Люди без Планеты - Олеся Андреева

Это уже паранойя. Видимо, человеческое энергетическое поле плохо влияла на Ромо. Только непривычная эмоциональная буря могла привести к подобным скачущим мыслям.

— Это невозможно, мы числено превосходим их. — Возразил я.

— И это единственное преимущество, как оказывается. И оно временное. Ты вот уже надумал защищать людей. И Саж, судя по всему, тоже. Ребята твои отдали свои жизни за этих паразитов. — Звучало, конечно, убедительно. Но это только для взгляда со стороны. Я же жил с землянами и знал их другими. — И мне очень не нравиться подобное программирование, настраивание римпвийцев против своих же соратников!

Ромо продолжал делиться своими предположениями, я его не слушал, закрыв глаза, собирал силу, которые пригодятся в ближайшее время. Не приходилось рассчитывать на побег, тут уж хотя бы с дрожью в теле справиться.

— Объясни мне, что может быть такого замечательного в этих ощущениях? Что они могут дать такого, чего не было у нас?

— Сам суди об этом. Ты сейчас испытываешь эмоции, как и я. — Улыбка нарисовалась на моем лице. — Но ты испытываешь отрицательные, даже не представляя насколько приятно испытывать положительные.

Мой ответ был подобен удару. Он вскочил, прошелся нервно по комнате, выдохнул, наверняка размышляя о том, что если источник энергии, что еще остался в лагере подействовал на него, так же он отразился и на его команде. Ромо развернулся ко мне:

— Как только из твоего организма выветрится остаток той 'Байды', что вы намешали, ты почувствуешь… — Он приблизил лицо ко мне. Верхняя губа его дрогнула, слегка оголив клык. — Ничего ты не почувствуешь. Только разочарование и недовольство своим поведением, потому что эмоции схлынут, и останется чистый незамутненный разум. А чистый разум я тебе обещаю. Недолго осталось.

Лагерь наполнился представителями всех важнейших сфер на Римпве. Помимо подкрепления прибыли специалисты по поддержке связи с планетой, контейнера с людьми, обслуживающий их персонал. Я их не видел, но знал, что именно так все происходит. Без этих составляющих ни один римпвиец долго не протянет. После оглушительного бесчувствия, вызванного 'химикатом' Ромо, ощущения взорвались во всем теле. Я чувствовал каждого римпвийца в лагере, и это вызывало неприятные ассоциации с огромной кучей червей.

— Я отпущу тебя.

Подобная щедрость со стороны Ромо не сулила ничего хорошего.

— Но прежде я напомню тебе, что значит быть настоящим римпвийцем.

Это могло означать только одно, он решил накачать меня кровью. Меня это не волновало. Химикат, что вколол Ромо, измотал меня, довел тело до изнеможения. Я согласен был на что угодно, что вернуло бы меня в норму. Но до того, как мне можно будет принять донорскую кровь, должен был выйти и химикат Ромо, чтобы организм правильно воспринял энергетический напиток. Меня страшила новая встреча с Римпвой. Теперь уж точно, один на один. Ходили слухи, что в подобном состоянии, если перенести первый шок, можно открыть неизведанные способности. Но у меня никогда не появлялось желания проверить это на собственном опыте. Ромо подтвердил мою догадку:

— Боюсь, ты растерял вкус к хорошей крови. Но прежде тебе предстоит очиститься и от моего лекарства. Прости, я не вижу другого выхода. — Он стоял у двери, держась за ручку. Подобная забота обо мне могла быть вызвана только в лагере, месте, где все было пропитано эмоциями. Именно здесь я понял, что Ромо все же считал меня своим другом. — Я не уверен, смогу ли вернуть тебя как римпвийца, но постараюсь. Тебе уже должно было стать понятным, что никто из участников эксперимента не должен остаться в живых. Но тебя я вернуть хочу.

В комнату вошли мои бывшие подчиненные. Я помнил их лица, помнил имена, помнил особенности характера каждого. Они старались не смотреть мне в глаза. По приказу Ромо, подняли меня под руки, помогая идти, так как мои собственные ноги меня не слушали. Я точно знал направление, куда меня вели. Этот дом принадлежал несколько месяцев Боровым. Дом, в котором жила Рената, переоборудовали под Центр Стабилизации. Меня провели в комнату, приспособленную для моего заточения. Окна заколочены, вся мебель вынесена, стены обиты одеялами. Довольно грубо, но им не было времени создавать новые материи. Ромо все продумал, здесь у меня не будет возможности причинить вред себе или любому вошедшему. Если только упорно не биться головой о стену. В этой камере я опять останусь один на один с родной планетой.

Мне не оставили ни одного источника света. Поэтому, как только дверь закрылась за Ромо, комната погрузилась во тьму. Я не видел больше складок одеяла прибитых железными скобами, которые обеспечивали соединение деревянных балок в домах, построенных для людей. Я смог бы вырвать одну из них. Должен сделать это пока силы еще есть… Пока я еще был в сознании. Но это только самообман, я не был способен даже передвигаться самостоятельно. Пока у меня оставалось немного времени до того, как тьма опустится на меня окончательно, я все же должен был сделать все, что от меня зависело. Нащупав пальцами гладкий металл, я понял, что это безнадежно. Дрожащие пальцы даже щели между полом и скобой обнаружить не смогли. Ткань одеяла натянулась до предела, и все же вырвать скобу не получилось. Даже ухватиться за ткань как следует, не удалось, столь хорошо она была натянута.

На этот раз Римпва была милостива ко мне. Я просто потерял сознание, очнулся только, когда дверь открылась и комната налилась солнечным светом. Безучастный, я как со стороны наблюдал за перемещением своего тела. Меня внесли в Центр, уложили на походную кушетку. Рядом лежал мой донор. Где-то внутри дрожала в предвосхищении мысль, что скоро все муки закончатся. Я не сопротивлялся. Ромо в союзе с Римпвой удалось сломать меня. И посеять сомнения.

Облегчение наступает уже после первого круга новой крови, пробегающей по венам, как только она, переработанная возвращается в сердце. Боль покидает, пульс приходит в норму, зрачки сужаются, судороги оставляют расслабляющиеся мышцы.

Меня трясло, как немощного старика. Игла капельницы вошла в вену. Я старался не смотреть на человека, лежащего на соседней кушетке, боясь увидеть там Ренату, или любого из землян, с которыми мы контактировали последние месяцы. Но и без того было понятно, как выглядит мой донор, подавленная воля и мыслительная деятельность зияли пустотой в глазах, вес на пределе критического. Чем дольше донор состоит в этом статусе, тем больше времени уходи на восстановление работы его организма. Иммунитет доноров ослаблен. Для защиты от наших вирусов их пичкают лекарствами. На римпвийцах подобная 'загрязненная' химикатами кровь сказывается не лучшим образом, но и выбора не было. Доноры вымирали, как мухи. И с каждым годом на каждого римпвийца требовалось все больше некачественной крови на один прием.