Сказки о сотворении мира - Ирина Ванка

Поверхность моря вдруг выровнялась. То ли батарея села, то ли публика разбежалась, и некому стало демонстрировать грозную мощь. Хинея скрылась, море ожило, по поверхности побежали волны.

— Эй, друг, — Собек приблизился к застывшему рыцарю. — Все кончилось. Пойдем, пропустим по кружечке пива.

Рыцарь не ответил на приглашение, даже не поменял позы. Кроме него на ярусе не было ни души. Только чей-то сапог валялся посреди площадки, да рваный зонтик кувыркался с порывами ветра.

— Друг, — повторил Собек и постучал по железной спине. Звонкое эхо ответило из утробы. Мира приподняла забрало.

— Пустой!

Собек снял с рыцаря шлем и заглянул внутрь. Под панцирем застывшего смельчака растекалась вонючая лужа.

— Вот, урод! — рассердилась графиня. — Мы же здесь в теннис играем. Бывают же свиньи на свете! Таким надо горшок между ног привязывать. Железякой больше — железякой меньше. Крокодил! Надо прислать людей, чтобы тут убрали, пока оно все не въелось в доски. Или попросить хинею, чтобы еще раз помыла полы.

На нижней площади уже вытирали лужи, расставляли столы, разносили кувшины с вином. Публика ссорилась из-за стульев, раскиданных неожиданным приливом. Слуги тащили на пирс веревки, повара — свинью, зажаренную на вертеле.

— Ей, полотеры! — крикнула Мира сверху, но ее никто не услышал.

— Может когда-нибудь, перед концом времен, найдется великий мудрец, который сможет поставить координату времени на круглом и гладком кольце циферблата, по которому бежит стрелка, — сказал Валех. — Она бежит назад и вперед, влево и вправо, быстро и медленно. Она иногда замирает, иногда торопится так, что обгоняет тень, но никто еще не решился поставить на этом круге первую точку отсчета. Никто, кроме Человека. Даже мудрый Создатель, знающий о своем творении все, не смог обойтись без дурака, ибо только дурак способен на великое чудо. Тебе сто раз скажут, что гениальность — это способность видеть сквозь время. Тебе сто раз объяснят, что все достижения мира — удел великих. Не верь, Человек. Твой мир стоит на глупости дураков. На слепоте людей, которые не видят буквы в учебниках. Вместо книг они видят иллюзорный мир в своей голове. Вместо истин — фантазии, вместо Времени — деления на шкале циферблата.

— Хочешь, мой Ангел, чтобы я подарила тебе часы на 23-е февраля?

— Нет на свете глупее занятия чем смотреть, на стрелку, заключенную в циферблат.

— Потому что Ангелы никогда не опаздывают на работу. Потому что они всегда там, где должны быть.

— Потому что стрелки ходят по кругу и никогда не выйдут за его пределы. Нарезают жизнь ломтиками, похожими на торт. Сейчас немножко побольше, потом немножко поменьше. К полуночи остается пустая тарелка, поэтому в полночь всем надо ложиться спать. День съеден, а новый прибывает по капле, по крошке…

— Но, Ангел мой, человек должен знать, когда ему ложиться в постель, чтобы не лечь раньше времени в гроб.

— Прибор, который ты хочешь мне подарить, никакого отношения к времени не имеет. Проще в пустой кастрюле узреть Вселенную от края до края, чем осмыслить великое чудо Времени, глядя на стрелки в шкале циферблата.

— Хорошо, мой Ангел. К 23-му февраля с меня большая кастрюля.

Артур пришел на кухню и положил на стол свой дневник.

— Ничего не получается, — сказал он и задержался взглядом на мониторе компьютера, за которым работал Натан Валерьянович. — Ой, а что это? Кино про насекомых, да?

— Что не получилось на этот раз, Артур?

— Девку с дудочкой помню. Помню, как она появилась в лагере. Помню, как все охренели, а потом… ничего не помню.

— Почему ты не узнал Лизу сразу?

— Не помню.

— Значит, потерял память до того, как она появилась. Потеряла память вся группа. Для этого должна быть причина.

— Должна, — согласился Артур. — Только не помню, какая. Зато помню, как вы учили нас в лес ходить: увидел аномалию — стой, страшно — не смотри. Заблудился — выходи по Солнцу.

— Это ты вспомнил…

— Легко. Как мы покрасили вашу дачу в фисташковый цвет, тоже помню. А вы уже наверно забыли? Помните, как я заснул в кабинете, когда пришел морду вам бить? Я ж думал, что вы лампу того… свистнули и продали.

— Не лампу, Артур.

— Ну, чашку, чашку… — согласился с профессором Деев. — Она же светилась как лампа. Хотите, я ее нарисую?

— Хорошо. Значит, вскрывается память, которую тебе стерли еще раньше. Просто замечательно. Мирославу помнишь?

— А то! Как мы за ней по Парижу гонялись. Как сейчас вижу… бежит наше сиятельство босиком, туфлей размахивает. Посреди дороги бежит. Я за ней, а за мной полицейские.

— Не было такого. Это ты, Артур, небылицы рассказываешь. Плохо…

— Ну да, небылицы! Скажете тоже! А то я не помню? Спросите у Даниеля. Он бежал за полицейскими.

— Мира — воспитанная девочка. Она не могла вести себя так.

— Так это ж она, пока не напьется. А уж как задвинет бутылочку… Вы сами у нее спросите, а потом уж спорьте со мной.

— Ладно! — Боровский выключил компьютер и развернулся к собеседнику. — Я буду задавать вопросы, ответов на которые нет в твоем дневнике, а ты перестанешь сочинять, и будешь стараться вспомнить. Как звали соседку Серафимы, которая жила за забором в зеленом доме?

Артур поправил «корону» на голове и напрягся.

— Кадушкой старой мы ее звали.

— Нет, дружочек, ты долго жил на хуторе, должен знать имя-отчество. Если даже я его знаю из ваших рассказов, ты тем более должен. Этой информации нет в дневнике.

— Такая старая ведьма с пучком на затылке, которая ждала, что Сима сдохнет, а ей достанется коза и курицы. Все время в фартуке по огороду ходила.

— Именно!

— Честно, Натан Валерьянович, я с ней даже никогда не здоровался.

— Отчество Жени Русого?

— Федрыч! — без запинки ответил Артур, а Натан подозрительно поглядел на дневник. Женино отчество никоим образом не фигурировало в записях. Дневник был толст, информация беспорядочна, вопросы, заготовленные для проверки, давно подошли к концу. На большинство из них Артур Деев блестяще ответил, но что-то подсказывало профессору, что студент хитрит, а большая шпаргалка лежит у него на коленях. — Все хорошо, но Лизу Хант ты не мог не узнать! Ты знал ее, общался с ней, жил в одном доме.

— Честное слово, — Артур приложил ладонь к сердцу. — Тогда не узнал, а сейчас узнал бы конечно.

— Если память пропала до встречи с Лизой, значит… Значит, я ума не приложу, что с вами случилось. Я склоняюсь к мысли, что экспедиция попала в хрональную аномалию и память блокировалась сама.