Ирод Великий - Юлия Андреева

Ирод старался выглядеть бодрячком, все время напевал себе что-то под нос, сам бегал в конюшню проверять коня, на котором неосмотрительно отправился на утреннюю прогулку, после которой оба были в пене и мыле. По уму, следовало заменить несчастного Ветерка на другого коня, но отчего-то Ирод не желал этого делать, уверяя, что конь уже достаточно отдохнул, и готов к долгому пути. Разумеется, лошади на замену имелись. Царя ждал сильный и черный, как скакун Сатурна красавец Ворон. Но вот, что произошло с Иродом, отчего вместо того, чтобы проводить последнюю ночь с любимой супругой, он покинул ее, предаваясь опасной скачке в полном одиночестве?

Неспешным разговором у костра, за чашей свежего молока из ближайшей деревеньке, царь поведал мне о причине своего столь странного поведения в то утро. А дело было в следующем:

Оказывается, на своей половине дворца, царица Мариамна принимала художника, который написал ее портрет[92]. Уже то достойно праведного негодования, что само изображение живых существ запрещено их религией. Но царица пошла дальше, и в тайне от мужа отослала свой портрет Марку Антонию, известному своей слабостью на красивых женщин, и что еще более важно, властью, забирать то, что ему приглянулось. Я не поверил Ироду, который сам портрета не видел, а всего лишь получил об этом донос, но факт остается фактом – царь приревновал Мариамну, которую не собирался делить даже со своим благодетелем. Как не собирался и оставлять кому-либо ее после своей смерти.

– Если случится так, что Марк Антоний казнит меня, – перед самым отъездом, Ирод вызвал в свои личные покои Иосифа I, заранее предупредив, что намерен оставить его вместо себя в Иудее. – Присматривай за моей женой Мариамной, ее матерью и разумеется, не оставляй без должного внимания мою родню: маму и сестру, детей… сыновей Александра и Аристобула немедленно в Рим. Пусть живут там и учатся у моего друга. Вы знаете у какого, в кедровой шкатулке на моем столе письмо к нему[93]. И если случится так, что Марк Антоний казнит меня, сделай милость, убей мою жену, дабы не доставалась она ни моим врагам, ни тем паче друзьям. Убей сам, чтобы знать наверняка, что она умерла. Сделай это. Потому что я доверяю тебе как самому себе.

Я молча кивнул Иосифу, и, получив разрешение Ирода, вышел отдать распоряжения слугам.

Глава 6

Как обычно, когда Антоний путешествовал вместе с Клеопатрой, он выбрал для проживания имеющую выход к морю Лаодикею, где они, по заведенному, боги знают когда, обычаю, занимали какой-нибудь живописный пляж, оцепляя его границы бдительными стражниками, дабы посторонние не проникали на их территорию. Поговаривали, что однажды какой-то простец – крестьянин или рыбак случайно оказался вблизи нового только что свитого гнездышка наших любовников, и напугал Клеопатру, вдруг представ перед валяющейся на роскошном покрывале у самой кромке воды обнаженной царицей.

Не случайно Ирод взял меня в это не самое приятное путешествие, но да я не возражал, ибо опасался гнева Иосифа I. Наверное, правильнее и куда достойнее было бы остаться с Саломеей, приняв на себя первый удар, как это и подобает мужчине, но… а этим отличаются «Черные пауки», с малолетства мы приучены верить своим женщинам, если не как воплощенным богиням, то уж точно больше чем мужчинам. Потому как женщины обладают более тонким восприятием, и чаще мужчин имеют тесные общения с богами и духами.

Я доверял Саломеи, и при этом мучался от страха потерять ее. Бежал из Иудеи, дабы спасти свою шкуру, и ненавидел себя за это. Возможно, следовало поступить вразрез всему, забрать Саломею и малыша и тайно скрыться с ними, хоть в Египет, хоть в Галлию. Мы жили бы как простые люди и были бы счастливы. Жили как муж и жена, рожали бы детей, которых можно было бы воспитать как настоящих «тайных дел мастеров». Но… вечно эти «но».

Я просто не имел право бросить Ирода перед его встречей с Антонием, покинуть опекаемого после того, как тот совершил непоправимое убийство и теперь должен был оправдываться перед Антонием, а значит, перед всем Римом! Как же я ненавидел его в этот момент!

Всю дорогу мы измышляли объяснения, которые мой господин должен был предоставить на рассмотрение высокого суда. На всякий случай были разработаны сразу же две версии. В первой, Ирод начисто отрицал свое участие в смерти Хасмонейского царевича, во второй, признавал, что являлся организатором и заказчиком убийства, которое было необходимо в связи с обострением внутриполитической обстановке в стране. Как ни странно, последняя версия могла сработать в том случае, если бы удалось достучаться до Антония, внушив ему, что Хасмонейский царевич являлся врагом Рима, человеком способным ввергнуть Иудею в бессмысленную и кровавую войну за свою независимость против справедливых законов республики.

В своем письме Антоний не писал, что нам предстоит предстать не только перед ним, а и перед главным врагом и обвинителем, действующей по поручению своей подруги Александры, Клеопатры, но, я уже сказал, что когда он путешествовал с ней, неизменно выбирались места имеющие выход к морю и хорошие пляжи. Если пляжей не было, их насыпали заново, если были недостаточно хороши прибрежные жилища (обычно хижины рыбаков) они сметались, и на их место ставились шатры или сразу же возводились роскошные виллы. – Встреча была назначена в прибрежной Лаодикеи, стало быть, царица ждала нас и была во всеоружии.

Мне имело смысл встретиться с египетской змеюкой заранее, предложив ей отступного. Ирод скрипел зубами, и громогласно обещал при случае собственноручно придушить царицу, но в конце-концов был вынужден согласиться с моим планом, поручив мне провести совещание с Клеопатрой, в то время, как он будет отвечать за соделанное перед Антонием. Но тут вставал не шуточный вопрос, чем именно придется пожертвовать в угоду тянущей все под себя египтянки. Что можно предложить женщине, которая и так уже обескровила Иудею, лишив ее и драгоценных финиковых рощ, и всех кроме одного, последнего, портов, Газы? Разумеется, саму Газу. – Воистину тяжелое решение. Но единственно правильное. Газа была именно тем местом, ради которого Клеопатра могла позабыть женскую дружбу и отказаться помогать Александре.

Как и было договорено заранее, по прибытию в Лаодикею, мы были встречены воинами Антония. Не самый добрый знак, в делегацию для встречи с царем, непременно должны входить штатские. Чисто военный эскорт был бы более уместен во время проведения военных действий. Так что, либо Антоний желал арестовать Ирода, дабы предать его скорому и несправедливому суду, либо, подобную небрежность следовало отнести на счет его недавнего и неудачного похода на парфян[94]. Теряясь в догадках, мы добрались, наконец, до Лаодикейского дворца, где для иудейского царя и его свиты, выделили целый этаж.

Тут же пришлось разъединиться и я снабженный деньгами, необходимыми для подкупа слуг, направился искать аудиенции царицы, а Ирод поплелся огребать заслуженное от Антония.

Старый сирийский дворец был обставлен в странном, я бы сказал римско-египетском стиле, во всяком случае, Клеопатра постаралась создать приятную для себя атмосферу, что ей удалось. Роскошные купальни с садами и статуями богов, с крошечными водопадиками и бассейнами, в которых плавали озерные цветы. Грациозные точно юные нимфы молчаливые прислужницы, в обязанности которых входили обслуживание хозяев и гостей во время омовения.

Клеопатра назначила мне встречу именно здесь, и пока я ждал ее, рядом со мной, словно сами по себе возникали то амфора с вином, то тарелка с фруктами. При этом одетые в полупрозрачный виссон девушки, то появлялись, то исчезали снова, дразня своими округлыми формами и поблескивая золотыми украшениями.

Но я решил не отвлекаться на прелестниц, во-первых, с минуты на минуту могла явиться Клеопатра, во-вторых, по слухам, двор птолемеев всегда изобиловал гермафродитами, мужеложцами и прочими уродами, внешне ни чем не отличимыми от прелестных девиц, так что, я мог запросто опростоволоситься.

Клеопатра появилась, бесшумно ступая по мраморным плиткам пола, в одеянии более подходящем для богини, нежели для смертной. Ее грудь была свободна от стягивающей стан материи, но сверху ее покрывал плетенный из бисера и камней воротник, из под которого то и дело выглядывали остренькие соски. Очаровательное зрелище. Возможно, при иных обстоятельствах, мне следовало немедленно заняться ухаживанием, прочитать стихи или продемонстрировать иные свои таланты, но только не сейчас. Не перед переговорами, которые могли стоить моему господину жизни, и не с опасной, как самая ядовитая гадина, царицей.

Переговоры были не долгими, и как я и предполагал с самого начала, хищная гарпия клюнула на припасенный для нее лакомый кусочек, проглотив его единым махом.