Принц Вианы - Дмитрий Старицкий

— Возлюбленный племянник мой, в ознаменование проявленной тобой доблести ты вводишься в число кавальеров чести ордена Горностая, — воскликнул верховный магистр, добавив в голос торжественности.

И старинный меч в его руках хлопнул меня плашмя по плечу.

Затем бретонский бастард надел на меня золотую орденскую цепь.

После ритуального поцелуя бретонский герцог негромко прошептал:

— Наварра, не торопись.

Четыре пажа внесли в зал красную горностаевую мантию и накинули ее мне на плечи.

— По решению капитула ордена Горностая кавальер чести дон Франциск Наваррский назначен пожизненным командором орденской провинции Пиренеи, — провозгласил Орлеан, сворачивая пергаментную грамоту со свисающими с нее свинцовыми печатями в рулон и передавая ее мне.

После этих слов граф де Виртю передал герцогу Бретонскому шкатулку со стола.

— В этой шкатулке ваши орденские грамоты и еще одиннадцать знаков ордена Горностая, для кавальеров, которых ты удостоишь этого сана, брат мой, — объявил герцог Бретонский. — Выбери людей, достойных этой чести, верных и отважных, для нашего общего дела. И еще там пять знаков сержантов ордена для образца. Сколько будет в твоей провинции сержантов ордена — решать тебе, ты командор. Но знаки для них делать будете уже сами. Кавальеров чести в твоей провинции всегда будет только двенадцать, по числу апостолов Бога нашего Иисуса Христа. Новый кавальер будет удостоен этого сана только после кончины кого-либо из избранной дюжины.

Ага… Зашибись, как все тут ловко устроили хитромудрые герцоги. Дали нам с Саншо ордена за образцово-показательный драп, при котором мы потеряли людей и коней, казну и знамена, а выставили дело так, что мы еще и герои. И не подкопаешься: не за храбрость же наградили, а за доблесть. А доблесть — понятие растяжимое. Иной раз, чтобы отпихнуться от подобных наград, люди действительные подвиги совершали.

Пока все это бла-бла-бла торжественно произносилось, мне припомнился рассказ отца про времена Великой Отечественной войны. Осенью сорок третьего года Красная Армия уперлась в узел обороны немцев около города Пропойск в Белоруссии. И ни в какую. Слишком сильную и грамотную оборону выставили немцы по речке Проне, слишком упорно сражались. А каждый штурм только множил наши потери. Патовая ситуация создалась. Этакий тяни-толкай. А потом немцы совсем обнаглели и серией контрударов отобрали обратно несколько деревень и ликвидировали часть плацдармов. Под угрозой срыва оказалась вся Гомельская наступательная операция.

Вот тогда командующий фронтом генерал армии Рокоссовский лично приехал в расположение сто десятой стрелковой дивизии морской пехоты — последнего резерва фронта. Построил личный состав и пообещал:

— Сроку вам — сутки. Если вы через двадцать четыре часа не возьмете город, я лично добьюсь у верховного главнокомандующего для вашей дивизии почетного наименования Пропойской.

Кто бы сомневался, что после такого обещания морячки немцев из города буквально вынесли. С опережением графика на два часа.

Так что награды разными бывают. Мне вот за эту где-то стыдно, хотя и понимаю, что наградили не меня лично, а мой статус наследника престола. Не столько им я сам нужен, сколько орденская организация в моем королевстве. Но вот зачем она им? Пока неясно.

Глянул мельком по лицам своих людей. Смешков и глумливых взглядов не заметил. Серьезно все воспринимают и вроде даже как гордятся мною.

Если так, други, то вам и начинать мою наваррскую опричнину под знаком Горностая. Герцог думает, что сильно меня ограничил дюжиной рыцарей, но он ошибается. Рыцари чести Горностая будут у меня комтурами[205], орденскими баннеретами, а реальными башелье ордена станут орденские сержанты. И для того, чтобы ими стать, золотые шпоры нужно будет уже иметь. А еще слуги могут быть в ордене, министериалы и фамилиары — для людей незнатных.

Вот так-то вот. Мы-то дураки, а вы-то — нет?

Принял я шкатулку с грамотами и знаками из рук герцога. Кивком головы подозвал оруженосца своего Филиппа и передал ему на хранение этот презент из Нанта.

И только собрался вернуться на свое место, как герцог мне снова шепнул:

— Стой на месте. Обернись.

Между шпалер заинтригованных придворных к нам медленно и торжественно шла моя тетя дюшеса. За ней две очень неплохих на рожицы фрейлины несли на бархатной подушечке с кистями по углам походную корону инфанта. Восемь золотых трилистников земляники на ободе, шириной в два пальца, вперемежку с имитацией жемчужин, крытые шапочкой из красного бархата. Драгоценных камней на этой короне не было — она же походная, сиречь облегченная. Грамм на двести, не больше. Максимум — триста.

— Мы с мужем решили по-родственному восстановить похищенную у тебя в Плесси-ле-Туре корону, ибо негоже инфанту путешествовать без нее. Позволь мне надеть ее на тебя, — проворковала заботливая тетушка.

Фрейлины поднесли подушечку герцогине, подав ее в реверансе, — как жаль, что декольте еще не в моде! Тетя сняла с подушки корону и двумя руками подняла ее выше своего лица.

Я слегка наклонил голову.

«Дудки вам, — подумал я, — коленопреклоненным свою же корону ни от кого, даже от родной тети, принимать не буду. А то еще они и вассальной клятвы от меня захотят.

Обломись, тетя.

Родство родством, а власть — врозь».

Тетя Маргарита, приподнявшись на цыпочки, с укоризненным взглядом попыталась надеть на меня корону. Но это у нее не получилось — ростом не вышла.

Тогда я, по примеру Наполеона Бонапарта, взял из ее рук эту корону и водрузил себе на голову.

Сам.

На этот раз — победа.

А сколько еще таких ловушек расставлено для меня во вроде бы невинных, но очень символичных для жителя пятнадцатого века жестах, я даже представить себе боюсь.

После водружения короны мы с тетей троекратно облобызали щеки друг друга, а ее фрейлины, легким приседом изобразив, что они якобы стали на колено, разом поцеловали мои руки. Одна фрейлина — правую, другая — левую. С чувством приложились, не номер отбывали.

На этом церемония закончилась. Если не считать легкого фуршета на пару бокалов вина и нескольких взаимно-похвальных тостов. Со всеми при этом шапочно перезнакомился. Но ночевать во дворце мы под благовидным предлогом отказались.

Вроде все повидали.

Все, да не все. Законную любовницу герцога кавалерственную даму[206] Антуанетту я так и не удостоился лицезреть.

Обратно город проезжали в сопровождении герцогского сенешаля графа де Пентьевера. Иначе нас просто не пустили бы в ворота — солнце уже зашло.

Сопровождали нашу кавалькаду двенадцать пажей с факелами и копье сержантов гвардии дюшесы. Наверное, по дороге не одного бюргера, унимавшего повышенное сердцебиение, заставил спросонья креститься, отражаясь от сплошных стен городских улиц, тот грохот, который издавали наши кони и доспехи в ночной тишине.

Шкатулку с орденскими знаками вез Филипп, сопровождаемый по бокам двумя жандармами в полном облачении. Даже кони — в латах. И пики вздернутые подвысь.

Я в этот раз двигался в колонне один, прямо за сенешалем, так и не сняв корону и мантию. И неторопливо размышлял, что одну королевскую регалию я уже обрел. Повысил, так сказать, свой левел. Столько горностаевых хвостов на этой орденской мантии, что такого количества не найдется у королей Арагона и Кастилии разом. Да и с цветом — Наваррским и Вианским, тетя мне наверняка нарочно подгадала, чтобы было мне в чем короноваться в Помплоне, несмотря ни на какие препоны. В том числе и возможную кражу мантии недругами. Как сказала тетя на прощанье — мантия такая там всего одна. А без нее и коронация не коронация.

Ночь.

Абсолютно темный город.

Тонкий серп луны, мелькающий между сине-черными силуэтами остроконечных крыш, труб и флюгеров. Ясное звездное небо над городом.

Темные ущелья улиц.

Факельное шествие уставших всадников в стальных доспехах, на которых играли блики от трепетавшего открытого огня. Приглушенные цветные пятна котт, попон и султанов. Эта мрачная эстетика в стиле Чюрлениса отдавалась в сердце моем неосознанным еще чувством сопричастности меня к этому времени. Быстро же я в него вписался… Как и не было у меня долгой жизни в стране под названием СССР и ее огрызке под названием Эрэфия. Сердце трепетало, как у мальчишки, разбрасывая по телу жаркое томительное волнение.

Это за мной идут мои воины.

Это я их вождь!

Это для меня весь почет!

Эти люди готовы умереть, чтобы я, а не кто-то другой сел на трон их страны.

Вправе ли я не оправдать их ожиданий?

Пролетавший над нами нетопырь с испуганным криком метнулся в сторону и чуть не убился об стену, в последний момент вырвавшись ввысь, как истребитель на вертикали.