Копия Афродиты (повести) - Василь Когут

— На все згодна, — решилась она. — Верю тебе, отец. Делай как знаешь. Только дозволь попрощаться с мужем.

Благовест приподнял тело Игоря Васильковича. При каждом движении он тихо постанывал, глаз не открывал. На щеках играл румянец. Она рукой дотронулась до его лица, пригладила волосы на голове. Князь горел от жара, был в беспамятстве. Она, глядя на мужа, стала читать молитву. Благовест тем временем положил княжеский меч рядом с камнями, часть приготовленного зелья налил в чашу, а в оставшуюся добавил новых кореньев, прокипятил и слил в глиняный сосуд, закрыл его. Чашу протянул ей.

— Выпей. Полегчает.

Она не противилась. Глоток за глотком выпила пахучий, сладко-терпкий бальзам и опустила голову- на меха. Ей становилось легко, приятно, она будто почувствовала возвращающиеся к ней силы. Благовест укрыл Марфиньку медвежьей шкурой, надел на голову шлем. Она улыбнулась от такой заботы.

— Мне хорошо, Благовест.

— Лежи, дочка, лежи. Все будет добро. Княгиня глубоко вздохнула, закрыла глаза. Ее ровное

дыхание слабело и слабело, становилось реже и реже. Она уже не могла молвить ни слова, ни делать движений. Она только чувствовала, что Благовест стоит рядом, держит ее руку в своей. Марфинька медленно засыпала. В теле чувствовала необыкновенную легкость, казалось, оторвалась от земли и, как птица, стала парить в воздухе. Будто летела над родными местами, отчетливо видела синеглазые озера, луга и дубовые рощи, белоснежные березы, необъятные заболоченные места, среди которых вилась чистоводная серебристая Припять. Затем узрела родительский посад. Весь в цвету. Ее вышли встречать отец и мать, протянули к ней руки, просили, чтобы она опустилась к ним. Но Марфинька уже была птицей. Настоящей белоснежной птицей… Покружилась над родительским домом и улетела навстречу появившемуся на горизонте зареву.

Последнее, что она услышала, — жалобное, протяжное ржание коня. На нем Благовест увозил израненного князя на юг…

Автобио…

1

Кравец открыл серую папку, не спеша перелистал в ней подшитые бумаги, удовлетворенно улыбнулся и напевно протянул:

— Хо-ро-шо-о!

Гришка вздрогнул. Что ж тут хорошего? Он наконец оторвал свой взгляд от пола и уставился на следователя. Старший лейтенант сегодня был в приподнятом настроении, голубые глаза его сияли, постоянная улыбка делала тоньше и без того длинные и тонкие губы.

— Хорошо… А теперь, гражданин Качур, напишите свою автобиографию.

Гришка, что-то вспомнив, вдруг развеселился.

— Напишите свою авто… — передразнил он следователя.

— Не по-нял, — нажимая на каждый слог, перестал улыбаться Кравец.

— А то, что свою и авто — одно и тоже. Правильно выражаться надо так: напишите свою биографию.

Старший лейтенант побагровел. Встал из-за стола, молча протянул Гришке лист чистой бумаги и шариковую ручку.

— Ишь ты, грамотей! Другое бы что так усвоил. Например, статьи уголовного кодекса об ответственности за воровство… Ну ладно, пиши, — перешел он вдруг на ты.

Гришка взял ручку, повертел ею, а затем ровным красивым почерком начал писать.

Я, Качур Григорий Павлович, родился в деревне Яд-ловец в семье колхозников в 1975 году. В 1982 году пошел в первый класс Ядловецкой начальной школы, а в 1986 году — в пятый класс Дубиловской средней школы, которую закончил в текущем году. После окончания учебы получил аттестат зрелости с серебряной медалью и удостоверение на право вождения мотоцикла.

Отец…

— Стоп! — послышался голос за спиной. — Вот отсюда, где написано «на право вождения», вы, гражданин Качур, опишите все до мелочей. О себе, о своих сообщниках… Так, чтобы толково…

Гришка положил на стол ручку, отодвинул от себя написанное.

— Для этого надо много времени.

— Ничего, в изоляторе времени хватит.

Гришка снова вздрогнул. В изоляторе? Ослышался, что ли? Неужели его до суда посадят и не выпустят?

— В изоляторе? — с испугом переспросил он. — До вынесения приговора?

— Время-то, дружище, не терпит. Мне надо быстрее закончить следствие. Понимаешь? У нас работа, сроки, — голос следователя стал мягче. — Три дня хватит?

— Месяц, — ни с того ни с сего запросил Гришка.

— Через месяц ты уже будешь в колонии строгого режима, — сострил старший лейтенант и, видимо, очень остался доволен своей шуткой. — Пять дней — и не больше.

Он достал из стола чистый бланк, заполнил его, а затем подсунул Гришке:

— Подпиши. Это расписка о невыезде из твоего Ядловца. Уловил? Без моего ведома никуда ни на шаг…

«Пять плюс два выходных, — просчитал в уме Гришка. — Семь дней… Хватит». А вслух сказал:

— Чего бы доброго, — тяжело вздохнул, небрежно расписался против проставленной «птички» и как-то вяло, нехотя покинул кабинет следователя.

2

Последние дни июня. Время самых коротких ночей, самых жарких дней на сенокосе, голубого моря цветущего льна, россыпи белых звездочек на картофельных полях. Это еще то время, когда природа пытается сохранить свежесть зелени, украсив ее всевозможными красками. Эту свежесть смог бы сохранить летний теплый дождь — но его не было. Стояла невыносимая сушь.

Гришка возвращался в пропыленном автобусе из райцентра домой. В истрепанном «дипломате», честно отслужившем ему три школьных года, теперь лежали пачка писчей бумаги, два фиолетовых стержня, Уголовный кодекс шестнадцатилетней давности — Гришкин одногодок — и медицинская справка по форме 286. Последняя так, на всякий случай, что он здоров, в своем уме, и уж никак не подтверждающая обстоятельства, которые бы смягчили ответственность за совершенное преступление.

По обе стороны дороги лес. Береза, осина, ель. Самые грибные места. Массовый сбор их начнется в конце августа. Гришке стало не по себе при мысли об этом. Где он будет в конце августа? Пойдет по грибы или…

Ну и хитрец же этот старший лейтенант. Начни оттуда, где написал «на право вождения». Как в зеркало глядел. Именно от этого крохотного листка, похожего на карманный календарик, где против буквы «А» проставлен прямоугольный штампик с надписью «разрешено», и началась вся история. Дурацкая история, разумеется, прославившая Гришку сразу на две деревни — Ядловец и Дубиловку, а с сегодняшнего дня — похоже, на весь район.

Автобус затормозил. Гришка выпрыгнул в пыльный песок, сбежал с дороги на узкую тропинку, ведшую вдоль речушки Рудка до моста, а оттуда — рукой подать в деревню.

Шел не спеша и не мог насытиться вечерней прохладой. Невеселые думы роились в голове. Чего-то не хватало… Чего? Покоя, уверенности, свободы? Трудно сказать, но его богатая душа будто опустела, будто растеряла те здоровые ростки, которые он так бережно пестовал последние три года. А ростков у него было много. Первый — он почувствовал сладость мечты. Но мечты не пустой, а целеустремленной. Он задался целью окончить школу с золотой медалью. Мыслимо ли такое?! На него сразу обрушился шквал насмешек и унижений со стороны одноклассников. Отличником, в наше время? Только сумасшедший может мечтать об этом! Но удивительно, чем больше смеялись над ним, тем упорнее и настойчивее он просиживал над учебниками. А вскоре, уже в девятом, неприязнь друзей превратилась в какое-то боготворение. Школу закончил не с золотой, а с серебряной медалью. Но это была победа. Победа над собой. И он, Гришка, понял главное: если уж очень захотеть, можно многое сделать. И он сделал… Второй росточек… Тот потянулся к Оксане, однокласснице, к дубиловской красавице, дочери самого председателя колхоза. Оказалось, что с его мечтой — благородной, искренней, страждущей — может существовать вместе другая — жестокая, алчная, несправедливая. Отец Оксаны — толстопузый Петр Саввич — в штыки встретил увлеченность Гришки дочерью. Его аргументы просты и нелепы: не время. Надо вначале окончить школу, затем приобрести специальность, обжиться… Господи! Когда уже эти взрослые поумнеют. О какой учебе, о какой специальности речь, когда он, Гришка, и дня не может прожить без Оксанки, не увидев ее. Но и Оксана, кажется, его любит. Здесь Петр Саввич ничего поделать не сможет. Лучшего придумать, как не выпускать ее из дома, он не смог, позабыв, видимо, о том, что в его просторном доме шесть двустворчатых окон, три из которых находятся со стороны сада, где растут два больших куста жасмина. Это, конечно, не лучший выход из создавшегося положения. Но если нет другого… А третий росток…

Он постарается. Все опишет до мелочей. Пусть знают…

3

«…на право вождения мотоцикла.

После выпускного вечера, а вернее утра, когда мы всем классом, встретив рассвет, разбрелись по домам, я, лежа в постели, зачарованно разглядывал волшебный листок. Спать совсем не хотелось. Как же так, думал я, права есть, а мотоцикла нет. Несправедливо это. Вот поступлю в университет, в чем не сомневаюсь, затем вечные командировки или еще что-нибудь подарит судьба, посолиднею, постарею, а когда же кататься на мотоцикле? С ветерком, на бешеной скорости, на виду у всех.