.

— Они смеяться будут, что я зелёная. И дразниться…

— Подумаешь, дети часто в зелёнке ходят. Скажи, что ты Мавка. Понятно? Или сиди дома. Я побежала.

Мама ушла. Я взяла зеркало и стала разглядывать своё лицо. То, что я увидела, повергло меня в отчаяние. Вся нижняя часть лица от носа до подбородка была покрыта зелёными нарывами. Кое-где подсохло, но в основном лопнувшие нарывы блестели жёлто-зелёным налётом. Я решила умыться с мылом. Когда я намылила лицо, больно защипало, и я сразу стала смывать мыло водой. Осторожно вытерев лицо полотенцем, посмотрела в зеркало. Стало ещё хуже, так как к жёлто-зелёной палитре добавилась ещё и краснота. «Попудриться надо» — подумала я, и взяла пудру. Пудра ложилась неровно, комками, которые я пыталась размазать по лицу заячьей лапкой. В полумраке комнаты мне показалось, что под слоем пудры исчезли и зелёнка, и нарывы.

Немного постояв перед дверью, я решила взять с собой Тамилу, чтоб позадаваться перед новыми друзьями. Прижав к груди куклу, решительно стала спускаться по лестнице. Моё сердце весело стучало в предвкушении новых знакомств.