Истовик-Камень - Мария Семенова

Тиргей, не сводя с него глаз, силился подняться с колен и что-то тихо кричал. Для Бичеты и остальных это был бессвязный крик обречённого смерти и сознающего неотвратимый конец. И только Серый Пёс расслышал:

– Нет, брат мой!.. Нет!.. Ты ещё сможешь… выйти отсюда… прощай…

Венн так рванул цепи, что поколебались здоровенные зубчатые костыли, глубоко всаженные в бревно. Летучие мыши с тревожными криками носились над самыми головами людей. Надсмотрщик Волк рассмеялся, взял арранта одной рукой за волосы, второй – под подбородок… и точным коротким движением сломал ему шею. Равнодушно, без ненависти и злобы. «Заменить!» Самое обычное дело… Серый Пёс ощутил, как взвивается из потёмок души и окутывает весь мир багровая пелена. Он вновь рванул цепи, и один костыль вылетел. Каким-то краем сознания он даже чуть удивился, насколько легко это ему удалось.

– Осторожно, Волк, осторожно!.. – закричал сверху Бичета. И сам спрыгнул вниз, ибо видел: ещё чуть – и Церагатова любимца надо будет спасать. Третий надсмотрщик, раб-халисунец по имени Линобат, последовал за Бичетой, почти не отстав.

Они подоспели как раз вовремя. Венн всё так же молча и жутко рванулся ещё раз, и вылетел второй и последний костыль. Обручи кандалов оставили глубокие кровавые вмятины на запястьях, но Серый Пёс не стал отвлекаться на подобные пустяки. Он бросился прямо на Волка. И, как потом говорили, покрыл половину немаленькой ямы одним звериным прыжком.

Он не смотрел ни вправо, ни влево. Он видел перед собой только мёртвого Тиргея и рожу ненавистного Волка, чью глотку он намерен был разорвать. Но то же самое бешенство, что дало ему силы сорваться с цепи, сделало его уязвимым. Будь рядом Мхабр, он бы объяснил глупому юнцу: воин, которому так вот застилает глаза безудержный гнев, достигает немногого. Этот воин или получает первую же стрелу, или весь его яростный напор расшибается, как прибой о скалу, о чьё-то хладнокровное мастерство… Но Мхабр был далеко – в Прохладной Тени. Кнут Бичеты хлестнул Серого Пса по ногам, сбив грозящий смертью прыжок к шее надсмотрщика. Венн потерял равновесие и упал, но сразу вскочил и, не издав ни звука, опять бросился в бой…

На сей раз его встретили два кнута одновременно: Волк и Линобат не были большими друзьями, но очень хорошо умели действовать вместе. Окровавленного Пса вновь отбросило к стене. После этого он не должен был подняться. Но он поднялся. Новый рывок – молча, напролом, помимо рассудка…

– Ах ты!.. – возмутился Линобат. Неукротимая ярость Пса почему-то очень обозлила его. Как это? Обречённый безмолвно терпеть вдруг поднялся с колен, да ещё и в драку полез?.. А может, всё дело было в том, что сам Линобат так и остался невольником. При медной «ходачихе» и даже вооружённый, но, по сути, – такой же раб, как и Пёс… Халисунец шагнул вперёд, замахиваясь кнутом, но этот короткий шаг оказался ошибкой. Венн так и не сумел пройти сквозь удар, как ему удавалось когда-то с Гвалиором. Но он всё-таки достал надсмотрщика. Цепью. Тяжёлое ржавое звено с приделанным к нему кованым костылём шарахнуло Линобата по голове и отправило его душу прямо в халисунскую преисподнюю, где никогда не бывает льющегося под ноги дождя…

Но это было и всё, на что хватило Серого Пса. Волк с Бичетой, раздосадованные гибелью Линобата (а кто поручится – возможно, даже отчасти напуганные) окончательно сшибли венна с ног и больше не давали подняться.

Один из летучих зверьков, крупный чёрный самец, вдруг яростно завизжал и понёсся, щеря острые зубы, Волку в лицо. Тот от неожиданности шарахнулся, и кнут, предназначенный Серому Псу, гулко хлопнул в воздухе. Молодой, быстрый на руку надсмотрщик часто развлекался, пробуя сбить летящую мышь, но зверьки неизменно оказывались слишком проворны. Случайности было угодно впервые верно направить его руку только теперь. Воинственный визг сменился криком боли: не в меру отважный летун жалко кувырнулся в воздухе, шлёпнулся на пол… и с проворством отчаяния юркнул под неловко вывернутое плечо уже неподвижного венна.

Волк, выругавшись, замахнулся было опять, но Бичета остановил его:

– Хватит! Сбегай-ка лучше, Церагата сюда позови!

На свете всё-таки не без добрых людей.

Робкий и бессловесный раб-подметальщик, что мыл полы в жилищах надсмотрщиков, самым дерзновенным образом растолкал крепко спавшего Гвалиора:

– Господин, господин мой!.. Что-то случилось! Все бегут на семнадцатый нижний, где вороты…

Мальчик не обманул. Все не все, но многие действительно бежали на семнадцатый уровень. И обвал, накрывший целый штрек, в торопливых разговорах поминали как нечто сугубо второстепенное. Ну да, там убило надсмотрщика. Жаль парня, конечно. Но что поделаешь, если Белый Каменотёс не захотел подпустить проходчиков к жиле!.. Под землёй бывает по-всякому – и погибший понимал, на что шёл, когда нанимался сюда…

А вот когда каторжник проламывает надсмотрщику голову цепью – это случай особый. Это убийство. Это почти наверняка – казнь.

Когда Гвалиор, движимый очень нехорошим предчувствием, скатился с последней лестницы и вбежал под высокие своды пещеры на семнадцатом уровне, он сразу увидел, что одно из колёс – ТО САМОЕ колесо – замерло в неподвижности. Вокруг ямы горели факелы и столпилось довольно много народа. Молодой нардарец не помнил, как протолкался к самому краю…

Он сразу понял: предчувствие не обмануло. Только всё оказалось намного хуже, чем он себе представлял. Тиргей лежал под стеной – бесформенная груда скомканного тряпья, когда-то бывшая человеком. Неестественно повёрнутую голову ореолом окружали волосы, разметавшиеся по камню, – старчески редкие, почти совсем седые… и прямые, точно солома. В двух шагах от арранта скорчился Серый Пёс. Окровавленный до такой степени, словно его поливали чем-то красным из большого ведра. Цепи протянулись по полу, как издохшие змеи. Их венчали тяжёлые костыли, с мясом выдранные из бревна. С венна не сводил глаз надсмотрщик Волк, кнут у него в руке нетерпеливо и влажно подрагивал, переливаясь в факельном свете: ну-ка, мол, попробуй шевельнись! Ну-ка!.. Ужо я тебе!.. Серый Пёс не шевелился. Не потому, что боялся Волка, просто его дух витал далеко от располосованного тела и не спешил водворяться назад. Старший назиратель Церагат стоял около остановленного ворота и едва заметно качал головой, оглядывая развороченные, ощетинившиеся занозами дыры в бревне рычага. Только этого, мол, ко всем прочим заботам мне не хватало!..

Гвалиор оттолкнул какого-то зеваку-вольнонаёмного и спрыгнул вниз, в яму, как раз в тот момент, когда Церагат, кончив созерцать бревно, повернулся и кивнул на неподвижного венна, негромко приказав:

– Этого распять.

Волк сунул кнут за пояс и с видимым предвкушением изготовился было тащить Пса за ноги, но Гвалиор успел преградить ему путь:

– Погоди.

Молодой надсмотрщик зло оскалился, но он был рабом, а нардарец – свободным, и Волк был вынужден отступить.

Старший назиратель недовольно повернулся к ним.

– Что такое? Я приказал…

Гвалиор хмуро ответил:

– Эти двое спасли мне жизнь, Церагат. Я обязан им кое-чем. Один из них уже погиб. Не убивай хотя бы второго.

– Не ослышался ли я, парень? Ты просишь за раба, убившего одного из надсмотрщиков? Да ты знаешь хоть, что этот дикарь Линобату голову проломил?..

Люди, столпившиеся по краю ямы, недовольно загудели. Многих из них Гвалиор знал, кое-кого считал своими друзьями. По крайней мере с очередного заработка вместе грели душу за фляжкой вина… При мысли, что многие забудут теперь его имя, а на пирушку уже точно больше не позовут, к сердцу подступил холодок. Он напомнил себе: в Бездонный Колодец никто из этих друзей-собутыльников за ним почему-то не бросился. Полезли венн и аррант. «Да. Но они пеклись о тебе, как о родном, только потому, что за тебя живого им обещали свободу. И ты с ними давно расплатился. Сколько подкармливал…» Вслух он сказал:

– Венн оттолкнул меня, когда я должен был погибнуть под камнем. Помнишь, он со сломанными рёбрами назад вылез? Это тогда и произошло. А Линобат был таким же рабом, как и он. И надсмотрщиком – никудышным!

– А это имеет значение? – нехорошо сощурился Церагат. – Кто-то будет решать, плох надсмотрщик или хорош, и позволит рабам нападать? Уж не ты ли взялся об этом судить?

– Нет. Но Линобат остался должен мне двадцать лауров. Для меня это немалые деньги. Он выпросил их у меня почти год назад, поклявшись, что отдаст через три дня. А без венна я бы в Колодце… двадцать раз погиб. И если для тебя долг перед рабом так же ничтожен, как и данное ему слово, то я тебе вот что скажу. Я предлагаю КУПИТЬ у тебя его жизнь. Я дам за Линобата цену, которую ты назовёшь. И буду оплачивать содержание венна, пока он не поправится или не умрёт… – Второе было гораздо вероятнее. – Вычти эти деньги из моего заработка. Если не хватит, я буду работать в долг… Но не вели казнить его, Церагат. Эта казнь тебе только встанет в убыток.