Крах тирана - Шапи Казиев

Чупалав молчал, опустив голову на свою богатырскую грудь. Ему не хотелось верить, что недавняя славная победа обернулась таким ужасным побоищем.

– Так-то, братец, – говорил Апраксин, провожая опечаленного Чупалава. – Поможем, чем сможем. А воевать государыня не велит.

На плацу Чупалава дожидались Муса-Гаджи и дюжина оставшихся с ними горцев. Они восседали на пирамиде из бочонков отличного пороха. Рядом лежали мешочки со свинцом и коробки с фабричными кремнями.

– На ядра выменяли! – радостно сообщил Муса-Гаджи.

– И за это спасибо, – глухо произнес Чупалав, беря под уздцы своего коня.

– Что случилось? – бросился к другу Муса-Гаджи, почуяв в его голосе неладное.

– Что случилось, то случилось, – ответил Чупалав. – Потом скажу. А сейчас ехать надо.

– Ну-ка, братцы! – присвистнул есаул своим казакам. – Подмогнем кунакам!

Казаки похватали ружья, бочонки с порохом и прочие воинские припасы и начали ловко навьючивать их на горских лошадей.

– А со слоном как же, ваше превосходительство? – спрашивал есаул Апраксина. – Знатная скотина, все сады поела.

– Слона заберете? – спросил Апраксин горцев.

– А как же! – воскликнул Муса-Гаджи. – Вместо коня мне будет.

Он тронул слона железным крюком, и тот послушно опустился на колени. Муса-Гаджи вскочил ему на шею и легко толкнул ногой слона за ухом. Тот мотнул огромной головой и широким шагом двинулся к воротам.

Когда они миновали Терек, Чупалав в скупых словах обрисовал то, что узнал от Апраксина.

Повисла гнетущая пауза. Никто не знал, что теперь делать – мчаться в разоренный Джар или возвращаться в горы с ценным грузом. Наконец, было решено разделиться. Муса-Гаджи направлялся в Дербент, куда его влекла надежда найти Фирузу, а если очень повезет, то и расквитаться с Надир-шахом. Остальные спешили в горы, чтобы успеть подготовиться к неизбежной теперь войне.

– Значит, в Дербент? – спросил Чупалав Мусу-Гаджи на прощание.

– В Дербент, – ответил Муса-Гаджи. – Говорят, туда сам Надир-шах скоро пожалует.

– Будь поосторожнее и скорей возвращайся, – сказал Чупалав.

– А коня моего заберите с собой, – сказал Муса-Гаджи. – Только сильно не нагружайте, он мне еще пригодится. Как и моя сабля.

Саблю он отдал Чупалаву. Погонщику слонов она была ни к чему. А на крайний случай у Мусы-Гаджи за голенищем был припрятан верный узкий кинжал.

Глава 46

В Андалале цвели деревья. Абрикосы уже покрылись розовой дымкой, яблони выпустили из почек белые лепестки, за ними спешили зацвести и другие фруктовые деревья.

Весна пробуждала природу. Апрельские лучи уже ощутимо согревали людей и их землю. Пробудившиеся пчелы суетливо облетали первые цветы. Ласточки устраивали гнезда под плоскими крышами домов, голуби томно ворковали, куры деловито копались в исходящей испариной земле.

Наступала пора праздника Первой борозды. Согратлинцы называли его Оцбай – Запрягание быков. Это был день, когда в землю, набравшую за зиму влаги, ложились первые семена, чтобы принести людям новый урожай. Это был особенный праздник, и готовились к нему всем селом.

Перед началом праздника мужчины собрались в мечети, чтобы совершить общую молитву, в которой прославлялся всевышний податель земных благ. Затем один из аксакалов надел вывернутый наизнанку тулуп и отправился в поле, выбранное для начала праздника. Следом пошли остальные аксакалы с парой украшенных лентами и платками быков, запряженных в плуг, новый лемех которого ярко сверкал на солнце. Впереди всех шла пожилая горянка, держа высоко над головой большой, выпеченный в виде кольца хлеб, украшенный узорами из орехов, халвы и яиц.

У кромки поля Пир-Мухаммад прочел еще одну молитву и вручил плуг Абдурахману. Тот хотя и был в летах, но никто не сомневался, что борозду он проложит ровную и нужной глубины. Да и человеком его считали хорошим, а в таком деле это было немаловажным обстоятельством, от которого, как считали горцы, и урожай будет хорошим. Абдурахман поплевал на ладони, произнес непременное «Бисмилля…» – «Во имя Аллаха», прикрикнул на быков и двинулся вперед, бережно вспахивая заждавшуюся землю. Следом шли аульский старшина Фатали и кольчужник Абакар, доставая из хурджинов семена пшеницы и веером бросая их в землю. В других хурджинах дожидались своей очереди и своих полей рожь, овес, ячмень, просо, кукуруза, горох, бобы, чечевица, лён и многое другое, что произрастало на плодородной земле Андалала.

Тем временем девушки запели песню, призывая благодать на семена и хваля сеятелей, чтобы земля приняла их священный труд и отблагодарила плодородием.

Пир-Мухаммад смотрел на древний ритуал, в котором он участвовал много-много лет, но ему казалось, будто он видит его впервые. Так важен был этот день для горцев, так высока была цена каждого брошенного в землю семени. И было это важнейшим занятием людей, живущих на земле. Пир-Мухаммад не хотел думать о том, что, пока созреет урожай, в горах многое может случиться. И еще неизвестно, будет ли кому этот урожай собирать. Но даже мертвящее дыхание надвигавшейся войны не могло нарушить вековечного круга жизни. Человек должен сеять, а земля должна родить.

Засеяв таким образом первую пашню, старики вернулись к собравшимся на большой поляне людям. Там уже пела зурна и рассыпались бодрые барабанные дроби, приглашая к праздничному веселью.

Девушки в разноцветных платках не слишком прятали свою красоту. Парни изо всех сил старались показать свою удаль, состязаясь в прыжках, перетягивании каната, фехтовании и метании камней. Лучшие скороходы бегали к реке и обратно и получали призы – все те же хлебные круги.

Затем начались скачки и джигитовка. Но теперь они устраивались иначе, чем прежде. Джигиты на всем скаку рубили уже не чучела или тыквы, а трофейные шлемы и панцири каджарских воинов. Так они проверяли свои сабли. Потом брали сабли каджаров и рубили шлемы и кольчуги, сделанные местными мастерами. Взволнованный оружейник Мухаммад-Гази и кольчужник Абакар придирчиво проверяли результаты, и они их устраивали.

Особым развлечением были петушиные бои. Но, как ни подгоняли хозяева своих бойцов, одолеть петуха, выставленного Дервишем-Али, никому не удавалось. Победитель был весь в крови, лишился еще нескольких перьев, но шпоры его были по-прежнему крепки, а удары почти смертельны.

Отдельно состязались в стрельбе из лука. Мишенью служило бревно в каджарских доспехах. Здесь тоже было что сравнить. Луки горцев были из прочных веток, которые сгибались, чтобы надеть тетиву. Луки же каджаров были похожи на полумесяцы, и, чтобы натянуть тетиву в обратную сторону. Но перенимать этот способ горцы не стали: их привычные луки стреляли не хуже, да и стрелы летели точнее.

Были на этом празднике и другие новшества. В некоторых состязаниях принимали участие и девушки. Они учились стрелять из лука, рубить саблями и наносить удары кинжалами. Детей до основных состязаний еще не допускали, и они соревновались в метании камней пращами. И это тоже было опасное оружие.

Главный победитель состязаний получил от Пир-Мухаммада новый кинжал и папаху, а коня его девушки украсили платками. Вечером он должен был устроить пирушку, на которую приходили все, кто хотел, принося свои угощения.

Молодежь веселилась, пела и танцевала. Но и здесь не обходилось без состязания. Высоко у потолка привязывали платок. Кому удавалось его сорвать, тот мог подарить его понравившейся девушке. Это было почти признание в любви.

Вечеринка была в самом разгаре, когда стало известно, что вернулся отряд Чупалава. Все высыпали на улицу и бросились на майдан. Там стояло два десятка расседланных коней, рядом высилась пирамида пороховых бочонков, лежали связки ружей, мешочки со свинцом и фабричными кремнями. Кроме добытого в Кизлярской крепости, горцы привезли купленные на базарах амузгинские клинки, харбукские ружья и отличные цудахарские кремни.

Неподалеку громоздилась куча другого оружия и снаряжения, доставленного раньше. Здесь были персидские пищали, сабли, панцири, копья, пистолеты, богато украшенные щиты и боевые топоры, седла с серебряными уборами, сигнальные трубы, медные литавры, шлемы, панцирные рукавицы и такие же штаны, луки и стрелы и даже пара знамен.

Люди разглядывали добычу, особенно удивляясь панцирным штанам. Их здесь еще не видели и не понимая, как в них можно ходить да еще садиться на коней.

– Чем таскать на себе столько железа, лучше вообще не воевать, – говорили горцы.

– Может, их пуля не берет?

– Надо проверить.

Первый же выстрел продырявил необычные доспехи, но с другой стороны пуля не вышла.

– Пригодится, – сказал Мухаммад-Гази, забирая трофей. – Железо хорошее.

Вернувшиеся из похода джигиты рассказывали аксакалам, как было дело.

Собравшиеся вокруг люди обсуждали удачи андалалских джигитов и их друзей из других аулов. Отцы гордо посматривали на своих сыновей, матери радовались, что они вернулись живыми да еще с богатой добычей. Мать Мусы-Гаджи сначала чуть не лишилась чувств, когда увидела коня своего сына и его саблю, потому что это могло означать лишь одно – сына ее больше нет. Друзья Мусы-Гаджи постарались ее успокоить, объяснив, в чем дело, но сердце матери продолжало гореть – ей хотелось увидеть живого сына, а о его геройстве она уже достаточно наслышалась. Она забрала коня, саблю и пошла в свой дом, в котором ей было так одиноко.