Мистерия Дао. Мир «Дао дэ цзина» - Алексей Маслов

Первый пассаж (1–6), очевидно, представляет собой набор фольклорных высказываний, вероятно, внесённых в качестве примеров мистической диалектики в даосскую аграфу. Сами эти фразы приписывались древним мудрецам (15). Остальная часть текста — лаоистский комментарий на эти высказывания, начинающийся со вводной фразы (7–8) и построенный по парному принципу: фраза (9) соотносится с фразой (1), фраза (10) — с фразой (2) и т. д.

Бошу А (2):

Сгибаемся — и обретаем стабильность.

Бошу Б и Фу И (2):

Сгибаемся — и обретаем правоту (чжэн).

Бошу (8):

делая его самцом Поднебесной.

Истинный человек живёт в отсутствии вербальной активности (1), что позволяет такому человеку, не проявляя себя, продлить свою жизнь (3–4). Это называлось искусством «самосбереженияд, переросшего позже в сложную систему психопрактики. Даосы утверждали приоритет Дао над Небом и Землёй, то есть над теми началами, которые в архаической традиции считались творцами всего видимого мира и мира духов. Но оказывается: всё, что порождено Небом, даже такие стихии, как ветер и дождь, далеко не вечны. Значит, на вечность обречено лишь то, что создано «безымянным» началом — Дао, которое не проявляет себя даже в словах, что и подчёркивает первая фраза параграфа. Единственный путь человека к бессмертию своих мыслей и свершений — это следование Дао, которое «делегирует» ему свою вечность. В этот момент пропадает граница между человеком, следующим Дао, и самим Дао — они обретают полное единство.

Это ключевая мысль даосизма. Дао нельзя уподобить божественному началу мира, которое глаголет через особо избранных людей, как это проповедует христианство; но возникает абсолютное соположение, мистическое перетекание «Дао-человека», который так и именовался — «даоши». Благодаря обретению полной тождественности с Дао, человек не просто совершал «благодатные поступки» и следовал ритуалу, как это предписывало конфуцианство, но сам воплощал эманацию Дао в реальной жизни — Благость. Поэтому даос не должен был «уметь» совершать какие-то поступки или делать дела, ведь он сам представлял собой предельную концентрацию «высшего мастерства», порождённого к жизни единством с Дао. У Лао-цзы это названо Благостью или Благодатью, а с XIII–XIV вв. такое высшее мастерство, сверхумение, сакральные возможности стали называть ёмким словом «гунфу», перекочевавшим позднее из мистико-оккультных учений в боевые искусства ушу.

Но неизбежным итогом единения с Дао является самоутрата, самопотеря в потоке вселенских изменений. Отрешение от мира невозможно без отрешения от самого себя, и момент недеяния всегда равнозначен тому, что у даосов именовалось «ван во» — самозабытием. Мотив утраты постоянно звучит в «Дао дэ цзине» едва ли не как важнейший способ достижения единства с Дао. Через несколько веков столь парадоксальный способ многим показался хотя в целом и приемлемым, но весьма трудным, и ему на смену пришли методики гимнастико-медитативных и дыхательных упражнений типа даоинь и цигун. Здесь же перед нами — чистая игра ума без всяких вспомогательных средств, Что нужно для этого? Всего лишь чистота сердца, искренность, абсолютное доверие к метафизической глубине природы, называемой Дао. Автор вновь повторяет фразу из § 17.

Бошу (12):

фраза отсутствует.

Бошу (13–14):

Тождественный с Благостью — ценится Дао.

Тождественный с утратой — утрачивается Дао.

Передвижение на цыпочках, возможно, связано с конфуцианскими ритуалами, а большие шаги — с древними ритуальными танцами. Суть даосизма в том, что он проповедует внутренний ритуал, литургию души, никак не проявляющуюся во внешних церемониях. Тот же, кто проявляет себя и отводит своим словам и поступкам роль окончательной истины, на самом деле неискренен. Согласно «Дао дэ цзину», внешняя правота и приукрашенность оборачиваются в душе фальшью и уродством и, наоборот, по принципу взаимоуравновешивающихся противоположностей (§ 47). Истинный даос хотя и пребывает в «вещном» мире, не захвачен желаниями. Он как бы отражает их от себя, подобно зеркалу, и остаётся незатронутым внешним миром. Поэтому человек, который обрёл Дао, автоматически становится свободен от возвращения к дурным привычкам (10). Смысл фразы (3–4) раскрывается в § 22.

Бошу (2):

фраза отсутствует.

Бошу (3–4):

Настаивающему на своих взглядах не стать знаменитым.

Излишне смотрящему на себя не стать просветлённым.

Бошу (10):

Поэтому даже тот, кто имеет желания,

не позволит им остаться [в себе].

Хаос (1) в даосской традиции выступает как некое положительное, порождающее начало, которое содержит в себе семена всех вещей мира. Момент, когда ещё не возникло даже Небо, именовался «Лрежденебесным» и считался исходным состоянием мира, куда стремится своим сознанием истинный даос, так как лишь там присутствует полная пустотность. Порождая все изменения мира, переход одного явления в другое, Дао само по себе остаётся неизменчивым, и нет той вещи, которой оно могло бы уподобиться. Его символ — одиночество, а раз мудрец тождественен Дао (§ 23), то и его путь — отшельничество в толпе людей или уход в горы. Одиночество — удел мудрости, так как возвышенная мудрость часто принимается за безумие, и великие даосы, например Чжуан-цзы и Гэ Хун, говорили о том, что люди принимают их за безумных и не способны понять их. Дословно определение, применяемое к Дао, — «одиноко стоящее» (ду ли), говорит об абсолютной отдельности Дао, его несмешиваемости с другими вещами.

Нельзя не только понять, логически уяснить Дао, но даже хоть как-то обозначить его. Любой знак будет либо ложью, либо символом, ничего не говорящим о том, что скрывается за ним. Лао-цзы вновь указывает нам на то, что «дао» — это лишь ничего не значащий иероглиф, и даже громкое слово «Великое» даётся ему с трудом. Великое в просветлённом разуме даоса ассоциируется с понятием «быстротечности», ускользания, непостоянства, а поэтому и мудрец — это человек, который вечно проходит мимо, не оставляя следов. В этом и есть отстранённость или отдалённость Дао, его глубинность, не измеримая обычными человеческими понятиями.

Для даоса «Великое» — это то, что способно «возвратиться вспятьто есть вновь вернуться к состоянию Прежденебесного Хаоса. Человек отнюдь не центральная фигура мироздания, а один из четырёх великих, иерархически восходящий к Дао через некое «следование» или уподобление. Лишь Дао свободно от этого следования, так как оно самодостаточно и замыкается на самом себе, воплощая изначальную естественность и обеспечивая её для других вещей. Некоторые переводчики так трактовали последнюю фразу (21): «Дао следует естественности». Но это явный нонсенс, ибо из этого следует, что естественность стоит над Дао и представляет собой высшую сущность.

Во фрагменте (18–21) иероглиф «фа» переведён как «следоватьхотя это ни в коей мере не отражает глубинного смысла взаимоследования в теории лаоистов. Термин «фа» может быть переведён как «закон», «модель», «метод», «стандарт» и выражает прежде всего соответствие какому-нибудь канону. Понятие «фа» нередко применялось для описания социального порядка как «закон», «предписание», в том числе и «уголовное законодательство», но «Дао дэ цзин», выражая параллелизм социального и природного, делает «закон» (а в данном случае — «взаимоследование») понятием надсоциальным и космическим, превращая его в «естественный закон». Именно так осознавали понятие «закона» или «следования канону» не только лаоисты, но и последователи течения Хуан-Лао [58, 48–49, 62]. Поэтому более точным термином может являться «брать себе за образец»: «Человек берёт себе за образец Землю… Дао берёт себе за образец естественность». Правда, последняя фраза может смутить строгого критика: если Дао берёт себе что-то за образец (в данном случае — естественность, естественный закон), значит, есть нечто стоящееад Дао? На самом деле скрытый смысл фразы таков: «Дао следует естественному закону, который заключён в нём самом», или просто: «Дао берёт за образец само-естественность».

Ван Би понимал этот параграф уже не в лаоистской традиции, обрисовывающей место истинного человека во Вселенной, но как текст, определяющий роль правителя, который является «хозяином человека». Именно он в списке Ван Би занимает во фразе (18) место «человека», именно он соотносится с Дао и получает от него Благость.

В современном понимании «цю» во фразе (16) означает «государство», «страна», в крайнем случае — «мир». Однако по смыслу ясно, что речь идёт именно о пространстве, не ограниченном никакими рамками, абсолютно бесконечном и вмещающем в себя даже «то Дао, у которого есть имя» (Ван Би), в отличие от безымянного Дао, о котором невозможно даже говорить. BapnaHf из Маваньдуя использует также термин «го», означающий именно «государство». Это прекрасная иллюстрация того, что древние китайцы осознавали своё государство именно как бесконечное пространство, на которое распространяется Благость.