Ермолов - Яков Гордин

Стало быть, это была публичная сцена, и Ермолов был при свидетелях обвинен в интриганстве.

Мы знаем, что Алексей Петрович отнюдь не чурался разного рода маневров, когда речь шла о карьерном продвижении. Но в данном случае военный министр, измеряя его обычными мерками, был не прав. Командир бригады на Кавказской линии в это время обладал гораздо большей самостоятельностью по сравнению с более высокими начальниками в России и особенно в Петербурге.

Успешное командование бригадой на линии — а в успехе Ермолов вряд ли сомневался, помня опыт Персидского похода, — открывало перспективы более высоких назначений на Кавказе.

Казалось бы, странно — все уже понимали в начале 1812 года, что близится большая европейская война. А Ермолов просится на Кавказ — глубочайшую периферию грядущих событий. Но он знал, что, как бы он ни отличился в европейской войне, он останется одним из многих отличившихся генералов. (Собственно говоря, так и получилось.) Причем некоторые имели постоянную сильную поддержку. А насколько надежен был императорский фавор?

«В Азии целые царства к нашим услугам…» Кроме турецкой войны, которая должна была скоро завершиться, в том краю шла с 1804 года война с Персией. Еще недавно, в 1810 году, воинственный и ненавидящий русских наследник персидского престола Аббас-мирза вторгся с большой армией в области, контролируемые Россией. Он был отброшен, но война не закончилась, и можно было ждать ее развития. Это была та война, которую прервал в свое время император Павел. Незавершенная война Ермолова.

Против персов воевали именно войска Кавказского корпуса. Разгромивший с малыми силами полчища Аббас-мирзы генерал Котляревский прославился на всю Россию. Он был единственный в своем роде. У него не было соперников…

«Вскоре за сим, — продолжает Ермолов, описав скандал с Барклаем, — я удостоверился, что весьма трудно переменить мое назначение, ибо когда инспектор всей артиллерии (по согласию моему) вошел с докладом о поручении мне осмотра и приведении в оборонительное положение крепости Рижской и постового укрепления в Динабурге, государь, не изъявив своего согласия, приказал сказать мне, что впредь назначения мои будут зависеть от него и что я ни в ком не имею нужды. Когда же, увидев меня, спросил, сообщено ли мне его приказание, и прибавил: „За что гонять тебя из Петербурга? Однако же я помешал, и без того много будет дела“. Не смел я признаться, что желал сим переменить род службы моей…»

К фразе о Рижской крепости и Динабурге Ермолов сделал выразительную сноску: «Инспектор всей артиллерии желал доставить мне случай получить награду, которая дана была генерал-майорам Яшвилю и Игнатьеву».

Ни одна несправедливость по службе Алексеем Петровичем не забывалась…

Ситуация с повышенным вниманием императора к своему генералу печально напоминает обещание Николая I быть личным цензором Пушкина, что загнало поэта в тупик. Если с военным министром и любым начальником Ермолов мог обсуждать свои назначения и приводить возражения в случае несогласия, то с императором спорить не приходилось.

Характер назначений Ермолова с этого времени и до 1816 года вызывает много недоумений. В чем мы и убедимся.

Впереди была Великая война 1812–1815 годов, которая наконец сделала Ермолова известным всей России, не принеся ему, однако, того удовлетворения, на которое, казалось бы, мог он рассчитывать.

Но недаром знавшие Ермолова считали упрямство одной из главных черт его характера.

Несмотря ни на что он шел к осуществлению своей грандиозной мечты, мечты, питаемой его «необъятным честолюбием».

Великая война

Дорога к Бородину

К войне активно готовились обе стороны. Вопрос заключался в том, кто выступит первым.

Вопреки расхожим представлениям Россия отнюдь не ждала пассивно вторжения французской армады. Благодаря хорошо организованной военным министром Барклаем де Толли разведке русское руководство ясно представляло себе планы и потенциальные возможности Наполеона и готовило превентивный удар.

Причем не только собственно военными средствами.

В 1812 году было достигнуто тайное соглашение с бывшим наполеоновским маршалом Бернадоттом, усыновленным шведским королем и ставшим наследником шведского престола. В качестве компенсации за отнятую Финляндию Швеции обещана была Норвегия. Бернадотт, ненавидевший Наполеона и завидовавший ему, согласился войти в антифранцузскую коалицию.

Летом и осенью 1811 года Кутузов дважды разгромил турецкие армии и, будучи незаурядным дипломатом, сумел убедить султана в том, что Наполеон и Александр снова друзья. В этой ситуации туркам ничего не оставалось, как заключить выгодный для России мир.

Расчет Наполеона на фланговые удары по России с севера и юга рухнул.

Одновременно велись тайные переговоры с Австрией и Пруссией, которые, наученные тяжким опытом, не решались открыто выступить против Наполеона, но обещали России свое содействие.

Однако в последнюю минуту прусский король, запуганный Наполеоном, отказался от своих обязательств…

«Бросок в Европу» не состоялся.

Александр, наученный трагическим опытом Аустерлица и Фридланда, сознавал, насколько опасно лобовое столкновение с легионами Наполеона. Еще 2 марта 1810 года он одобрил стратегическую идею Барклая, изложенную им в записке «О защите западных пределов России».

Крупный дипломат, многолетний посол России в Англии Семен Романович Воронцов перед самой войной писал генералу Михаилу Семеновичу Воронцову, своему сыну: «Даже если бы начало операций было бы для нас неблагоприятным, то мы все можем выиграть, упорствуя в оборонительной войне, отступая. Если враг будет нас преследовать, он погиб, ибо чем больше он будет удаляться от своих продовольственных магазинов и складов оружия и чем больше он будет внедряться в страну без проходимых дорог, без припасов, которые можно будет у него отнять, тем больше он будет доведен до жалкого положения, и он кончит тем, что будет истреблен нашей зимой, которая всегда была нашей верной союзницей».

Идея «оборонительной войны» владела многими и далеко не худшими умами русского общества.

Андрей Григорьевич Тартаковский, автор блестящей книги «Неразгаданный Барклай», писал: «В армии идея „скифской“ войны разрабатывалась самой образованной в военно-ученом отношении частью штабного офицерства и военной разведки (Барклай сумел фактически заново создать ее, став военным министром). Люди из этой среды, располагая точными сведениями о ресурсах России и Франции, могли трезво прогнозировать соответствующий обстановке способ ведения военной кампании. Так, отступательные планы предоставили начальник службы Генерального штаба в России князь П. М. Волконский, полковник Я. П. Гавердовский, военный агент России в Вене Ф. В. Тейль фон Сераскернен. Подобные рекомендации не раз высказывал перед самой войной полковник А. И. Чернышев, один из самых удачливых русских военных разведчиков, добывший чуть ли не под носом у Наполеона ценнейшие для России данные о его армии и его намерениях. В сентябре 1811 года он советовал, дабы „спутать ту систему войны, которой держится Наполеон“, „затягивать на продолжительное время боевые действия, имея всегда достаточные армии в резерве“. В феврале 1812 года в одном из последних донесений из Парижа Чернышев снова предлагал отступить вглубь страны, уклоняясь от больших сражений»[38].