Дюна - Фрэнк Герберт

— Мой отец мертв.

Она поймала себя на том, что по бен-джессеритской привычке анализировала возникающие в ней чувства до тех пор, пока не нашла нужное — чувство мучительной утраты.

Джессика кивнула, не в силах ответить ни слова.

— Мой отец однажды наказывал мне, что бы с ним ни случилось, передать тебе его просьбу. Он боялся, что ты поверишь, будто он тебе не доверяет.

Вот оно, это глупое подозрение! подумала Джессика.

— Он хотел, чтобы ты знала, что он тебя никогда не подозревал, — Поль остановился и решил объяснить поподробнее. — Он хотел, чтобы ты знала — он всегда полностью доверял тебе, всегда любил тебя и оберегал. Он сказал, что скорее готов не доверять самому себе и что жалеет лишь об одном — что так и не сделал тебя своей герцогиней.

Она смахнула со щек слезы и подумала: Какая бессмысленная трата влаги! Но Джессика понимала: эта мысль — простая уловка, попытка спрятать под напускным негодованием горе. Лето, Лето! Как ужасно мы поступаем с теми, кого любим. И она яростно нажала на выключатель маленькой книжки.

Ее душили рыдания.

Поль слышал, что мать плачет, и чувствовал внутри себя пустоту. Мне никого не жалко, думал он. Почему, почему? Свою неспособность к сочувствию он воспринимал как чудовищную ущербность.

«Время искать и время терять», мелькали в голове Джессики обрывки из Оранжевой Книги. «Время собирать и время разбрасывать, время любить и время ненавидеть, время войны и время мира».

Между тем мозг Поля продолжал работать с убийственной точностью. Он видел, какие пути открываются перед ним на этой враждебной планете. Его пророческое восприятие больше не пряталось под маской сна. Он просчитывал наиболее вероятные варианты, но это был не просто расчет — его разум таинственным образом окунался в стоящие вне времени структуры и внимательно разглядывал все закоулки будущего.

Вдруг, словно подобрав нужный ключик, сознание Поля перескочило на новую ступень. Он почувствовал, что дотянулся до какого-то нового уровня, зацепился на нем и начал осматриваться. Он словно очутился внутри шара, из которого во все стороны лучами разбегались самые разные пути… хотя на самом деле ощущение было еще полнее.

Он вспомнил, как однажды видел развевающийся на ветру шелковый вымпел. Вот таким и было его видение будущего: ветер рвет и комкает шелк, а он словно бы скользит по трепещущей, летящей волнами поверхности вымпела.

И видит людей.

И угадывает бессчетное количество возможностей, чувствует их «горячо» или «холодно».

Он знает имена и названия, испытывает самые разные ощущения, впитывает новые знания — без числа, все это разбегается перед ним, как трещинки на стене.

Это будущее, с которым он может сделать все что угодно — изучать, рассматривать, пробовать на цвет и на вкус; не может только одного — влиять на него.

Он видел все — от самого далекого прошлого до самого далекого будущего, от наиболее вероятного до наиболее невероятного. Он видел свою смерть, сотни вариантов своей смерти. Он видел новые планеты, новые культуры.

Он видел людей.

Людей.

Видел такие несметные толпы, что различить лица не представлялось возможным, но его мозг фиксировал каждого из них.

Даже членов Гильдии.

Он подумал: Гильдия — вот один из наших шансов. Мои способности — для них знакомое явление, правда, у меня уровень гораздо выше. К тому же они смогли бы обеспечить нас пряностями. А пряности теперь для нас жизненно необходимы.

Но его вовсе не привлекала перспектива посвятить жизнь стремительным космолетам, использовать свое всеобъемлющее видение будущего для управления космическими гигантами. Хотя — это тоже вариант. Но сталкиваясь в различных вариантах будущего с членами Гильдии, Поль понимал, что он не такой, как они.

Я вижу мир по-другому. И я вижу другой мир — сверкающий спектр возможностей!

Новое восприятие давало ему уверенность в себе и одновременно внушало тревогу: в том, другом мире было столько потайных мест, недоступных его взору!

Вдруг ощущение шара исчезло. Оно ускользнуло так же внезапно, как появилось. Поль отметил, что длилось оно не более одного удара пульса.

Но восприятие действительности стало теперь совершенно иным. Все вокруг осветилось незнакомым жутковатым светом. Поль огляделся.

Ночь по-прежнему окутывала спрятанный среди скал влаготент. В темноте продолжала всхлипывать мать.

Поля все так же угнетала его неспособность плакать — пустота, которая, казалось, была где-то вне его мозга, занятого своим делом: приемом и обработкой данных, оценкой, вычислениями, распределением ответов — как и полагается мозгу ментата.

Поль понял, что располагает таким огромным объемом информации, что, пожалуй, очень немногие могли бы соперничать с ним. Но от этого ему стало не легче — пустота по-прежнему мучала его. Он чувствовал — вот-вот что-то произойдет, рухнет, взорвется. Внутри него словно тикала бомба с часовым механизмом. И хотел того Поль или нет — механизм продолжал работать. Регистрировались все, даже малейшие, изменения: незначительное уменьшение влажности, легкое повышение температуры, движение букашки по крыше влаготента, торжественное приближение рассвета, о котором можно было судить по клочку звездного неба, видного через прозрачный полог.

Пустота сделалась невыносимой. Поль знал, как работает часовой механизм в его голове, но что толку? Он мог вернуться в прошлое и увидеть, с чего все началось: первые уроки, когда его способности только оттачивались, тонкое воздействие сложных дисциплин, в критический момент — влияние Оранжевой Книги и наконец последний, мощный толчок — пряности! Еще можно заглянуть вперед — самое страшное направление! — и увидеть, к чему все это приведет.

Я — чудовище, думал Поль. Выродок!

— Нет, — произнес он вслух. — Нет! Нет! Нет!

Он поймал себя на том, что стучит кулаками по полу палатки. Бесстрастная часть его «я» отметила это интересное проявление эмоций и отправила-в обработку.

— Поль!

Мать была рядом, держала его за руки, ее лицо серым пятном маячило перед ним,

— Поль, в чем дело?

— В тебе!

— Со мной все в порядке, Поль. Я здесь, с тобой.

— Что ты со мной сделала? — раздраженно спросил он.

Внезапно прозрев, она поняла, откуда взялся этот вопрос.

— Я тебя родила!

Опыт, чутье и глубочайшие знания помогли ей найти единственно верный ответ, который мог его успокоить. Поль почувствовал руки матери на своих плечах и пристальнее всмотрелся в неясный контур ее лица. (Его неутомимый мозг увидел в давно знакомых очертаниях определенные наследственные признаки, добавил новые данные к уже имеющимся, и несомненный, однозначный вывод был готов!)

— Отпусти меня.

Джессика снова услышала металлические нотки и повиновалась.

— Ты объяснишь мне, что случилось?

— Понимала ли ты, что делаешь, когда учила меня?

В его голосе больше нет ничего мальчишеского, подумала мать. И сказала:

— Я, как и все родители, надеялась, что ты вырастешь самым лучшим, особенным…

— Особенным?

Она уловила в его голосе горечь.

— Поль, я…

— Тебе не нужен был сын! — перебил он. — Тебе нужен был Квизац Хадерак! Мужчина, прошедший школу Бен-Джессерита!

Джессика отшатнулась.

— Но, Поль…

— А ты спросила, разрешения у моего отца?

Ее рана была еще такой свежей, что она даже не повысила на сына голоса:

— Кем бы ты ни был, Поль, моих генов в тебе столько же, сколько отцовских.

— Я говорю о выучке. О том, что… пробуждает от сна.

— Пробуждает от сна?

— Вот здесь, — он прикоснулся рукой сначала к голове, а потом к груди. — Во мне. Оно проснулось и работает, работает, работает…

— Поль!

Она понимала, что он на грани истерики.

— Выслушай меня. Ты ведь хотела, чтобы Преподобная Мать узнала о моих снах? Теперь узнай о них и ты. Я только что видел сон. Наяву! И знаешь почему?

— Прежде всего тебе нужно успокоиться. Если, ты…

— Это — пряности, — Поль не дал ей договорить. — Они здесь повсюду — в. воздухе, в пище, в земле. Чудесные, целебные пряности! Возбудители истины для Императорских Судей. Это — яд!

Джессика замерла.

Поль немного успокоился и повторил:

— Да, яд. Он действует тонко, почти неуловимо, но от него нет противоядий. Этот яд не убивает, если только ты не перестанешь его принимать. Теперь мы больше не сможем оставить Аракис, не взяв часть Аракиса с собой.

Страшное знание звучало в его голосе. Возражать было бессмысленно.

— Ты и пряности, — продолжал Поль. — Пряности изменяют любого, кто принимает их слишком много. Но благодаря тебе я осознал эти изменения. Я уже не могу держать их в подсознании и не думать об этом. Теперь Я вижу.