Тайный советник вождя - Владимир Успенский

Первые сообщения обо всем этом, в соответствующей интерпретации, должны были, кроме «Правды», дать еще пять газет, ориентируя в обстановке людей, в чьих руках было оружие и власть. Среди этих органов печати центральная газета ВМФ "Красный флот", где незыблем был авторитет адмирала Кузнецова, центральная газета ВВС "Сталинский сокол", для которой главной фигурой был свой человек — авиатор Василий Сталин, И газета Добровольного общества содействия армии, авиации и флоту (ДОСААФ) "Патриот Родины", которую курировал Ворошилов, авиационный отдел которой тесно контактировал с тем же Василием Сталиным. Важно было сразу задать тон всей прессе. Не странно ли, что среди названных печатных органов не было основной нашей общевоенной газеты "Красная звезда"? По той, вероятно, причине, что в ней держался еще душок, привнесенный Мехлисом и Ортенбергом, теми кадрами, которые привлекали они. Ни Василевский, ни Жуков за твердость позиции этой газеты не могли бы ручаться.

Как ни скрывали мы место и время совещания, Берия узнал и то, и другое. Может, неопытный конспиратор генерал В. Сталин проявил неосторожность, связываясь с участниками встречи. А может, я, когда ездил в поселок осматривать помещение, подготовить и обезопасить его. И за Василием, и за мной следили, вероятно, бериевские агенты. Но это — если рассуждать очень самокритично. Было, пожалуй, проще. О том, что Иосиф Виссарионович намерен в воскресенье отправиться куда-то с дачи, могло быть известно по крайней мере двум лицам из ближайшего окру жсния Сталина: водителю автомашины и телохранителю Старостину, уехать без которого «хозяин» просто не мог, тот поднял бы на ноги всю службу. В свою очередь, Старостин, непосредственно подчинявшийся заместителю министра госбезопасности Рясному, ведавшему правительственной охраной, обязан был сообщать последнему о всех перемещениях своего подопечного. Ну, а Рясной он кто? Прежде всего соратник и ставленник Хрущева и Маленкова, давний сотрудник бериевского аппарата. Прямая информационная линия. Вот и вышло как в присказке: военная тайна — кроме нашего и вражеского командования, не знает никто.

Короче говоря, нас опередили. Во второй половине дня 28 февраля, то есть за сутки до встречи, я, после контрольного звонка к Иосифу Виссарионовичу, должен был обзвонить военных участников совещания, а Василий Сталин — всех других лиц: ничего особенного, несколько условленных заранее фраз, подтверждающих, что совещание состоится. Однако вскоре после полудня со мной связался Василий и совершенно трезвым, очень взволнованным голосом сказал, что никак не может поговорить с отцом, даже с дежурными в Кремле и на даче: все телефоны отключены. Что делать? Я попросил его ничего не предпринимать, сидеть возле аппарата, но никому не звонить. И по мере возможности воздержаться от выпивки. Он обещал. Он еще не понял сути происшедшего. У Иосифа Виссарионовича с военных времен был особый канал связи на небольшое количество абонентов, совершенно недоступный для посторонних, в том числе и для Берии. Именовался так: Главное управление специальной службы — ГУСС. Не просто сверхсекретная, типа ВЧ, связь, но архисверхсекретная, по новейшей науке и технике, замыкавшаяся непосредственно на Сталина. Пользовались ей, кроме Иосифа Виссарионовича, всего лишь несколько человек: Андреев, Молотов, Шапошников, Ворошилов, я, Власик, Косынкин. Не буду вдаваться в технические подробности, скажу лишь, что канал контролировался надежнейшими сотрудниками, подключиться к нему, подслушать не было никакой возможности. Но теперь, значит, Берия получил доступ и к этой связи, оборвал важнейшую нить. Нет, недооценивал Иосиф Виссарионович возможности этого паскудника!

Принялся обзванивать членов Бюро Президиума ЦК. Никого из них не оказалось ни на службе, ни дома. Кроме Андреева и Молотова, последний был, повторяю, болен. Лишь по косвенным данным, а больше интуитивно, я уразумел, что все высокопоставленные деятели находятся у Иосифа Виссарионовича. Это подтверждал и полученный в конце концов короткий ответ дежурного по Ближней даче: товарищ Сталин занят срочной работой, с ним никого не соединяют. В жизни Иосифа Виссарионовича случались и этакие эскапады: он не терпел, когда вмешивались даже в самые трудные для него ситуации. Оставалось только ждать.

Наступила тревожная ночь. Я мало и скверно спал, все время ожидая телефонного звонка. Утром чувствовал себя плохо, но при всем том об одном из поручений Иосифа Виссарионовича не забыл. В то воскресенье должна была впервые начать вещание на Советский Союз радиостанция с претенциозным названием «Свобода», финансируемая американскими врагами СССР, мне следовало познакомиться с формой и методами новоявленных пропагандистов от ЦРУ. И первое, что услышал, настроившись на нужную волну, был ликующий голос диктора, сообщившего о смерти Иосифа Сталина. Ошеломленный и потрясенный, я переключился на другие волны: ту же новость, торжествуя и радуясь, разносили по свету "Голос Америки", "Голос Израиля", «Би-би-си». Я тут же позвонил на дачу Иосифа Виссарионовича. Связь действовала. Дежурный сказал, что товарищ Сталин поздно лег и сейчас отдыхает. Я успокоился, но все же захотел самолично убедиться в его здравии и предупредил дежурного, что выезжаю.

Ошиблись, значит, зарубежные злопыхатели, но как-то очень уж странно ошиблись, слишком организованно, будто выполняли одну команду. Об этом подумал я, увидев Иосифа Виссарионовича. Выглядел он скверно, за одни сутки превратившись из пожилого деятельного человека в изможденного старика. Осунувшееся лицо было почему-то багровым, в глазах красные прожилки. Сказал, что у него болела голова и что ночью вырвало с кровью. Сейчас лучше, только слабость, и ноги как ватные.

— Врачи были?

— Нам не нужны врачи. Обойдемся без них. Я рассказывал вам, Николай Алексеевич, как исцеляют себя на Кавказе долгожители, — Сталин попытался улыбнуться. — Хорошим вином и чистым горным воздухом. Закутаются в бурки и сидят часами возле дома, в саду. Бурки у меня нет, у вас тоже, зато есть старые теплые тулупы. И воздух сегодня хороший, наверно, уже весенний. А вина не надо, — с болезненной гримасой передернулся он. — Вина сейчас не хочу.

Мы пошли на привычное место, на западную застекленную террасу, где любили коротать время вдвоем, особенно после субботней баньки, любуясь закатом, играя в шахматы или просто разговаривая, вспоминая прошлое. Или тихо подремывая, особенно с возрастом, в последние годы. Я обратил внимание: Сталин необычно приволакивал правую ногу, она плохо слушалась.

На террасе Иосиф Виссарионович несколько взбодрился, схлынула багровость с лица, задышал спокойней и глубже. Воздух действительно был чист и свеж, да и день уже заметно удлинился. С южной стороны деревьев появились затайки в снегу. Звонко выводила свою веселую песенку синица-зинзивер. Не хотелось мне нарушать идиллическую обстановку, возвращать Иосифа Виссарионовича к событиям безусловно неприятным, но все же спросил, осторожно подбирая слова: почему вчера не поступило подтверждение о начале подготовленного совещания?

— Обскакал нас Лаврентий… Или Никита по кривой объехал… А скорей всего, оба вместе, — ответил Сталин и начал неторопливо, с большими паузами, словно обдумывая и взвешивая свои фразы, рассказывать о том, что произошло накануне. К нему в Кунцево, оказывается, без приглашения и даже без предупреждения нагрянули вдруг члены Бюро Президиума ЦК партии и учинили фактически самостийное заседание. ("Расширенный триумвират заявился ко мне", — так выразился Иосиф Виссарионович.) Поименно: неразлучные в последнее время приятели Берия и Маленков.

Затем Каганович и Хрущев. А также Микоян — не член Бюро. Был ли Булганин — утверждать не берусь, во всяком случае, Сталин упоминал и его. Сопровождал эту группу начальник правительственной охраны генерал-лейтенант Рясной.

Настроены были явившиеся зело агрессивно, особенно вдохновитель всех противусталинских «триумвиратов» Кабан Моисеевич Каганович — за что ему и воздавалось. Теперь же упивался возможностью взять реванш. Резко, в ультимативной форме, поразившей Иосифа Виссарионовича, потребовал Каганович немедленно закрыть так называемое "мингрельское дело", грозившее крупными неприятностями Лаврентию Берии, прекратить критические нападки партийной печати на руководителей органов госбезопасности (опять же на Берию и его ближайшее окружение), не устраивать открытого процесса по "делу врачей", смягчить позиции по отношению к США, Англии и Израилю.

Сталина удивили не сами требования, он их предполагал, его удивил наглый тон, наглое поведение всей группы, что можно было объяснить только одним: полной уверенностью в успехе. Заговорщики шли на риск, прекрасно понимая, что ждет их в случае неудачи. Учитывая это, Иосиф Виссарионович решил не обострять ситуацию, не толкать противника на крайность, а начать своего рода переговоры, выиграть время. Этому, не желая того, способствовал старый приятель Микоян, которого Сталин вплоть до XIX съезда считал человеком вполне надежным. А на сей раз Анастас Иванович, поддерживая Берию, "проявил заботу" и об Иосифе Виссарионовиче, посоветовал ему поберечь здоровье, уйти в отставку со всех постов. На заслуженный отдых. То есть разоружиться целиком и полностью. Нетрудно было понять, чем грозило это Сталину, имевшему много врагов и во всем мире, и в стране, и в том же Бюро Президиума. Однако сразу Иосиф Виссарионович эти предложения не отверг, пообещал взвесить, подумать.