Ледяной Сфинкс - Жюль Верн

Видимо, возраст, испытания и удары, на которые оказалась так щедра жизнь, жуткие сцены, в которых ему пришлось участвовать, «настолько выходящие за пределы человеческого опыта, что человек просто не способен поверить в их реальность», как писал Артур Пим, — все это изменило его облик. Да, рубанок испытаний гладко обтесал душу Дирка Петерса! И все-таки перед нами стоял именно он — верный спутник Артура Пима, которому тот был обязан своим спасением. Он не утратил надежды отыскать Пима в бескрайних пустынных просторах Антарктики!

Но почему Дирк Петерс скрывался на Фолклендах под именем Ханта, почему предпочел сохранить инкогнито, даже поступив на «Халбрейн», почему не открылся, узнав о намерениях капитана Лена Гая? Может быть, он опасался, что его имя вызовет ужас? Ведь он участвовал в страшной бойне на «Дельфине», он нанес смертельный удар матросу Паркеру, он потом утолял его плотью голод, а его кровью — жажду; он решился назвать свое имя, лишь когда у него появилась надежда, что «Халбрейн» отправится на поиски Артура Пима!..

По всей видимости, прожив несколько лет в Иллинойсе, метис уехал на Фолкленды, чтобы дождаться там первой возможности возвратиться в антарктические воды. Нанимаясь на «Халбрейн», он, наверное, питал надежду, что капитан Лен Гай, найдя на острове Тсалал своих соотечественников, уступит его настойчивости и устремится дальше на юг, чтобы отыскать там Артура Пима. Однако кто, будучи в здравом уме, поверил бы, что этот несчастный мог остаться в живых спустя целых одиннадцать лет? В пользу капитана Уильяма Гая и его спутников говорило хотя бы богатство растительности и живности на острове Тсалал; кроме того, записи Паттерсона свидетельствовали о том, что они были живы еще совсем недавно. Что же до Артура Пима…

И все же утверждения Дирка Петерса, пусть и построенные на песке, не вызывали у меня, вопреки логике, никакого протеста, и когда метис закричал: «Пим не умер… Пим там… Разве можно бросить бедного Пима…», его убежденность взяла меня за живое. Мне пришел в голову Эдгар По, и я представил себе, в каком бы он оказался затруднении, если бы «Халбрейн» доставила на родину того, о чьей «внезапной и трагической кончине» он поспешил оповестить публику…

Определенно, с тех пор как я решился принять участие в экспедиции «Халбрейн», я перестал быть прежним человеком — практичным и в высшей степени трезвомыслящим. При одной мысли об Артуре Пиме мое сердце начинало биться столь же отчаянно, как билось, должно быть, сердце в могучей груди Дирка Петерса! Я уже был готов согласиться, что уйти от острова Тсалал на север, в Атлантику, значило бы отказаться от гуманной миссии, каковой явилась бы помощь несчастному, покинутому всеми в ледяной пустыне Антарктики!..

В то же время требовать от капитана Лена Гая, чтобы он повел свою шхуну дальше в эти неведомые воды, подвергая экипаж риску, после того как он уже пережил столько опасностей, — значило бы втягивать его в заведомо обреченный на провал разговор. Да и следовало ли мне в это вмешиваться? Но в то же время мне казалось, что Дирк Петерс надеется на мою помощь в защите интересов бедного Пима.

За заявлением метиса последовало долгое молчание. Никому и в голову не пришло оспаривать правдивость его слов. Раз он сказал: «Я — Дирк Петерс», значит, он и впрямь был Дирком Петерсом.

Что касается судьбы Артура Пима — и того обстоятельства, что он так и не вернулся в Америку, и его разлуки с верным товарищем, когда течение увлекло его в лодке с острова Тсалал дальше к полюсу, — со всем этим можно было согласиться, ибо ничто не заставляло заподозрить, что Дирк Петерс говорит неправду. Однако то, что Артур Пим все еще жив, как это утверждал метис, и что долг требует отправиться на его поиски, рискуя головами, — это вызывало у всех большие сомнения.

В конце концов, решив прийти на помощь Дирку Петерсу, я вернулся к разумным аргументам, в которых фигурировали капитан Уильям Гай и пятеро его матросов, от пребывания которых на острове Тсалал теперь не осталось и следа.

— Друзья мои, — начал я, — прежде чем принять окончательное решение, полезно хладнокровно оценить положение. Разве завершить экспедицию в тот самый момент, когда появился какой-то шанс на ее благополучный исход, не означает обречь себя на пожизненные угрызения совести? Подумайте об этом, капитан и все вы, друзья. Менее семи месяцев назад несчастный Паттерсон оставил ваших соотечественников на острове Тсалал в добром здравии. То, что они прожили здесь все это время, означает, что богатство острова Тсалал смогло обеспечить им жизнь на протяжении одиннадцати лет и что им не приходилось более опасаться дикарей, частично погибших из-за неведомых нам причин, частично, вероятно, перебравшихся на какой-либо из соседних островов… Все это совершенно очевидно, и я не знаю, что можно возразить на подобные доводы…

Мне никто не ответил, поскольку отвечать и вправду было нечего.

— Если мы так и не нашли капитана «Джейн» и его людей, — продолжал я, чувствуя прилив вдохновения, — то это может означать, что уже после ухода Паттерсона им пришлось покинуть остров. По какой причине? Думаю, потому, что землетрясение перетряхнуло весь остров и он стал непригодным для обитания. Но ведь им хватило бы туземного каноэ, чтобы с помощью северного ветра добраться до другого острова или до берега антарктического континента… Не стану долго распространяться, доказывая, что все могло произойти именно так. Ясно одно: если мы не продолжим поиски, от которых зависит спасение ваших соотечественников, это будет означать, что мы просто опустили руки!

Я обвел глазами свою аудиторию, но она дружно молчала.

Капитан Лен Гай, почувствовав мою правоту, уронил голову, чтобы скрыть свои чувства, а это означало, что, упомянув о долге человечности, я задел нужную струну.

— Да и о чем, собственно, речь? — снова перешел я в наступление, выдержав небольшую паузу. — О том, чтобы подняться еще на несколько градусов по спокойному морю, в сезон, обещающий еще два месяца хорошей погоды… Нам не приходится опасаться скорого наступления зимы, к сражению с которой я и не подумал бы вас побуждать… И мы еще колеблемся, когда на «Халбрейн» имеется все необходимое, когда у нее такой надежный экипаж!.. Мы пугаем себя воображаемыми опасностями! Неужели у нас не хватит смелости пройти еще дальше туда… туда…

И я указал на юг, повторив безмолвный, но властный жест Дирка Петерса, значивший больше, чем любые слова. Однако слушатели все так же не сводили с нас глаз, не удостаивая мою речь ответом.

Я не сомневался, что шхуна могла бы, ничем не рискуя, остаться в этих водах еще на восемь-девять недель. Было только 26 декабря, а ведь наши предшественники предпринимали экспедиции и в январе, и в феврале, и даже в марте — и Беллинсгаузен, и Биско, и Кендал, и Уэдделл, — и все они успевали повернуть на север еще до того, как им преграждал путь мороз. Пусть их корабли не забирались в такие высокие широты, как «Халбрейн», — зато они не могли и мечтать о столь благоприятных условиях плавания, в которых находились мы…