Крах тирана - Шапи Казиев

Оскорбленно покачав головой в роскошном тюрбане, Сердар-хан прервал переговоры и удалился в поставленный для него шатер.

Там он провел целый час, попивая кофе и задумчиво посасывая кальян. Штурмовать крепость без уверенности в победе ему не велели. К тому же лазутчики заметили на другой стороне реки большие войска. Посылать курьеров в Персию с жалобой на русских и ждать ответа – это было бы слишком долго. Да и в холодной степи лошадям не хватало корма. Местное население ссылалось на бедность и не хотело ничего продавать. Вместо овса с трудом доставали ячмень, а вместо сена – рубленую солому. Привычные к теплу персидские лошади мерзли. Хотя и наступила весна, по прибрежному Дагестану гуляли пронизывающие холодные ветры. Когда кони совсем уже не могли идти, им перерезали жилы на задних ногах, чтобы лучше издохли от голода, чем кому-нибудь достались.

Кроме того, посольство само могло сделаться добычей горцев, которые не считали нужным держаться подальше даже от столь сильного отряда.

Медлительность Сердар-хана очень беспокоила купцов, следовавших с отрядом. Сотни их повозок были набиты товарами. Хотя есть они и не просили, но требовали сбыта. Доля от будущей прибыли причиталась и Сердар-хану, который должен был уверить русские власти, что это товары самого Надир-шаха, тогда бы они не облагались пошлиной.

Сердар-хан не желал уступать требованиям русской стороны, а купцы не хотели терять прибыль. Отчаявшись ускорить дело, купцы посовещались и предложили увеличить его долю в барышах. Докурив кальян, Сердар-хан велел позвать Калушкина.

Иван Петрович давно уже смекнул, как оборачивается дело, и беспокойство купцов тоже не ускользнуло от его внимания.

– Передай русскому начальнику, что мы слишком уважаем вашу царицу, чтобы спорить о мелочах. Пусть опускают мост.

Калушкин отправился в крепость. Увидев своих, он обнимался с каждым офицером как с братом и, не стесняясь, смахивал счастливые слезы.

– Братцы! – радостно восклицал Калушкин. – Православные!

Затем он с начальством уединился в комендантских покоях и выложил все свои опасения насчет сверх меры вооруженного посольства и его тайных целях. Были у Калушкина и новые сведения, полученные от членов персидского посольства, состоявших на тайном содержании от русского двора.

– Шах Надир польщения свои на Россию не оставляет, – убеждал Калушкин. – И большое желание имеет ударить на Кизляр, после – на Астрахань, а там и до Царицына. По сему случаю велел составить карту дагестанским местам у русских рубежей, а также за Тереком о казачьих городках, с точным изъяснением дорог, урочищ и прочего. Сверх того, желает узнать пути, через которые можно через Кавказ в Крым пройти.

Апраксин вполне разделял опасения Калушкина и говорил:

– С персами необходимо поступать с твердостью и всегда быть в состоянии дать надлежащий отпор, ибо общее и неопровержимое правило говорит: кто хочет избежать войны, тот должен быть всегда к ней готовым. А самый верный способ удержать персов в благоразумии – это показывать более готовности к войне, чем охоты к миру.

В подтверждение этих правил Апраксин заверил Калушкина, что принято достаточно мер и пропустят столько персиян, сколько означено в приказе Государственной коллегии иностранных дел. А все прочее будет по инструкции, имевшейся для таких случаев.

Угостившись водочкой под соленые огурчики и грибки, которых в Персии было не достать, Калушкин вернулся к послу и передал согласие Апраксина на принятие в российской стороне посольства, не обремененного излишними войсками и вооружением.

Глава 43

Торжественный въезд персидского посольства сопровождался десятикратным салютом крепостных пушек.

У открытых Московских ворот выстроились в два ряда драгуны, музыканты приветствовали появление шахова величества посла Сердар-хана барабанным боем.

Русское начальство учтиво приветствовало высокого гостя, которого, как и остальных сановников, Калушкин представлял по именам и чинам.

После пересечения границы посольство переходило на полное обеспечение русской стороны, и для этого много всего было заготовлено. Для персов был отведен гостевой двор, который стал теперь посольским. Там же были накрыты богатые столы. Не прошло и получасу, как уже поднимались тосты за великую государыню и великого падишаха.

Затем начали переводить слонов. Мост опасно скрипел, но все же выдержал. Слонов и остальной обоз остановили у Московских ворот, где взялся за дело таможенный чин. Первым делом он осмотрел дары шаха, сверил их со списками Калушкина и записал в особую книгу.

– Диво дивное, – качал головой чиновник, видавший на своем веку всякое, но такие изумительные вещицы – впервые, и спрашивал Калушкина: – Много в Персии такого добра?

– Там и своего немало, а это из Индии.

– Так это индийского царя подношения, а не персидского? – недоумевал чиновник.

– От Надир-шаха, – разъяснил Калушкин. – А взято в индийской казне.

– Будь моя воля – конфисковал бы награбленное, – вздохнул чиновник. – Одно слово – контрабанда. А я даже пошлину с них взять не могу как с государевых презентов.

– Не нашего ума дело, – похлопал его по плечу Калушкин. – При Надире и не такие дела делаются.

Когда дошла очередь до последнего слона, груженного ядрами, то его без промедления отправили обратно, туда, где остались орудия персиян.

Но с остальными товарами, которыми были набиты повозки, возникли затруднения. Персидские купцы уверяли, что они принадлежат послу и самому шаху, а таможенный чин чесал в затылке и говорил, что на то должна быть особая грамота с шахской печатью. А если считать, что товары эти для личных надобностей, то и тут не сходилось. Взять хотя бы табак, которого дозволялось провозить беспошлинно по полпуда на месяц, а его было столько, что хватило бы каждому на долгие годы. Излишки велено было отбирать, но купцы стояли на своем. Они не желали расставаться с табаком, уверяя, что без него и часу жить не могут и что персидские кальяны требуют больше, чем русские трубки.

На табак еще можно было закрыть глаза, но на что послу сотни тюков шелкасырца, шелка тебризского, шемахинского и прочих тканей, множество ковров, несметное количество ладана, чернильного орешка? Да к тому же зрительные трубы, очки, бритвы, перстни да браслеты и прочие товары, которых и за неделю не сосчитаешь. Было ясно, что под видом шахских купцы везли на продажу свои товары, а пошлину платить не желали.

Русское начальство решило дать купчинам послабление, тем более что шелка и табак были не так опасны, как пушки, которые остались на другой стороне.

На следующий день многие из привезенных товаров продавались на кизлярском базаре, а взамен персы покупали лошадей, верблюдов и бурки, чтобы не замерзнуть в пути.

После шумной торговли и веселого переполоха, произведенного среди местного населения появлением слонов, персидское посольство двинулось дальше. Его сопровождал эскорт из двух драгунских рот.

Сверх того, к посольству были приставлены чиновные люди от русской стороны: комиссар, обязанный заботиться о съестных припасах и корме для лошадей, толмач, канцелярист, доктор, трубач и барабанщик.

Калушкин передал с ними новые донесения, а сам должен был возвращаться на службу в Персию, хотя отъезд свой откладывал до последней возможности. В Кизляре ему было хорошо и спокойно, а в Персии его ждала жизнь тревожная.

Глава 44

Чупалав и его люди видели, что происходило у Кизлярской крепости. Когда персидский отряд лишился своей артиллерии и большей части войска, горцы приняли это как добрый знак.

– Не пустили, – удовлетворенно говорил Чупалав. – Похоже, с русскими можно будет договориться.

– Мы им нужны, – добавил Муса-Гаджи. – Сегодня Надир послал подарки, завтра явится сам.

Уходивший назад персидский отряд со своими пушками и слоном будто притягивал горцев, которые не хотели отпускать врага просто так. Когда каджары сделали привал, остановились и горцы, скрытые от них небольшой рощей.

Каджары поставили кибитки в круг, разбили палатки, выставили охрану и принялись готовить еду на кострах. Коней они далеко не отпускали – подножного корма вокруг было мало, трава только начинала зеленеть. Лишь груженный ядрами слон бродил вокруг лагеря. Погонщик-индус боялся, что слон не выдержит здешнего климата, и старался получше его накормить. Слон объедал кору с деревьев и жевал ветки с распускавшимися почками. Но еды все равно не хватало, и тогда он вырывал из земли кустарники и съедал их корни.

– Сильно он проголодался, – говорил Чупалав, внимательно наблюдавший за слоном.

– Все хотят есть, – ответил один из горцев. – У нас и то одни яблоки остались.

– Яблоки? – задумчиво произнес Муса-Гаджи. – Ну-ка дай несколько штук.

Когда принесли хурджин с яблоками, Муса-Гаджи взял одно и бросил перед приближавшимся слоном. Слон настороженно повел огромными ушами, тряхнул головой и, вытянув хобот, пошел к лежавшему на земле яблоку. Похоже, это было для него лакомством, потому что яблоко мгновенно исчезло во рту.