Падшие в небеса.1937 - Ярослав Питерский

«Именно так этот человек снимает стресс! Вот так, хохотом! Здоровым хохотом. Потому как нельзя все это переносить! Все это увиденное и сделанное! Сознанию обязательно нужна разрядка, потому как если ты нормальный человек и видишь, как при тебе каждый день избивают и мучают несчастных и невинных людей, нет, более того, ты сам даешь команду издеваться и мучить, ты не вынесешь этого долго! Нет! Поэтому нужна разрядка. И вот этот страшный человек решил просто смеяться. От души! Искренне», – подумал Павел и закрыл глаза.

Он хотел встать, но конвоир наступил сапогом ему на грудь. Оставалось лежать и ждать развязки, очередного акта этого страшного спектакля. Поляков убрал платок в карман и, водрузив на нос пенсне, вытер губы рукой. Посмотрев на Ольгу Петровну, с сожалением сказал:

– А мне-то все равно, что вы тут мне корчите! Я захочу – сейчас вам вот пальцы-то сломают! Но ладно! Ладно, повременю. Ведь вам придется ими еще подписывать протокол, придется! Пока они нужны не вам, а мне!

– Ни за что! – крикнула Ольга Петровна.

– А это мы посмотрим. Посмотрим. Сейчас мы увидим, как вы реагируете на другой метод. Итак, зачем вы, как руководитель подпольной антисоветской шпионской группы, дали задание Павлу Клюфту написать статью с цитатами из библии? Как вы собирались развивать идеологическую диверсию? И сколько вы заплатили денег этому человеку? – Поляков вновь склонился над бумагой. – И помните, в ваших руках не только ваша судьба, но и этого человека. Если вы не сознаетесь, то он-то уж, думаю, это сделает! Он-то уж не такой стойкий, как вы будет! Поверьте! А ну, ребята, раздеть эту троцкистскую шлюху! – скомандовал Поляков.

Конвоир схватил Ольгу Петровну за грязную и рваную блузку. Солдат резким движением стал тянуть на себя одежду. Женщина в отчаянье и ужасе прижала к груди руки и кричала что есть силы:

– Нет! Нет, сволочи! Нет!

Но конвоир ее не слушал. Он мгновенно и со знанием дела ударил женщину в живот кулаком. У Самойловой перехватило дыхание. Она стала хватать воздух ртом и двигала беззвучно губами, словно выловленная из воды рыба. Павел увидел ее глаза! Ее глаза, открытые от ужаса и боли! Ее добрые глаза!

Конвоир ловким движением рванул за края блузки. На пол посыпались пуговицы. Еще мгновение – и женщина осталась лишь в бюстгальтере. Затем еще удар, и Самойлова повалилась навзничь. Сержант набросился на нее, как тигр на антилопу. Он рычал и рвал одежду. Ольга Петровна, совсем голая, скрючившись, каталась по холодному бетонному полу. Она старалась прикрыть свои груди руками. Но конвоир тянул ее за локти. Павел закрыл глаза. Он не хотел смотреть на это! Он отвернул голову в знак протеста. Но тут, же получил удар сапогом в печень. Резкая боль прошила тело.

– Смотреть! Смотреть! Это «очная ставка»! Это «очная ставка»! Узнаешь ли ты этого человека? Узнаешь, гнида, или нет эту бабу?! – рычал конвоир и окучивал Клюфта ударами ног по спине и животу.

Он пинал Павла, словно футбольный мяч. Клюфт, сжавшись в калач, катался, старался увернуться от ударов. На мгновение он успел посмотреть в сторону стола, за которым сидел Поляков. Майор с умиротворенным видом наблюдал за его мучениями.

Удар, удар, еще удар. Бац, бац!

«Когда же это кончится. Когда? Боль? Нет, просто обида. Обида унижения! Обида бессилия! Этот человек, что пинает меня, он знает, что он безнаказан. Он знает, что я не смогу ему ответить! Но что он чувствует? А может, он боится? Может, он даже боится самого себя?! Ведь бить человека просто так? Кому же от этого приятно? Или не противно? Нормальному человеку от этого должно быть тошно и стыдно! Стыдно перед самим собой!» – Павел ловил себя на мысли, что он уже научился рассуждать во время экзекуций.

Бац! Бац! Удар, еще удар!

– Сука! Я тебе покажу, как шпионить! Сука! Получай! Сука! – приговаривал сержант.

И рядом, совсем рядом, слышались шлепки по голому телу. И всхлипы, женские стоны.

Павел попытался привстать на колени, чтобы удары распределить как можно равномерней. Если его будут бить только по почкам, отобьют обязательно. Но конвоир тут, же пресек его попытку увернуться. И вновь серия ударов по спине.

Бац! Бац!

Наконец конвоир устал. Он, тяжело дыша, отошел от Павла. Где-то в углу, рыдала Ольга Петровна. Голая и чумазая, она стояла у стены и тряслась от боли и страха. От беспомощности и беззащитности! Что может голый человек? Ничего! Голый человек это беззащитное существо! Голый человек чувствует себя униженным, когда вокруг все одеты. Голой женщине перед мужчинами страшно вдвойне. Самойлова выла как раненая волчица. Она стонала и тряслась.

– Клюфт, подняться и сесть на стул!!! Сел на место! Если не хочешь, чтобы твоей командирше еще кое-чего тут сделали, сядь и слушай! – крикнул Поляков.

Павел непроизвольно подчинился приказу. Он так хотел, чтобы эти изверги больше не трогали Ольгу Петровну! Чтобы они отстали от женщины! Чтобы они разрешили ей одеться. Клюфт медленно поднялся и сел на стул. Конвоир опустил на плечо руку и придавил Павла так, что он не мог и шелохнуться.

– В общем, арестованный Клюфт, вы узнаете эту женщину?

– Да… – выдавил из себя Павел.

– Фамилия, имя, отчество, назовите ее данные! При каких обстоятельствах она вас завербовала и заставила работать на германскую разведку? Какие она вам давала задания? Какую оплату вы получали? И какая цель стояла у вашей группы? Отвечать и не задумываться! – прокричал Поляков.

– Какая вербовка?! Вы о чем?! Какая оплата?! Что вы говорите?! – возмутился Павел.

Он опять получил удар в ухо. В голове зазвенело.

– Значит, так и запишем: я получал задание о статьях провокационного характера лично от гражданки Самойловой. Она обещала платить мне регулярно. Но я пока денег не получил, – словно прилежный школьник, сам себе диктовал Поляков.

Он строчил в протоколе придуманный текст, старательно макая перо в чернильницу. Павлу надоел этот спектакль. Нужно что-то делать! Пойти на открытое столкновение, значит поставить под удар и себя, и Самойлову. Ее, стоящую голой у холодной стены. Но Павел решился. Он собрал силы. Последние силы! Тело гудело от сапог конвоира. Но это было неважно! Неважно! Собрать силы!

Резкий толчок. Павел рванулся неожиданно. Он вскочил и с размаху ударил конвоира кулаком в лицо. Это был самый сильный удар, на который был способен в этот момент Клюфт. Сержант не ожидал такой прыти и мощи от арестанта, ойкнул и упал навзничь. Еще доля секунды – и Павел, развернувшись, кинулся к столу Полякова. Он видел его обезумевшие от страха глаза! Он видел панику и ужас в его зрачках, скрытых за стекляшками пенсне! Он видел, как офицер, пригнувшись, судорожно расстегивает кобуру! Но Павел летел, уже летел к этому человеку!

Три шага – и прыжок через огромный дубовый стол! К нему и к этой ужасной писанине, которую он написал в протоколе!

Он, этот человек спрашивал его: «сколько летит пуля»? Пусть проверит!

Он говорил, что «и доля секунды для кого-то – огромный срок».

Он прав!

Это огромный срок!

Огромный!

И эту долю секунды он, Павел Клюфт, будет свободен! Он будет жить свободно!

И никто не сможет ему помешать!

Клюфт оттолкнулся и взмыл в воздух. Он упал на стол и схватился за ремень портупеи майора.

Но Поляков уже успел вытащить «ТТ». Он нажал на курок. Хлопок! Громкий и страшный, и все!

Вспышка! Вспышка и теплота. Резкая боль пронзила грудь. Темнота! Павел рухнул как подкошенный на бумаги на столе. Темно-алая лужица растеклась по белым листам. В кабинете повисла тягостная пауза. Тишина. Через мгновение раздался надрывный крик Самойловой:

– А!!! Убийцы!

Поляков, побелевший от страха, очнувшись, отпрянул к стене. Он зацепил головой висевший на стене портрет Сталина. Рамка со стеклом рухнула на пол. Мелкие осколки гулко разлетелись по бетону.

– Болваны! Врача! Врача немедленно! Сюда! Вызывайте подкрепление! Идиоты, что встали? – ревел как раненый медведь Поляков.

Он размахивал пистолетом в руке. Сержант, которого Павел отправил в нокаут, с трудом встал с пола. У него из разбитого носа сочилась кровь, капая на подбородок и гимнастерку. Солдат, шатаясь, побежал к двери. Второй конвоир испуганно суетился у Самойловой.

– Ну, что ты крутишься, помоги ей одеться! Идиот! – орал майор.

Поляков с ужасом понял: теперь ему за стрельбу не видать повышения в должности и очередного звания. Майор замычал и, собрав скопившуюся во рту слюну, смачно плюнул на пол. Вождь с трубкой во рту с черно-белой фотографии с удивлением смотрел за всем этим.

Глава пятнадцатая

Чего больше всего боится человек? Смерти? И да, и нет. Конечно, большинство людей боится смерти. И подавляющая часть – это молодые. Но не все. Некоторые больше смерти боятся одиночества. Быть отторгнутым другими людьми. Быть изгнанным из человеческого общества. Быть одиноким по принуждению. Лишиться простого общения.

Верочка Щукина всю жизнь боялась быть одинокой. Еще в детстве она твердо для себя решила – не будет жить без родителей! Без папы, а главное, без мамы! Совсем несмышленой, лет в шесть, она представляла себе страшную картину: мама умирает, и она, Верочка Щукина, убивает себя! Да, да, берет большой столовый нож и протыкает свое сердце! А зачем ей жизнь без мамы?! Без самого дорогого в мире человека?! И тогда эта мысль о самоубийстве у гроба матери успокаивала ее. Вера словно обретала умиротворение от мысли, что она не бросит мать! Уйдет вместе с ней! Странное и жестокое детское желание! Странное восприятие смерти! Боязнь потерять мать!