Горькая жизнь - Валерий Дмитриевич Поволяев

Берег у реки был высокий, сыпучий – с него все время гибкими серыми струями стекал песок. В воздухе висело какое-то странное, вызывающее ощущение опасности дребезжанье, затем возникал и через несколько мгновений пропадал глухой предупреждающий звук. Сверху было видно: в темной прозрачной воде мелькают проворные тени – то щучки-травянки гоняют мальков, проглатывают несчастных десятками, – так ведь всю реку выхлебают.

Посреди реки шел старый колесный пароход, звучно шлепал плицами, черный длинный хвост дыма словно бы был приклеен к его трубе, никак не мог оторваться. Магаданский «кум» на всякий случай присел за куст: а вдруг капитан в бинокль засечет людей, стоящих на берегу? Если засечет, да еще увидит оружие – мигом доложит куда надо. Речные капитаны, они такие – и биноклями любят баловаться, и сообщать результаты своих наблюдений.

Когда пароход заполз за остров, остался только виден черный кучерявый дым, Китаев, ловя себя на том, что ему жаль расставаться с оружием, швырнул в воду автомат и следом, вдогонку – автомат еще не успел долететь до темной, похожей на деготь ряби, – запасной диск.

– Вот и все, – произнес он тихо. Автомат взбил гряду брызг, диск булькнул коротко, глухо, будто булыжник; попорченная было рябь через мгновение вернулась в прежнее кружевное состояние, словно бы некий опытный мастер поработал спицами.

Привстал, глянул в воду – виден автомат, лежащий на дне, или нет? Ни диск, ни сам автомат видны не были. А через какой-нибудь час, судя по тому, как осыпается берег, на это место течение натянет слой песка, дно сровняется, и там тут же обоснуются какие-нибудь рыбешки. Автомат с диском будут похоронены навсегда – никто никогда их уже не найдет.

– Твоя очередь, «кум», – тихо проговорил Китаев.

Магаданский «кум» несколько мгновений подержал винтовку на весу, будто ребенка, поморщился жалобно и поцеловал приклад – не хотел прощаться с оружием, – потом поцеловал затвор…

Несколькими ловкими движениями вытащил из магазина обойму с тусклыми, наверное, еще довоенного выпуска патронами, поцеловал и обойму, затем коротким резким взмахом отправил обойму в воду.

Обойма косо, почти беззвучно вошла в рябь и скрылась в темноте течения. Следом магаданский «кум» послал в воду винтовку. Пока та летела, молча перекрестил ее. Все, теперь они остались без оружия, защищаться уже будет нечем, если только собственными кулаками. Магаданский «кум» не выдержал, вздохнул зажато. Оружие было жаль.

Закрапал мелкий нудный дождик. Брыль поднял воротник пиджака, скосил глаза на небо.

– Однако неплохо бы обзавестись зонтами, – сказал он. – Не то после двух дождей обновка обратится в тряпку для мытья пола.

– Зонт – это позавчерашний день, Брыль. Современные люди носят плащи. Я из Германии, например, привез… Трофейный.

– Привез трофей – это хорошо. Но толку-то от него?

– Остался в Питере, у матери. Вполне возможно, она в нем и ходит. С одеждой сейчас наверняка туго, а плащ такая штука, что и для женщины сгодится, и для мужчины… Универсальная вещь. Вешчь!

Магаданский «кум» нахлобучил на голову кавказскую кепку, засунул руки в карманы и молвил мрачно:

– Пошли отсюда, друг сердечный, – голос его сделался озабоченным, обрел некую деловую скрипучесть. – Кроме зонта нам неплохо бы какие-нибудь документики добыть. А зонт потом.

Брыль был прав: документы были нужны позарез. Но где их взять? Украсть, заказать какому-нибудь прохиндею из уголовного мира, чтобы за небольшую сумму изготовил два паспорта, или поступить как-то еще?

Что делать, Китаев не знал. И Брыль не знал.

Жизнь – штука, следует лишний раз повториться, удивительная, особенно если сложное, мудреное, со множеством психологических, физиологических и прочих винтиков существо под названием человек, повсеместно именуемое не иначе как «венец природы» (хотя по ряду качеств даже собака стоит выше «венца природы»), почувствовало себя свободным. Откушал воли человек, хлебнул вкусного варева и потихоньку начал забывать о каторжном прошлом, о колючей проволоке, вертухаях и «кумах».

Китаев и Брыль вышли к большой автомобильной трассе, загаженной синим бензиновым взваром, ядовитым духом разбитых аккумуляторов, горелой резины; украшенной брошенными покрышками, вышедшими из употребления, а когда-то очень нужными железками, тряпьем, испачканным солидолом, множеством ободранных, со щепой, висящей, будто рваная материя, бревен, вылетевших из чьих-то не очень бережливых кузовов, и прочим неприглядным хламом, который обязательно находит себе место на обочинах всех без исключения отечественных дорог… Куда бы эту дороги ни вели.

Некоторое время наши герои, прячась в веселом березовом леске, очень молодом, ошеломляюще белоствольном, пахнущем вениками, следили за дорогой, пропускали поток, пытаясь определить, куда какой автомобиль следует. Особо засекали мотоциклы, на которых часто ездила милиция, но милиционеров, слава Богу, не увидели ни одного.

– Ну что, брат Брыль, задача ясна, как ночная звезда на чистом ночном небе, – сказал Китаев и потер руки. – Выходим на поворот, где машины сбрасывают скорость, и ныряем под первый же брезент.

– Крытый брезентом грузовик – лучший вид транспорта, – поддакнул Брыль.

Они двинулись по березовому леску вдоль дороги – искать подходящий поворот. И тут произошло неожиданное.

Над поворотом, который они избрали для десантирования «под брезент», нависал косой срез земли. Минут на десять они задержались на нем, прикидывая, как ловчее спуститься вниз, сколько времени займет эта операция – были полностью заняты делом, которое целиком овладевает вниманием… И неожиданно вздрогнули, присели, готовые кинуться в разные стороны, когда сзади раздался тихий усталый голос:

– Эй!

Китаев глянул на магаданского «кума», обнаружил, что в глазах его страх смешался с сожалением – Брыль в эту минуту жалел о том, что они утопили оружие…

– Эй! – вновь послышался все тот же тихий, до самых краев наполненный усталостью голос. Прозвучало в нем на этот раз что-то очень знакомое, и Китаев стремительно оглянулся.

Он не поверил глазам своим: в десяти метрах от них, в густеющем березняке, среди нежных, обтянутых белым атласом деревьев стояла… Аня.

Китаев поспешно прикрыл глаза ладонью – не поверил тому, что видел. Привада это, бесовское видение, Аня блазнится ему, не иначе. В ответ на это Аня неожиданно засмеялась, и Китаев наконец-то понял: явь это, самая настоящая явь, и нет в ней ничего колдовского. Вздохнув освобожденно, ткнул локтем напарника:

– Это свои, «кум».

Магаданский «кум» неверяще привстал, разогнулся: в мире всякие чудеса случаются, но чтобы такое… Брыль покачал головой, у него словно бы что-то образовалось в глотке и голос исчез. Брыль помял пальцами кадык. Бледность, натекшая на его лицо, исчезла, на щеках появилась живая розовина.

И Китаев тоже ощутил, что голоса у него нет, – пропал голос, ни туда, ни сюда, даже писка нет, горло будто бы сдавили крепкие чужие пальцы. Китаев, преодолевая что-то в себе, улыбнулся ответно и произнес едва слышно, – голос еще не вернулся, но шепот уже был:

– Я искал тебя.

Аня сделала