Писать поперек. Статьи по биографике, социологии и истории литературы - Абрам Рейтблат

При этом, естественно, учитываются табу, существующие в культуре данного общества. Это могут быть более универсальные табу, как, например, табу на показ и обсуждение секса, которое было присуще на определенных стадиях всем западным странам. Но могут быть и более локальные запреты, например на рассказ о доходах и расходах персонажа. Если в США эта тема принадлежит к числу приоритетных, то в русской культуре (советская тут – не исключение) вопросы эти обсуждались неохотно, поскольку в самопредставлении культуры на первый план выходила «духовная» сторона, а материальная рассматривалась как вторичная, зачастую маркированная негативно.

Наличие табуированных тем предопределяет то, что в итоге одни сферы хорошо обеспечены источниками, а другие плохо. Механизмы социальной памяти устроены таким образом, что одни сферы целенаправленно документируются (производственная деятельность, военные действия, творчество – в личных архивах, архивах государства и общественных организаций), а другие считаются неважными или вообще недостойными запоминания, отражающими низменные стороны человеческой деятельности.

Биограф может опираться на данные государственных учреждений (дела об учебе, службе, преступлениях, наблюдении и т.п.), на личные документы (дневники, воспоминания, письма). Но табуированные темы отражаются в этих источниках очень скупо. И даже если информация по ним в архивах имелась, то при публикации соответствующие пассажи купировались. Например, при публикации письма Белинского М. Бакунину (ноябрь 1837 г.) в собрании сочинений было опущено признание в онанизме (этот фрагмент был напечатан только в 1991 г.)360.

Другой важный фактор, предопределяющий отбор материала при создании биографии, связан с механизмами наррации. Поскольку биография – рассказ, то его элементы должны иметь смысловую связь, а все внесмысловое, не укладывающееся в логику, как правило опускается.

Тут действуют смысловые интерпретационные схемы, определяемые культурным тезаурусом биографа. Например, фрейдизм сейчас не запрещен. Но российские биографы, даже если знакомы с его теоретическими положениями, не принимают их, не вводят в свой культурный мир и, соответственно, не используют. В результате возможностью (я уже не говорю о желании) использовать его подходы российские биографы не располагают. Поэтому то, что для человека, разделяющего подходы Фрейда и неофрейдистов, является биографическим фактом, который он может положить в основу своих построений, для российских биографов – внесистемные случаи, не заслуживающие внимания.

Чтобы проверить, соответствуют ли эти наблюдения современному состоянию биографического жанра в России, произошли ли тут в постсоветский период какие-либо принципиальные изменения, я ознакомился с несколькими книгами, в которых можно было ожидать отклонений от сложившихся ранее подходов, появления нетрадиционных для российской биографической традиции элементов, т.е. обсуждения проблематичных тем, о которых выше шла речь. Оказалось, что изменения в этой сфере идут, хотя и очень медленно.

Например, книга об известной певице цыганских песен Изабелле Юрьевой снабжена завлекательным названием «Белая цыганка», что настраивает читателей на легкомысленный лад. Однако о сексуальной жизни героини в книге не говорится ничего, лишь сообщается, что она вышла замуж, была верна мужу и почти всю жизнь прожила вместе с ним. Зато неожиданно много места уделяется меркантильной стороне ее жизни. Так, уже в детстве она узнает, что пением можно разбогатеть: «Актрисой быть – это не просто замуж выйти, – думала про себя Бэла. – Это не один какой-то гимназист с соседнего Нахичеваньского переулка тобой восхищается. И тогда уж точно партию можно сделать!»361 Героиня мечтает: «Вот прославлюсь, разбогатею, буду ездить по стране в собственном салон-вагоне, как Вяльцева или императрица <…>» (с. 76). Подробно повествует биограф о доходах певцов, о продаже героиней дачи и т.д. Характерен пассаж: «А что плохого в том, что они [с мужем] вещей да картин себе из Германии привезли? Врагу их оставлять, что ли? Глупо!» (с. 329).

Рассмотрим две книги о Г. Распутине, с которым связано столько окрашенных эротикой сюжетов. А.П. Коцюбинский и Д.А. Коцюбинский не обходят вопрос о сексуальной стороне его жизни362, но, вразрез с читательскими ожиданиями, они сразу же объявляют, что Распутин был «человек с резко сниженной сексуальной потенцией» (с. 55), «клинический психопат» (с. 89). Давая «медико-психологическую экспертизу» личности Распутина, они переключают повествование в социально-психологический и социально-психопатологический план, делая Распутина социальным символом: «…энергией и талантом выделившись из многомиллионной плебейской массы, Григорий сумел в одиночку захватить господство над незримым Адвентинским холмом, взяв от имени бесправного российского крестьянства прощальный исторический реванш у морально износившейся “породы господ”» (с. 334).

А. Варламов в объемистом томе, вышедшем в «ЖЗЛ», подробно рассматривает отношения Распутина с женщинами363. Правда, все сводится к многочисленным цитатам из разных мемуаристов и к заключению, что «вопрос о личной распущенности Распутина лучше всего было бы просто не обсуждать, а вынести за скобки, потому что из области слухов в область фактов надежного перехода здесь нет» (с. 190). Характерно, что далее автор, как и Коцюбинские, переключает рассмотрение в социальный план: «Но игнорировать полностью эту тему невозможно: ведь именно слухи, и прежде всего слухи о блудных грехах, стали и поводом, и причиной всех дальнейших событий, которые вокруг сибирского гостя развернулись и переворошили огромную страну» (там же). Тем не менее показательно, что и в этой книге сексуальный аспект не игнорируется, а попадает в поле зрения автора.

Еще один пример – книга Б.М. Бим-Бада о Сталине364. Хотя по характеру она носит аналитический характер, но в ней много элементов биографии, автор рассматривает жизнь Сталина в динамике. Бим-Бад, как и Коцюбинские, переключает изложение в психологический план и дает медицинские квалификации: «Он превратился в <…> параноидального правителя» (с. 172), автор отмечает «кардинальную патологию мышления Сталина» (с. 150), но это общие слова. Детального описания проявлений психических отклонений с демонстрацией патологии в книге нет.

Стоит отметить монографию М. Павловой о Федоре Сологубе365. Первой из исследователей поставив перед собой задачу изучить биографические истоки сологубовского творчества, автор тактично, но в то же время подробно, без лакун рассматривает отклонения в психике и сексуальной сфере писателя, отмечая, что в молодости «мазохистский темперамент понуждал его стремиться к боли и унижению, провоцировать мать наказывать его (речь идет о сечении. — А.Р.), что в конечном счете привело к развитию у него садомазохистского комплекса, сказавшегося в творчестве» (с. 17).

Новейшие тенденции в биографическом жанре выразительно демонстрирует книга В.Н. Демина «Андрей Белый»366. Прежде всего, хотя речь идет о поэте, теурге, антропософе, что, казалось бы, подталкивает к характеристике духовной стороны жизни персонажа (и этому в книге действительно уделено немало внимания), автор достаточно подробно описывает имущественное положение и доходы Андрея Белого. Мы узнаем, в частности, что других источников дохода, кроме литературных, у поэта не было, что публикации приносили ему очень мало и жил он главным образом за счет чтения лекций. Вот типичный фрагмент: «По возвращении домой [из-за границы в 1907 г.] перед Белым в полный рост встала проблема дальнейшего материального обеспечения своей собственной жизни и оставшейся на его попечении матери. Постоянных источников для пополнения семейного бюджета было не так уж и много – гонорары да лекции. В первом случае приходилось браться за любую работу, не гнушаясь и заказными рецензиями, за которые платили гроши <…>. Как всегда, требовалось постоянно искать подходящую лекционную аудиторию. Чаще всего она сама себя находила, зато оплачивались такие выступления далеко не всегда» (с. 146—147). Мы узнаем, где брал поэт деньги для поездок за границу, у кого и сколько одалживал, какие гонорары получал. Поскольку такие сведения сообщаются систематически, на протяжении всей книги, то биография, в целом написанная весьма средне, сильно выигрывает по сравнению с предшествовавшими, поскольку добавляет еще одно, ранее не учитывавшееся «измерение» жизни поэта.

В данной книге ощутимы существенные перемены еще в одном отношении. Обычно в биографиях если речь и заходит о любви, то описывается только духовная ее сторона. А в книге Демина характеризуется (насколько позволяют источники, в частности воспоминания Л. Блок) и сторона физическая: где встречались влюбленные, что там делали и т.п.