Адептус Астартес: Омнибус. Том I (ЛП) - авторов Коллектив

Оттолкнув от себя книгу, словно она своим присутствием мешала ясности его мышления, Гэбриэль откинулся в кресле и закрыл глаза. Он сконцентрировался, пытаясь вспомнить, что ему рассказывали о событиях из записей Профиуса, о которых писал Исадор. Умелые речи Исадора оказались столь прилипчивы, что ему потребовалось несколько минут на то, чтобы очистить от них голову и вспомнить то, что он принимал как абсолютную истину каким-то часом ранее. Но даже тогда ужас от богохульств Исадора касательно личности Императора продолжал таиться в темных уголках его разума. Никогда ранее ему не приходилось слышать, чтобы кого-либо осмелился высказать подобные мысли, и, впервые в жизни, он подумал, что мог бы понять, уловить отблеск того, каково это — жить в ужасные дни Ереси. На самом деле, вспомнил Гэбриэль, Слушание Тысяч, как было сказано в архивах Кровавых Воронов, стало восприниматься как законный и справедливый суд, касавшийся применения психических сил и колдовства. Одна сторона утверждала, что ни одна из разновидностей знания сама по себе не является злом, и проблема состоит лишь в том, как это знание будет использовано. То была защита права на изучения и исследования в области колдовских искусств, подкрепленная утверждением, что некоторые из космических десантников более чем способны приручить это знание на благо Империума. Логика утверждала, что лишить легионы такого ресурса, значит лишить Империум его величайших сил. В «Апокрифах Хайдайса» высказывалось предположение, что вариант девиза, который впоследствии стал максимой Кровавых Воронов, «знание — сила, и мы неустанно должны искать его», использовался во время Слушания, хотя его происхождение и не было установлено.

Противная сторона во время спора настаивала, что психические силы нестабильны, и, вследствие этого, не каждый одаренный может также проявить силу воли, необходимую, чтобы должным образом контролировать их, а также, что их использование должно жестко регламентироваться и ограничиваться. Библиарии и десантники Кровавых Воронов вновь и вновь обсуждали этот спор, пытаясь понять значение и смысл различных его вероятных исходов, а также реальный исторический исход, имевший место тысячелетия назад. Спор был частью их наследия и важной проблемой самой основы их самоидентификации — во время гипнокондиционирования в сознание всех Кровавых Воронов внедрялись отдельные элементы этой дискуссии.

Согласно «Равоникум Рекс», древнему, и, возможно, апокрифическому тексту, хранящемуся под охраной в секретнейших хранилищах Библиариум Санкторум на борту «Омнис Арканум», в рядах Собора Тысяч были и те, кто искал компромисс, видя достоинства позиций обеих сторон неразрешенного спора. Соответствующие отрывки «Равоникума» продолжали горячо обсуждаться среди Кровавых Воронов, несмотря на таинственность их происхождения. Сам Видья оставил отсылки к этим фрагментам в своем классическом труде, «Пакс Псайкана». Текст Видьи намекал на существование полной копии «Равоникума», исчезнувшей во время нападения эльдарских арлекинов на Куараб.

Обдумав общеизвестные в его ордене факты, Гэбриэль наконец осознал, где крылась критическая ошибка аргументации Исадора: она строилась на отвержении Императора. Для Исадора существовал уровень знания и истины, не только затмевающий личность самого Императора, но даже превосходящий Его понимание. Следовательно, аргументация Исадора строилась на утверждении, что он не только равен, но и превосходит Императора. То была худшая разновидность ереси.

Кроме того, точка зрения Исадора обесценивала функции мудрости, законности и долга перед Империумом. Другими словами, он игнорировал вопрос ответственности. Исадор пренебрег возможностью того, что Император полностью сознавал, каких сил лишает своих детей, но высшая мудрость подсказала ему, что даже разумы примархов лишены надежды выдержать столь ужасающее давление и искушение. Что же говорить о разумах библиариев, космических десантников или обычных людей? Перед законом не может быть исключений, и потому Никейский Эдикт был обнародован во благо всего Империума, дабы не дозволить слабым причинить себе вред, и, вместе с ними, остальным — всем подданным Империума, включая и тех, кто мог быть достаточно силен, чтобы справиться с этим — было запрещено заниматься определенными областями знаний. Для примархов и легионов стало вопросом долга и ответственности принять Эдикт в качестве закона. Не подчиниться, даже во имя величайшего знания, значило подорвать саму основу Империума.

— Долг прежде всего, — прошептал самому себе Гэбриэль.

В отличие от других орденов космического десанта, подумал он, мысленно возвращаясь к кричащим лицам Кирены, все продолжавшим преследовать его во снах, у Кровавых Воронов была особая причина, чтобы принять этот трюизм. Именно поэтому магистры всегда настаивали на смешении десантников и библиариев в командной структуре ордена.

— Я исполнял свой долг, — пробормотал он.

Кровавые Вороны не стремились спасти свой порченый родной мир посредством обретения великой силы. Мы очистили его во имя Великого Отца и Императора, так же, как и Тартарус.

Возможно, мы могли бы использовать врожденную силу зарождающихся псайкеров и мутантов, взрастив их в могучих воинов, как, согласно легендам, это однажды произошло на Просперо. Но это было бы извращением, ересью: неистово искомые знание и сила, поставленные превыше всего. Действовать таким образом значило бы нарушить свой долг. Это было бы неправильно.

— Знание есть сила, и его должно защищать; мудрость и долг должно уважать. Я экстерминировал свой родной мир — родной мир Исадора и самого Великого Отца. И я сделал это из искреннего чувства долга. Вот почему императорский Астрономикон наполняет мой разум, подтверждая мое право на место подле Видьи сверкающими голосами среброголосого хора. Я исполнил их волю, не собственную.

Вернувшись к последней странице записей Исадора, Гэбриэль взглянул на слова, что так устрашили его всего несколько часов назад:

Глупец Гэбриэль понятия не имеет что происходит на этой благословенной планете. Он думает, что следует опасаться надвигающегося шторма и что найденный нами артефакт должен быть уничтожен. Слепец. Чего нам будет стоить его глупость? Как далеко я могу позволить этому зайти? Даже если другие не могут, я вижу манию в его глазах и знаю секреты голосов, которые он скрывает от нас, тех голосов, что поют в его душе под маской божественного хора. Ему не скрыть от меня их серебряных голосов. Я тоже их слышу, но знаю их природу и знаю, что Император не благословлял их. В этом и состоит разница между мной и моим старым другом: я вижу разницу между ложью и правдой, моя душа была закалена и проверенна тайными огнями великого Библиариум Санкторум; и все же надменный, невежественный капитан ведет нашу роту к ошибкам и скудоумию.

Читая эти слова вновь, Гэбриэль не мог снова не почувствовать ужас перед их силой. Он был уверен, что Исадор сошел с ума, его праведный разум не устоял перед соблазнительным шепотом демонов, собственным тщеславием и обещаниями тайного знания. И все же, Гэбриэль мог чувствовать зерна истины и проблески света, растворенные между строк противоречивого текста.

Пока он смотрел на страницу, в памяти вспыхнуло видение демона, вырвашегося из Маледиктума на Тартарусе. Демон насмехался над ним, говоря о благодарности, называя своим вестником, а не победителем, словно руководил всеми действиями капитана, будто тот был какой-то марионеткой. И, словно соревнуясь с демоном в насмешках над слабостью его воли, в разум вонзились мысли провидицы эльдар. А затем появились кричащие лица Кирены, сливающиеся и кружащиеся в его сне наяву, словно сквозь мозг протягивали колючую проволоку. Каким-то образом Гэбриэль знал, что Исадор, вероятно, был прав, говоря о важных связях между преследующими его видениями, смысл которых он сам не мог ни понять, ни даже мысленно допустить, чтобы это мог сделать кто-то еще. Несмотря ни на что, Гэбриэль понял, что хотел бы, чтобы Исадор по-прежнему был рядом.

С решительным кивком Гэбриэль вытащил из кобуры пистолет и тщательно прицелился. Выпущенный болт прошел точно через кабель, поддерживающий висевшую над столом светосферу. Он смотрел, как сфера падает, словно в замедленной съемке, наблюдая за сложным танцем элементов накала и то появлявшихся, то исчезавших языков пламени внутри. Затем сфера обрушилась на книгу Исадора взрывом стекла и топлива. На долю секунды комната погрузилась во тьму, но после остаточная искра воспламенила горючее, и книгу поглотило пламя.

Смотря, как сложные и опасные записи превращаются в пепел, Гэбриэль наблюдал за пламенем, позволив взгляду остановиться; его разум продолжал обдумывать все, что он только что прочел. Затем, когда огонь стал угасать, его разум также начал успокаиваться. С изысканной выверенностью и металлической прохладой запел далекий одинокий голос. Несколько секунд спустя голос, отражающийся эхом и резонирующий в голове, словно отражение звезды, стал единственным, что он мог видеть и слышать. Постепенно к первому голосу присоединились другие, наполняя разум лучами звезного света до тех пор, пока голова капитана, как ему показалось, не вместила в себя целую галактику. Перед его взором мелькали устрашающие видения, окрашенные красным, и Гэбриэль осознавал, что голоса таинственного хора пропитаны кровью и смертью. Он не знал, что это значит, но понял, что Исадор был прав по крайней мере насчет одной вещи: он боялся того, чего не понимал.