Ледяной Сфинкс - Жюль Верн

Что же до воображения, призванного на помощь американским писателем, то оно проявилось разве что в последних главах, где странностей становится слишком много, — если только самому Пиму не явились напоследок в бреду, среди клубящихся паров, все эти сверхъестественные картины.

Одно было неопровержимо: Эдгар По никогда не был знаком с Артуром Пимом. Именно поэтому он заставил своего героя умереть «внезапной и трагической» смертью, ни словом не обмолвившись, впрочем, о ее причине.

И все же, если Артур Пим так и не вернулся, были ли у нас основания надеяться, что он прожил еще какое-то время, оставшись без своего верного товарища, что он жив по сию пору — ведь с тех пор прошло целых одиннадцать лет?..

— Да, да! — твердил Хант, и в его голосе звучала убежденность Дирка Петерса, его земляка из городка Вандалия, штат Иллинойс.

Оставалось только разобраться, в своем ли Хант уме. Теперь я не сомневался, что это он, дойдя до последней степени отчаяния, забрался в мою каюту и прошептал мне на ухо: «А Пим? Бедный Пим…» Так оно и было, никакой это не сон!

Словом, даже если все, что он наговорил, — правда, надо было еще решить, можно ли ему верить, когда он повторял голосом, полным настойчивой мольбы:

— Пим не умер! Пим там! Мы не должны бросить бедного Пима!

Дождавшись, когда я закончу допрос Ханта, потрясенный капитан вышел из состояния задумчивости и решительно скомандовал:

— Экипаж! Всем на корму!

Собрав вокруг себя всех матросов шхуны, он молвил:

— Слушай меня внимательно, Хант! Я буду спрашивать тебя об очень серьезных вещах!

Хант поднял голову и оглядел команду «Халбрейн».

— Итак, Хант, ты утверждаешь, что все то, что ты рассказал только что об Артуре Пиме, — чистая правда?

— Да, — откликнулся Хант, сопровождая ответ решительным жестом.

— Ты знал Дирка Петерса…

— Да.

— Ты прожил несколько лет бок о бок с ним в Иллинойсе?

— Девять лет.

— Он часто рассказывал тебе обо всем этом?

— Да.

— И ты нисколько не сомневаешься, что он рассказывал тебе одну правду?

— Нет.

— Ему никогда не приходило в голову, что на острове Тсалал могло остаться несколько человек с «Джейн»?

— Нет.

— Он считал, что Уильям Гай и все его спутники погибли при обвале холмов у деревни Клок-Клок?

— Да. Судя по его рассказам, Пим был того же мнения…

— Где ты видел Дирка Петерса в последний раз?

— В Вандалии.

— Давно?

— Два года тому назад.

— Кто из вас первым покинул Вандалию — ты или он?

Мне показалось, что Хант испытывает колебания, не зная, как ответить.

— Мы покинули ее вместе, — отвечал он.

— И куда же направился ты?

— На Фолкленды.

— А он?

— Он…— повторил Хант, и его взгляд остановился на Мартине Холте, старшине-паруснике нашей шхуны, которого он, рискуя собственной жизнью, спас во время бури.

— Ты понимаешь, о чем я тебя спрашиваю? — окликнул его капитан Лен Гай.

— Да.

— Так отвечай! Покинул ли Дирк Петерс Америку?

— Да.

— Куда же он направился? Говори!

— На Фолкленды!

— И где он сейчас?

— Перед вами!

Глава II. РЕШЕНИЕ ПРИНЯТО!

Дирк Петерс!.. Хант и метис Дирк Петерс— одно лицо!.. Преданный спутник Артура Пима, тот, кого так долго и тщетно разыскивал в Соединенных Штатах Лен Гай, тот, чье присутствие могло побудить нас продолжить путешествие!..

Внимательный читатель, вероятно, за много страниц до окончательного разоблачения узнал в Ханте Дирка Петерса. Что ж, этому не приходится удивляться. Удивительно, если бы такая догадка не возникла.

Ведь этот вывод напрашивался сам собой; остается только гадать, как капитан Лен Гай и я, столько раз перечитывавшие книгу Эдгара По, где портрет Дирка Петерса набросан весьма выразительными штрихами, не заподозрили, что человек, завербовавшийся к нам на Фолклендах, и есть тот самый метис… Готов признать свою недогадливость, однако замечу, что она не была беспричинной.

Да, все в облике Ханта выдавало его индейское происхождение — и Дирк Петерс был выходцем из племени упшароков, обитающего на Дальнем Западе. Одно это могло бы навести нас на верный путь. Однако прошу обратить внимание на обстоятельства, при которых Хант представился на Фолклендах капитану Лену Гаю. Хант жил на Фолклендах, в несусветной дали от Иллинойса, среди матросов всех национальностей, дожидавшихся сезона путины, чтобы завербоваться на китобойные суда… Поступив на судно, Хант вел себя крайне сдержанно: мы впервые услыхали его голос. Ничто не заставляло заподозрить, что этот человек скрывает свое настоящее имя. Даже заговорив, он назвался Дирком Петерсом только под самый занавес, уступив настойчивости капитана.

Верно, Хант был человеком необыкновенным, какие редко встречаются, поэтому мы могли бы приглядеться к нему и раньше… Теперь стало понятно, чем объясняется его странное поведение с той поры, как шхуна пересекла Полярный круг. Стал понятен его взгляд, неизменно обращенный на юг, и его рука, инстинктивно тянувшаяся в том же направлении… Уже на острове Беннета он вел себя так, словно бывал здесь и раньше: ведь это он подобрал там доску с «Джейн»… Наконец, остров Тсалал… Здесь он уверенно встал впереди, и мы потянулись за ним, как за опытным проводником, по развороченной долине до самой деревни Клок-Клок, до оврага и до холма с лабиринтом, от которого не осталось теперь буквально ничего… Да, все это должно было открыть нам глаза и заронить — по крайней мере у меня! — подозрение, что Хант как-то связан с приключениями Артура Пима!

Что ж, выходит, не только капитан Лен Гай, но и его пассажир Джорлинг оказались отъявленными слепцами! Мне остается признать нашу слепоту, хотя многие страницы в книге Эдгара По давно должны были заставить нас прозреть.

Не приходилось сомневаться, что Хант был на самом деле Дирком Петерсом. Он постарел на одиннадцать лет, но остался именно таким, каким его описывал Артур Пим. Правда, свирепый вид, о котором говорится у последнего, остался в прошлом, однако и тогда это была лишь «кажущаяся свирепость». Внешне он не переменился, низкорослый, мускулистый, сложенный как Геркулес[101], а «кисти его рук были такими громадными, что совсем не походили на человеческие руки». Его конечности были странно искривлены, голова же выглядела несообразно огромной. Рот «растянулся от уха до уха», а узкие губы «даже частично не прикрывали длинные, торчащие зубы». Да, наш фолклендский новобранец полностью соответствовал этому описанию. Однако на его лице не осталось и тени прежнего выражения, которое Артур Пим назвал «бесовским весельем».