Колхозное строительство 2 - Андрей Готлибович Шопперт

А вот в тонкой папке были облигации 1966 года, пачками, связанные тесёмочкой — и тоже немало. Если в пачке по сто штук, то пятьсот двадцатирублёвых и сто десятирублёвых. Плюсом будет к их тысячам. Под папкой с бумажками обнаружился полиэтиленовый пакет. Штелле заглянул. Документы, паспорт, свидетельство об окончании школы восьмилетки. Ещё какие-то. Потом разберёмся. В отделении для пальто внизу стояла обувная коробка. Пётр открыл — туфли. Что-то не так! Тяжёлая коробка. Вот и двойное дно. Разорвал картон, чтобы не терять время. На палас посыпались немецкие кресты. Ордена? Как там они назывались? Рыцарский крест? Отложим, тоже могут быть недешёвыми, если это не массовый Железный крест. Нужен специалист. Ну, теперь всё же придётся топать на кухню.

Труп лежал прямо на том месте, куда надо будет двигать плиту. Двигать? Привыкнув к баллонному газу, Пётр и не обратил сразу внимания, что отодвинуть не получится. Газ приходил по железной трубе, и она жёстко скреплялась с плитой. Однако! Чем масквичи лучше краснотурьинцев, что им газ уже провели? Поближе к власти?

Что ж, трудности нас закаляют. Сначала Штелле перекрыл вентиль на трубе, а то и на воздух взлететь можно. Кстати, странное выражение — «взлететь на воздух». А куда ещё можно взлететь? На воду? А вот дальше нужен газовый ключ. Рядом с плитой таковой не лежал — там лежал мужичок, больше не пускавший пузыри. Плохо. Пётр пошатал плиту. Степень свободы есть. Может её и не надо отвинчивать? Провернуть прямо всю по резьбе, и положить на табуретку. Попробовал. Хрен там! Пришлось идти за помощью.

В пыточной ситуация изменилась. Молдавский бандит сидел за столом, пил водку и писал. Идиллия.

— Описывает преступления «Чёрной армии» и адреса, где можно найти недобитков, — пояснил картину Кошкин.

— Пётр, пойдём, поможешь с плитой, там сила нужна. Одну секунду. Гражданин Бенецяну, у вас нет газового ключа? — ответом только затравленный взгляд, — Нет? Ну ладно, пишите, не буду больше отвлекать. Пойдём, майор.

Отодвинули дядечку, приподняли плиту, провернули, положили на табурет. Вскрыли дощечку, достали полиэтиленовый пакет, разорвали — ещё один пакет. Разорвали и его. Банковский мешочек для мелочи. В нем сторублёвые пачки — четыре штуки, и две пачки пятидесяток. Итого пятьдесят тысяч карбованцев. Недурно! Восстановили бывший беспорядок — дядечку только обратно двигать не стали.

Оберин ушёл назад, а Пётр вернулся в комнату к Макаревичу. Марк Янович почти вдохновенно перебирал цацки из зелёной шкатулки. Пусть его. Пётр переворошил кучу тряпья на полу, заглянул на шкаф — ничего интересного. Есть, правда, шапка из песца, но ношеная, с залысинами. Нам чужого не надо! Своё бы унести. Пока руки перебирали шмотки, голова думала. Теперь в квартире полно отпечатков пальцев — его и Марка Яновича. Бугаи перчаток не снимали. И что делать? Ничего лучше пожара голова не выдумала. И правильно — уже четыре часа утра. Нормальные головы третий сон досматривают, а тут…

Событие тридцать пятое

Такси вызвали прямо из нехорошей квартиры. Конечно, шофёра потом найдут и опросят. А что он им скажет? А скажет он им, что группа из четырёх человек с вещами поехала в аэропорт Домодедово. Как выглядели? Необычно выглядели, на одном так вообще песцовая шапка. А на других? И на других шапки. Почему? Так, говорят, в Игарку летят, а там холодно. Описать сможете? Смогу. Один здоровый, в шапке. Второй здоровый в шапке. Третий совсем здоровый, в песцовой шапке. А четвёртый? Да тоже в шапке. Особые приметы? Были, а как же. Тот, который не здоровый — с забинтованным глазом. А усы там, родинки, цвет волос? Странные вы вопросы задаёте, товарищ капитан, какой же у них цвет волос, если они в шапках? А усы? Нет. Не было усов, хотя вот у тех здоровых, что сзади сидели, — не поручусь. Сумерки ещё были, а они в шапках. Сумею ли опознать? Ну, думаю, что если они в шапках будут, то одного смогу опознать. Он монгол, наверное. Почему? Ну, рожа такая круглая и глаза вытянуты, а ещё он чётки перебирал. Какие вещи? Да как у всех пассажиров. Чемодан был, тюк какой-то, удочки. Да обычные удочки. У них там, в Игарке, рыбалка — сказка. Откуда знаю? Да они всю дорогу про рыбалку. И названия то у рыб странные. Какие? Лерка какая-то. Нерка? Точно, нерка, а вы, товарищ капитан, были в Игарке? Ещё какие рыбы? Так вы тоже рыбак? Чавича? Или чуть по-другому? Ленок ещё, вот его запомнил. Как имя у моей жены. Почему милиционеры не видели таких пассажиров в аэропорту? Так ночь — спали, видно, милиционеры. А я чё, я ничё. Вот, вспомнил, товарищ капитан — тот, который с перемотанным глазом, называл самого здорового, который монгол, Славиком. Не монгольское имя? Ну, татарское. Русское? Тогда бы он его Славой называл. Где расписаться? С моих слов записано верно? Так я же не читал. Теперь прочитал. Только вы неправильно написали — рядом со мной не забинтованный сидел, а монгол Славик. Вот теперь правильно. До свидания, товарищ капитан.

Шапки нашли на вешалке. На Штелле под куртку, тоже позаимствованную, надели фуфайку, а Кошкину за щёки напихали ваты и подрисовали глаза. Марку Яновичу замотали глаз и ухо, и специально надвинули шапки на глаза. Говорили только Кошкин и Оберин — Петра ведь могут и по телевизору показать. Придумали про рыбалку — Пётр специально несколько пород чудных вспомнил. За удочки выдали снайперку. Ждали машину в подъезде, а когда загружались и создавали суету, отвлекая водителя, майор сбегал наверх и поджег в обеих комнатах и на кухне кучи бумаги и тряпок. А вот в ванной просто всё тщательно протёрли — ну и надеялись, что соседи пострадают только материально. Потом возместим.

Не заходя в аэровокзал, разделились, переоделись и на двух такси вернулись в Москву. На всякий случай подъезжать к самой гостинице «Россия» не стали, назвали метро «Площадь Революции». Оттуда пешочком прогулялись и подошли к администратору ровно в восемь часов. Марк Янович с чемоданом и удочками прошмыгнул отдельно, Пётр же поинтересовался у той же девушки, не появились ли места. Нет — всё забронировано. Пришлось звонить Тарасову. Министр хмыкнул и пообещал устроить двуместный номер.

Прошло, наверное, минут десять, и вдруг к ним подбегает дядечка.

— Я директор гостиницы «Россия» Иванов Иван Иванович. Вы товарищ Тишков? — и смотрит на Кошкина.

— Я, — перенаправляет его внимание Пётр.

— Товарищ Тишков! Что же