След пираньи - Александр Бушков

Аккуратно сунул в мох окурок, покосился на девушку. Спросил:

— Глоточек спирта, леди?

— Не надо, — ответила она уже довольно ровным голосом, села. Щеки раскраснелись, зрачки заметно расширены. — Что ты мне впрыснул? Горячая волна идет, до кончиков пальцев…

— А голова?

Она помотала головой, потерла виски:

— А голова совершенно пустая, даже удивительно. На все мне сейчас плевать… Это наркотик?

— Ну что ты, — сказал Мазур. — Совершенно безобидная штука. Вот только ты у меня сейчас попрешь по тайге, как молодой и грациозный мустанг…

— Самое смешное, что я этому вполне верю… — Она встала, потрясла опущенными руками. — Отвернись, я прогуляюсь поодаль…

Мазур ухмыльнулся, сидя к ней спиной. Вообще-то «Прилив» так назван не без своеобразного юмора, издавна присущего разработчикам всевозможного снаряжения для всевозможных спецназов. Коли по правде, это наркотик, на пару часов превращающий человека если не в супермена, то уж в неутомимого путника, способного отмахать приличный конец — и, самое главное, не свалиться потом в «ломке», когда минет искусственная эйфория. Есть там и побочный эффект, в данном случае как нельзя более пригодный — болтливость с легкой заторможенностью сдерживающих центров. Не пантопон, но нечто близкое. И потому рекомендуется употреблять исключительно в кругу тех, кому ты всецело доверяешь, — мало ли что они могут услышать. И, что особенно ценно, хитрая микстурка, хоть вводи ее в кровь литрами, не дает привыкания. Как наркотик, этот препарат пользовался бы поистине бешеным спросом, одна беда — он так сложен в приготовлении, что каждый тюбик ценится дороже золота, мало-мальски массовое производство невозможно, разве что для узкого круга миллионеров. Или тех, за кем стоит государство, традиционно плюющее на любые затраты, когда речь идет о тех, кто продолжает политику весьма специфическими средствами, не упомянутыми в классическом афоризме Клаузевица…

Вернулась Джен, бодрая, как слопавший полпуда сырого мяса молодой тигренок. Душа радовалась, на нее глядя.

— Положительно, это наркотик, — сказала она, нетерпеливо притопывая. — В колледже, был момент, пробовала всякую гадость ради эксперимента — очень похоже, знаешь ли… Наркотик?

— Нечто вроде, — сказал Мазур. — Не беспокойся, не привыкнешь… А что ты там пробовала?

— Все легкое. Снежок, «дикую хризантему», «бешеную лошадку»… Ну, не пора ли трогаться?

— Самая пора, — хмыкнул Мазур, вставая. — Пошли… А как на это все смотрит прокурор? Суровый босс?

— Ну, это давно было, я же сказала, ради эксперимента. Вовсе даже не втягивалась. Сначала, когда уезжаешь от родителей, хочется быть свободной, все на свете испробовать…

— Как насчет секса?

— Ну, естественно! — лихо ответила она, бодренько шагая рядом. — И белые бывали, и черные, однажды переспала с девушкой, вот только повторять что-то не было желания, хоть и не скажу, будто мне это не понравилось…

— У меня было впечатление, что в ЦРУ насчет наркотиков весьма строго. Вышибают моментально…

— При чем тут ЦРУ? — искренне удивилась она. — Я же говорю: все было давно, все эксперименты. Когда закончила колледж, была невыносимо респектабельной яппи, с репутацией недотроги и крайне целеустремленной юной дамы, мечтающей о карьере. Не исключено, из-за такой репутации они на меня и вышли, все тесты прошла прекрасно… Правда, дальше были колебания, в конце концов, ФБР, как потом и оказалось, больше напоминает обычную бюрократическую контору, чем питомник джеймсов бондов…

— Прекрасно, — сказал Мазур, не останавливаясь. — Значит, ФБР? Джимен, точнее, дживумен?

Посмотрел на нее, не в силах удержаться от откровенной улыбки. Очень уж сложная гамма переживаний играла у нее на лице. С одной стороны, прекрасно понимала, что прокололась и угодила в ловушку, с другой же — не могла ни сопротивляться бродящему в крови «Приливу», ни возмутиться толком и взять себя в руки, засекреченные медики дело знают…

— Скотина, — сказала она вяло. — Это что, промывание мозгов? Ведь предупреждали, что доверять вам нельзя, несмотря на все ваши перемены…

— Шагай, не останавливайся, — сказал Мазур. — Конечно, промывание мозгов. Ты еще не ощущаешь позывов вступить в коммунистическую партию? Ничего, сейчас потянет… Не обижайся, при чем тут коварные коммунисты… Участникам таких игр вообще доверять нельзя, на кого бы ни работали. Ты сама-то разве не морочила нам голову?

— Но это же другое дело.

— С чего бы вдруг? Лицедейство, милая, как его ни зови, сути своей не меняет… О чем бы тебя еще спросить?

— Не надо, — попросила она в слабой попытке проявить решимость. — Это нечестно. Я просто выполняла задание, ставки были очень уж велики… Мы ведь работаем и за рубежом, ты, наверное, не знаешь…

— Знаю.

— За военными всегда необходим присмотр, сказала Джен. — Они везде одинаковые, независимо от системы.

— Ну, спасибо…

— У них всегда будет тяга вести свою, самостоятельную игру.

— Но ваши парни, как я понял, всерьез намерены погасить карьеру нашего живчика на взлете?

— Ты ничего не понимаешь, — сказала Джен. — Знаешь, есть довольно модная теория насчет того, что преступниками становятся не предрасположенные к этому, а те, кто оказался в ситуации, когда закон можно нарушить, с их точки зрения, безнаказанно. Проблема соблазна. Дайте тысяче человек возможность наверняка украсть деньги — и, будьте уверены, процент тех, кто отказался из врожденной порядочности, будет весьма низким… — Она говорила чуть невнятно, строила фразы так, словно в минуту позабыла правила родного языка, щеки пылали: это вовсю действовал «Прилив». — Все мы — потенциальные преступники…

— И ты?

— Может быть, и я, меня же не ставили в такие условия…

— Ну, это мы мигом, — сказал Мазур. — Полмиллиона долларов и российский паспорт за подробную информацию о ФБР. Как?

— Нет. Я люблю свою страну…

— Да я шучу, — сказал Мазур. — У вас там и так наверняка сидит табунок приличных «кротов»… Интересно, как это ты ухитрилась внедриться под видом помощницы прокурора? Я о вашей военной разведке всегда был лучшего мнения…

— Все делалось в жуткой спешке, — призналась она. — У них просто не было времени на серьезную проверку, свистопляска стояла такая, что телефоны раскалились добела…

— Прекрасно, — сказал Мазур. — Боялись, они начнут дергать президента за ниточки?

— Дело даже не в президенте. Дреймен вытащил сюда одного из «гномов», и тот участвовал в охоте, это все должно быть на пленках…

— «Гном» министерства финансов? — резко перебил Мазур.

— Да, — сказала она, как автомат. — Один из них…

— Бог ты мой… — вырвалось у Мазура.

Уж он-то, знающий иные уголки Америки лучше, чем тамошние обитатели, прекрасно знал, что такое «гномы» министерства финансов. Неизвестно в точности, сколько их всего — до таких вещей не всегда способна докопаться и разведка. Личности их держатся в строжайшем секрете и от потенциального противника, и от своих собственных граждан. «Гном» — это специалист, знающий все методы защиты американских бумажных денег от подделки.

Все до одного. «Гномы» знают тайны тех загадочных устройств, которые на территории США выносят безапелляционный приговор предъявленным для опознания долларам и всегда безошибочно отсеивают подделки, с каким бы мастерством те ни были исполнены. Сказки и легенды многих народов повествуют об удачниках, при знании соответствующих подходов отбиравших горшки с золотом у гномов и прочих лепреконов. Здесь картина та же: тот, кто надежно ухватит «гнома» за горло, сможет шлепать подделки, которые никто никогда в жизни не отличит от настоящих. При желании, если найдутся деньги на аппаратуру, фальшивые баксы можно печатать вагонами. Действительно, искушение чересчур уж грандиозно, и полагаться нельзя даже на генералов. Попробуйте представить себя на месте человека, владеющего таким секретом…

— Я понимаю, мне теперь конец, — сказала Джен почти без выражения. — Вы же обязательно ухватитесь за эту информацию, как любой на вашем месте, будете выбивать из меня имена и детали…

— Не хнычь, — задумчиво сказал Мазур. — У меня, понимаешь ли, нет приказа вылавливать «гномов», и я вовсе не обязан указывать в рапорте содержание всех посторонних разговоров…

— Правда? Врешь ведь… Потом обязательно продашь…

— Сколько в тебе оптимизма… — сказал Мазур. — Скажи-ка лучше, не врешь насчет ФБР? Может, это очередное прикрытие?

— Ничего подобного, — запротестовала она. — Я — специальный агент ФБР, даже имя настоящее. Надо же мне было хорошо себя показать в этой истории с кассетами…

— Которыми?

— Опять-таки видео, — сказала она. — Два месяца назад. В Штаты ввозили из Швеции партии так называемого «зооделикатеса» — женщины трахаются с собаками и конями, мужики — со свиньями, с коровами… В общем, по некоторым признакам это попадало в категорию «федеральных преступлений» — не столько содержимое кассет, сколько методы и пути нелегального ввоза. Я отлично справилась, правда. Вот и поручили это задание, по прецеденту. Никто ведь не ждал особых неожиданностей, предполагалось, я просто буду присматривать за нашими мальчиками… ФБР знает о вашей совместной операции, но она в принципе руководство устраивает — лишь бы были твердые гарантии, что Дреймен ни за что не обоснуется в Белом доме в каком бы то ни было качестве…