Авалон-2314 - Евгений Гаркушев

Дверь на вахте оказалась запертой, мы спустились с балкона второго этажа. На улицах никого. Ночных заведений тогда не было, да и гулять по ночам в привычку у людей еще не вошло.

Не встретив ни одного человека, мы дошли до перекрестка проспекта Стачки и улицы Зорге. Светофор мигал желтым огнем. На месте парка, говорят, прежде было кладбище, но тогда мы об этом не знали, а если и слышали где-то, то не задумывались. Клумбу с цветами закрывали от света фонарей густые деревья. Небольшие красные тюльпаны, прохладные и свежие, были покрыты росой. Мы резали их аккуратно, ножами – для роста тюльпанов полезно срезать цветы, в Голландии их даже комбайнами косят. Никакого чувства вины не испытывали – напротив, настроение было приподнятым. Студентам ведь все можно, а тут и проступок несерьезный. Подумаешь, пара ведер тюльпанов, которые через несколько дней все равно завянут.

Андрей при резке цветов был сосредоточен, я глазел по сторонам. Но никто не шел мимо, и милицейских нарядов не было. Хотя милиции мы особенно не опасались. Набрав полную сумку цветов, шли по пустой улице обратно. Встретили только рабочий автобус, он вез людей на раннюю смену.

Дверь в общежитие оказалась распахнутой настежь. Мы вошли, поднялись в комнату, поставили цветы в воду. Но в наших планах была еще одна операция… Через плоскую крышу девятиэтажки перебрались в соседнее крыло общежития, чтобы снять коридорную дверь, которую мы приметили раньше. На сетке спать неудобно, проваливаешься, а на двери хоть и жестко, но хорошо.

В чердачный люк дверь не пролезала, Андрей привязал ее веревкой и тащил вверх, перегнувшись через парапет крыши. Я держал его. Внизу шли первые прохожие. А когда мы вернулись в комнату, тюльпаны, свернувшиеся на ночь, распустились. Редкой красоты зрелище: они стали гораздо больше и едва помещались в ведре…

– Хулиганы, – очаровательный смех Морганы словно вырвал меня из ночи, закончившейся больше трехсот лет назад. – Если бы о твоих проделках узнали в комиссии по этике, это добавило бы им работы.

– Ты хочешь сказать, что мне нужно подать в отставку? И что Дорошева теперь не воскресят? – спросил я, садясь на кушетке.

– Не думаю, что все так серьезно. Но всегда найдется какой-нибудь моралист, который и сам ложку варенья в детстве не украл, и других судит по своей ущербной мерке.

Последние слова Морганы меня несколько удивили, но я и опомниться не успел, как дверь в лабораторию отворилась и на пороге появилась потрясающе красивая брюнетка. Описывать прекрасную женщину – занятие неблагодарное, как ни старайся, выйдет бледнее оригинала. А мужчинам еще и свойственно увлекаться – иногда ничем не примечательная женщина кажется красоткой. Эта девушка сразила меня наповал. Она была так привлекательна, что хотелось бросить все, броситься за ней следом и добиваться ее благосклонности всеми возможными способами.

– Я хочу тебя, – просто сообщила девушка и оказалась рядом со мной, провела рукой по волосам, прижалась губами к уху.

Именно так. Воплощение мечты робких юношей. Даже делать ничего не надо, она хочет тебя только потому, что ты – такой, как ты есть, и потому, что ты вообще есть. Но я ведь не был робким юношей, хотя голова закружилась.

– Как тебя зовут? – прошептал я.

– Можешь называть меня Фея.

– Что за странное имя?

– Вовсе не странное.

С девушкой было так легко и просто, что я поверил: имя вовсе не странное, а самое обычное. Да что там обычное – лучшее из всех.

Она была восхитительна… Наверное, даже не чем-то конкретным, но каждым своим проявлением. Запахом жасмина – одним из моих любимых ароматов, гладкой шелковой кожей, тяжелозмейными волосами. Глядя на Фею, обнимая Фею, я невольно вспоминал стихи Блока, его «прекрасную даму». Было в ней, несмотря на всю красоту и даже некоторую «домашность», что-то роковое. Но к такой женщине бросаешься как в омут.

Спешить было некуда. Извилистая дорога то карабкалась в гору, то, напротив, сбегала в гулкие ущелья. Двигатель автомобиля ревел, тормоза скрипели. Хонгр редко брался за баранку руля, поручив вести машину автопилоту. Хотя на скользких кручах делать этого не следовало – живой человек лучше чувствует дорогу, а техника теперь имеет право на фатальную ошибку, ведь пассажиров можно воскресить. Но революционеры слишком устали и замерзли, чтобы думать об опасности. Им хотелось одного: согреться, поесть чего-нибудь горячего и выспаться. На многие километры вокруг не было ни жилья, ни магазинов, ни тем более гостиниц. Только горы, горы и горы.

– Дотянем до Аньси, и сразу станет легче, – пообещал Минтимер, когда машина, буксуя на скользком подъеме, едва не сорвалась в пропасть. – Я поеду своей дорогой, ты – своей.

– Вновь выйдешь на охоту? – спросил Хонгр.

– Зависит от указаний сверху. Может, мы напугали нашего подопечного так, что он теперь не будет совать нос в дела, которые его не касаются?

– А он совал?

– Наверное. Когда человек мирно живет на своем стойбище и пасет овец, кому он может мешать? Кто захочет его убить?

Хонгр усмотрел в словах Минтимера двойной намек. Да, он сам пас овец, но сказать, что он никуда не совал нос, никак нельзя. Более того, коготок у него уже увяз – не столько из-за дел с Минтимером, сколько из-за общения с Лилией и теми, кого она представляла или, точнее, с кем зналась.

– Сам ты не хочешь заняться сельским хозяйством? – поинтересовался Хонгр. – Можно капусту разводить, а еще лучше – клубнику или помидоры.

– Нет, спасибо, – вежливо поблагодарил Минтимер. – Я человек городской, меня поля да степи смущают, а в теплице вообще дышать тяжело и дрожать там начинаю сразу. Фобия, наверное.

– Фобия теплиц? Ни разу не слышал.

– Ну да. Там прицел запотевает, солнце в стеклах бликует, а цели в зеркалах отражаются. Трудно работать в теплице.

Коммуникатор Хонгра завибрировал. Коснувшись сенсора подтверждения, революционер уставился в мини-экран, – Минтимеру незачем было глядеть, кто на связи, поэтому большой голоэкран Хонгр активировать не стал. Однако и маленький экран остался темным. Нежный женский голос едва слышно прошептал:

– Выйди в вирт. Коммуникатор ненадежен.

Лилия? Не понять… В чем принципиальная разница между разговором при помощи коммуникатора и выходом в вирт, Хонгр не видел. Скорее всего, в вирте действуют другие протоколы связи, которые более успешно шифруются и меньше проверяются, чем прямые линии коммуникаторов.

Выудив из рюкзака обруч, Хонгр собирался водрузить его на голову, когда Минтимер спросил:

– Зачем ты пользуешься этой дрянью?

– Ты вроде бы тоже регулярно ныряешь в вирт.

– Но не с помощью ментоизлучателя. Почему бы тебе не завести нормальные имплантаты, интегрированные с нервными окончаниями? Прямое воздействие на мозг – опасная штука.

– Не знаю, почему сразу мне имплантаты не поставили. А сейчас я вроде как на нелегальном положении. Не до операций.

– Ментоизлучатели ненадежны, – заявил Минтимер. – Они подавляют мозговую активность. Однажды ты можешь надеть такой обруч и не снять его. Особенно если вокруг никого нет. Думаешь, почему он такой массивный? Чтобы сразу было видно человека, который им пользуется. В имплантатах всегда есть система блокировки, а эта техника ненадежна. Блокиратор легко отключить.

– Угу, – кивнул Хонгр.

Минтимер был прав. Стоило помнить и о том, как ему достался ментообруч. Он может оказаться миной замедленного действия. Нужно, по крайней мере, приобрести такой же, а не пользоваться этим. Возможно, тут давно сделана перепрошивка, причем без ведома Лилии.

Взяв коммуникатор, Хонгр одним нажатием на сенсор ввел стандартное текстовое сообщение:

– Свяжусь с вами позже.

Если будет что-то срочное, Лилия может послать «телеграмму» – обычное текстовое сообщение. А если она хочет пообщаться в вирте с эффектом присутствия, то сейчас не до нежностей. Дома, всё дома.

– Девушка? – как-то странно улыбнулся Минтимер.

– Да, – ответил Хонгр.

– Чужая?

Революционер подивился проницательности соратника, но ответил:

– Отчего же чужая? Моя.

– А… Ну-ну.

Машина выскочила на ровный участок дороги рядом с пропастью. Борясь с искушением открыть дверцу и выпихнуть туда всезнающего Минтимера – все равно ведь воскресят, – Хонгр размахнулся и швырнул в пропасть ментальный обруч.

– Спасибо, – поблагодарил он соратника. – Осторожность никогда не повредит.

Изумление, отразившееся на лице татарина, оказалось хорошей наградой для Хонгра.

Фея по-настоящему окрылила меня. Так вдохновить мужчину может только женщина – наша половина, наша противоположность, человек, к которому нас всегда будет тянуть и который всегда останется для нас загадкой. Девушка заставила меня поверить, что я нужен и полезен. Какое же полупризрачное, созерцательное состояние овладело мной в двадцать четвертом веке! Несомненно, я нуждался в такой встряске!