Эта горькая сладкая месть - Дарья Донцова

Как прошел разговор у Павловских, Юля не знала. И вообще, они с подругой стали меньше общаться, потому что Лика наконец влюбилась. Героя ее романа Малькова никогда не видела. Ангелина даже не называла его по имени, употребляя только местоимение “он”. Из ее рассказов явствовало, что ОН необыкновенно красив, умен и интеллигентен. ОН талантлив и потрясающ, ОН богат и известен. Есть только один маленький, крошечный изъян – ОН женат. Но супруга давно ведет автономный образ жизни, и скоро ОН женится на Лике.

У Ангелины теперь всегда было лучезарное настроение, по утрам она пела в ванной, по вечерам возврашалась поздно, часто с букетами и подарками. Юля даже слегка позавидовала подруге – на ее пути принц все никак не попадался.

Несмотря на страстную любовь, таинственный обожатель не появлялся в Доме моделей на показах, он явно избегал общества.

Только один раз Юлечка увидела из окна гардеробной, как раскрасневшаяся и абсолютно счастливая Лика усаживалась в сверкающую иномарку – то ли “Мерседес”, то ли “Вольво”. В машинах Малькова разбиралась плохо.

В любовном угаре Лика провела июнь, июль и август. В сентябре что-то случилось. Сначала страстный любовник отбыл в командировку, и Ангелина бросалась на каждый телефонный звонок. Через неделю совершенно приуныла, пала духом и принялась плакать. Юле стало жаль подругу, и она уговорила ее сходить в ресторан поужинать. Лика, обычно отказывавшаяся от таких предложений, неожиданно согласилась. И они вместе с большой компанией отправились в “Славянский базар” праздновать день рождения одного из “манекенов”. В кабаке Лика сначала оживилась, потом внезапно побледнела и уставилась на соседний столик. Проследив за ее взглядом, Юля поняла, что подруга неотрывно глядит на мужчину, нежно ухаживавшего за совсем молоденькой девушкой.

– Такой староватый мужик, лет сорока, – говорила Юлечка, – в молодости, наверное, был ничего, а потом поистаскался. Морда в морщинах, волосы поредели. Правда, одет хорошо и дорого.

Мужчина заметил Лику и забеспокоился. Они явно были знакомы, потому что Ангелина внезапно встала и подсела к соседнему столику. О чем они говорили. Юля не слышала, но парочка поднялась и ушла. Лика вернулась назад бледная и расстроенная. На все вопросы лишь махнула рукой и отговорилась: “Знакомого встретила”.

Но Юля поняла, что в “Славянском базаре” подруга случайно натолкнулась на своего таинственного любовника, развлекавшегося с другой. Малькова просто недоумевала, как такой далеко не молодой и не слишком красивый человек мог понравиться Лике. Возмущало, что он посмел променять красавицу подругу на какую-то швабру.

Но в начале октября ситуация изменилась. В одну из суббот Лика пошвыряла вещички в чемодан и сообщила, что едет с любимым на дачу, где проведет недельный отпуск. Юлю она попросила сообщать всем, что Лика уехала с ней.

Малькова попробовала вразумить подругу:

– Значит, позвонят и спросят, где ты, я отвечу:

"Она отправилась со мной на дачу?” Тебе не смешно?

– Ой, – отмахнулась Лика, – ну придумаешь что-нибудь, вернулась на один день….

Она побежала к лифту и махала подруге до тех пор, пока створки кабины не закрылись. Такой ее Юля и запомнила – счастливой, смеющейся и удивительно красивой. Больше они не виделись.

Спустя недели две после известия о Ликиной смерти к Юле явилась Ксюша и забрала себе все вещи покойной сестры. Беременность была уже здорово заметна и не красила девчонку.

– Видели жабу на сносях? – поинтересовалась Малькова. – Вылитая Ксюха. Сгребла платья, туфли, косметику из ванной и все интересовалась, где Лика деньги держала. Падаль просто! Как только в одной семье такие разные дети родятся!

– Где Лика встречалась с любовником, если тот был женат?

– Так у него своя квартира, – поведала Юля, – где-то на проспекте Вернадского. Лика как-то раз обронила, что от метро в двух шагах.

Страшное подозрение закралось мне в голову, не зря Лидия Борисовна обмолвилась про Лику, понося Павловских.

Я спустилась на улицу. Теплый майский воздух приятно обволакивал тело. Чудесная погода: ни жарко и ни холодно, жаль, что редко такое в Москве бывает. Пейджер молчал. Вздохнув, я вытащила телефон и связалась с Виолеттой Сергеевной:

– Квартиру убрала, хочу отдать ключи. Профессорша сказала неожиданно раздраженным тоном:

– Хорошо, приезжайте.

Кажется, чем-то прогневила первую даму российской экономики.

Дверь открыла сама академша.

– Ну! – довольно грубо обратилась она ко мне. – Давайте ключи.

Я протянула железное колечко. Виолетта пошла на кухню, я покорно двинулась за ней.

– Вы, однако, забывчивы и неаккуратны, – неожиданно сообщила жена академика.

– Что случилось? – старательно изобразила я испуг.

– А белье? Когда наконец принесете из прачечной белье? Просто безобразие! – возмутилась Павловская.

Да уж, совершенно забыла. И куда могла засунуть квитанцию? Скорей всего валяется в сумке. По счастью, чтобы соответствовать образу казанской нищенки, я постоянно таскала один и тот же ридикюль. Впрочем, сегодня слегка потеряла бдительность и явилась под “царские очи” в эксклюзивном летнем костюме от “Шанель”. Но этот элегантный наряд не слишком бросался в глаза. К тому же юбка из чистого льна здорово помялась. Скорей всего Виолетта не догадается об истинной стоимости вещи.

Я раскрыла ужасную сумку и принялась перебирать содержимое. Блокнот, ключи, ручки, губная помада, зажигалка, сигареты, пара бумажек с адресами… Где же квитанция?

– Потеряли, – злобно констатировала Виолетта, – теперь целая проблема выручить собственные простыни, а все из-за вас! Потрясающая беспечность! Разгильдяйство в быту – неаккуратность в научных работах. Вот Альберт Владимирович…

Она зудела, как жирная осенняя муха, без конца упрекая меня во всех грехах. От злости я схватила ридикюль и бесцеремонно вытряхнула его содержимое на кухонный стол. В груде нужных и ненужных вещей сверху оказалась квитанция.

– Вот, – радостно сообщила я, – сейчас принесу.

Но Виолетта Сергеевна не отвечала. Остановившимся взглядом старуха смотрела на вываленные из сумки вещи. Лицо ее слегка посерело, на лбу выступила бисерная испарина. С непонятно откуда взявшейся хрипотцой в голосе профессорша тихо спросила:

– Зачем носите золотую цепочку вместе с ключами, порвать можно.

С этими словами она вытащила из груды мелочей цепочку с крестиком, ту самую, что нянька сняла с шеи подброшенного младенца. Повертела вещицу в руках, оглядела крестик и уже спокойно произнесла:

– Оригинальное плетение, и крестик необычный, с гравировкой, ваш?

– Нет, вещь принадлежала подруге, мне досталась по наследству.

– Ах вот как! – протянула Виолетта и стала наливать воду в стакан.

– Катя умерла, я взяла цепочку на память. Вода перелилась через край и побежала на стол. Профессорша отставила бутылку.

– Ваша подруга была пожилой?

– Нет, как раз недавно сорок исполнилось.

– Надо же, – продолжала проявлять непонятный интерес профессорша, – а что случилось? Несчастный случай?

– Ее убили, – коротко ответила я, – по непонятной причине. У нее вообще была несчастная судьба. В детстве мать подбросила ее к подъезду Дома малютки, потом жизнь плохо сложилась. Работала портнихой, родила сына, и вот нелепая смерть.

– Какие страсти творятся у вас в Казани, – вздохнула Виолетта, откладывая цепочку.

Я внимательно поглядела на старуху. Что-то не нравится мне ее чрезмерный интерес! Назову-ка фамилию и посмотрю, как отреагирует профессорша!

– Она жила в Москве, кстати, недалеко от вас, на Зеленой улице. Катя Виноградова, Екатерина Максимовна. Так что бедный Роман теперь сирота. Ну-ка, бабуля, как воспримешь имя ответчика? Виолетта Сергеевна вцепилась руками в стол. Костяшки пальцев побелели от напряжения.

– То есть вы хотите сказать, что крестик принадлежал Екатерине Виноградовой? Это ее мать подкинула?

– Ну да, – ответила я, недоумевая, что вызвало такой ужас.

Конечно, фамилия Ромы должна вывести старуху из себя, но ведь не до такой же степени.

Внезапно Виолетта уронила голову на стол и принялась хохотать. Я оторопела. Пожилая женщина просто закатывалась в приступах безудержного смеха. Лицо ее раскраснелось, краснота спустилась на шею. Из глаз потекли слезы. Павловская цеплялась руками за столешницу. Слезы бежали по щекам, тело сотрясали конвульсии, изо рта несся хриплый хохот. Пары секунд хватило, чтобы понять, что с ней случился самый настоящий истерический припадок. Я подала воды. Виолетта Сергеевна попыталась трясущейся рукой ухватить стакан и пролаяла отрывистым голосом:

– В холодильнике, лекарство… Я распахнула дверцу и обнаружила на полке коробочку со знакомым препаратом дигоксином.

– Одну таблетку, – сипела Виолетта, – быстрей.

Руки ее не слушались, и мне пришлось запихнуть таблетку прямо в рот припадочной. Профессорша слегка успокоилась, но серо-желтый цвет лица показывал, что ей плохо. Еще умрет тут у меня на глазах!