Крах тирана - Шапи Казиев

– Нравится, – оглянулся на друзей Муса-Гаджи и бросил слону еще одно яблоко.

Слон ринулся к нему почти бегом, несмотря на попытки индуса остановить его. Подбирая одно яблоко за другим, слон почти скрылся в зарослях. И не успел погонщик опомниться, как за спиной у него оказался Муса-Гаджи.

Он приставил к его горлу кинжал, а к своим губам – палец, давая понять, чтобы индус не вздумал кричать или сопротивляться. Затем указал плетью направление, в котором следовало вести слона, и перепуганный погонщик осторожно кивнул, стараясь не пораниться об острый клинок. Решив, что дело идет на лад, Муса-Гаджи опустил кинжал, чтобы поудобнее устроиться на слоне. Но индус ткнул слона своей заостренной палкой одному ему известным способом, и гигант будто взбесился. Индус ухватился за основание слоновьих ушей и прильнул к его шее, а Муса-Гаджи пытался удержаться на слоне, который метался, как необъезженный конь, сминая все вокруг. К тому же слон пытался сбросить его хоботом, и Мусе-Гаджи волей-неволей пришлось спасаться на ветке соседнего дерева. Отделавшись от одного чужака, слон задрал хобот и ринулся на остальных. Но горцы сумели накинуть арканы на его ноги и обмотали веревки вокруг деревьев. Слон пришел в еще большую ярость, но густой лес мешал ему применить свои смертоносные бивни. Горцы вскинули ружья, собираясь покончить с опасным животным, но Чупалав их остановил:

– Не стреляйте! Его надо усмирить!

Он встал на седло своего коня и, когда слон попытался обхватить его своим хоботом, сам вцепился в него мертвой хваткой. Хобот обезумевшего слона обвил Чупалава, как огромный удав, но и Чупалав сжимал его изо всех сил. Слон замотал хоботом, ударяя им о деревья, и вот-вот переломал бы Чупалаву кости. В ответ Чупалав выхватил кинжал и решил лишить чудовище его опасного оружия. Но Муса-Гаджи успел снова добраться до индуса. Погонщик сообразил, что на этот раз жизнь его повисла на волоске, и тут же успокоил слона.

Освободившись от его мертвой хватки, Чупалав тяжело передохнул и сунул кинжал обратно в ножны.

– Ты цел? – спрашивал Муса-Гаджи, ощупывая Чупалава.

– Пусть этот слон скажет спасибо, что сам жив остался, – пошутил Чупалав, переводя дух.

– А с индусом что делать? – спрашивали горцы.

– Еще немного – и его слон бы нас передавил!

– Индус нам еще пригодится, – сказал Чупалав. – Накиньте ему на шею аркан, и пусть гонит слона куда скажем.

Горцы так и сделали и повели слона в обратную сторону, к крепости. Лагерь кызылбашей скоро исчез в сумерках, а слон бежал все резвее, догоняя падавшие далеко перед ним яблоки. Уже сам Муса-Гаджи не видел их в темноте, но слон их отлично чуял и ни разу не ошибся.

Ядра пригодились бы и самим горцам на перековку, потому что пушек у них не было. Но довезти их до Андалала было невозможно – чересчур тяжел был груз, а слон – слишком заметен и вряд ли бы прошел по горным тропам. Поэтому они решили обменять слона и ядра в Кизляре на свинец и порох, тем более что разговор с русским начальством еще не был окончен.

Когда кызылбаши хватились своего слона и бросились в погоню по его хорошо заметным следам, горцы со своей добычей уже были на Кизлярской стороне. Передовые разъезды кызылбашей успели это заметить, но не успели этому помешать.

На требования выдать беглецов и слона с ядрами каджарам ответили, что и люди, и слон арестованы, а ядра конфискованы как контрабанда. Тогда топчи-баши – артиллерийский начальник – пригрозил, что за укрытие врагов великого шаха с Россией может случиться то же, что стало с Индией, которая не пожелала выдать бежавших туда афганцев. Но Апраксин стоял на своем, сообщив через ротмистра, что лишь следует русским законам.

Погонщика-индуса хотели вернуть обратно, но тот отказался сам. В Кизляре торговали купцы из Индии, и он счел за лучшее поступить к ним на службу, чем ждать, пока кызылбаши снимут его голову с плеч.

В Кизляре от слона были одни неприятности, на него интересно было смотреть, но кормить его было накладно. Проголодавшийся слон ломился в сады и объедал цветущие фруктовые деревья. Казаки спускали на него собак, но те лишь в страхе поджимали хвосты, не смея нападать на огромного зверя со страшными бивнями. Погонщику было жаль своего слона, но требовать он ничего не мог, а купцы отказывались брать слона на свое содержание.

Оставшись без присмотра, слон не давал покоя и Мусе-Гаджи. Но прежде, чем решить, пригодится он ему или нет, Муса-Гаджи попросил индуса научить его управлять этим гигантом. Тот с радостью согласился, тем более что наука эта была не слишком мудреная. Слон был существом сообразительным и легкие пинки за ушами воспринимал как вежливую просьбу двигаться в определенном направлении. Мусе-Гаджи даже показалось, что слон все делает с удовольствием после того, как избавился от тяжелого груза. Для остальных команд у погонщика имелся небольшой железный штырь с острым концом и приделанным к нему крюком. С его помощью слона легко было заставить идти быстрее, бежать, остановиться, трубить, опуститься на колени и даже лечь. Муса-Гаджи освоил эти приемы не сразу, часто путался, и тогда слон возмущенно ревел, не понимая, как можно было бежать и стоять на коленях одновременно. Но Муса-Гаджи учился старательно, и вскоре слон признал в нем настоящего погонщика.

– Умный зверь, – заключил Муса-Гаджи, когда обучение было закончено.

– Очень умный, – кивал довольный индус. – Он раньше в шахской свите состоял.

– Как же он попал на черную работу – ядра таскать? – удивился Муса-Гаджи.

– Провинился, – сообщил индус. – На нем, в паланкине, возили гаремных красавиц. Однажды на привале шах напился и решил проведать одну невольницу, которая ехала на этом слоне. Шах приказал, чтобы слон перед ним на колени опустился, чтобы в паланкин залезть. А слон не захотел, хобот поднял, бивни выставил – и на шаха пошел… Еле остановили.

– Зря остановили – с сожалением сказал Муса-Гаджи.

– Кстати, та невольница из ваших была, из горянок, – сказал индус.

– Из горянок? – переспросил Муса-Гаджи, у которого тревожно забилось сердце. – Как ее звали?

– Не знаю, – покачал головой индус. – Это не наше дело. Но возили ее отдельно, а Лала-баши, главный евнух, все сердился, что эта гордячка околдовала самого Надир-шаха.

– А где она теперь? – допытывался Муса-Гаджи.

– В гареме, где же еще, – пожал плечами индус. – Куда шах – туда и гарем. Шах на ваш Дагестан войной собирался, значит, и она тут будет.

– Где – тут? – схватил за грудки индуса Муса-Гаджи.

– В Дербенте, – испугано ответил индус. – Я слышал, шах там дворец строить собирается, а где дворец – там и гарем.

Муса-Гаджи отпустил индуса и бросился к своим друзьям, которые со стороны посмеивались над слоновьей джигитовкой Мусы-Гаджи. Но Муса-Гаджи вдруг остановился, вернулся к индусу и дал ему золотую монету.

– За что? – удивился индус. – Слон все равно не мой.

– За науку, – ответил Муса-Гаджи, пожимая индусу руку.

Глава 45

Апраксин принял Чупалава в своей квартире и имел с ним долгий разговор. Порох и свинец за ядра горцы получат, но тайно. Если горцам придется снова драться с Надир-шахом, открыто помочь им Апраксин не сможет. На то были неодолимые препятствия, пока договор с Персией еще оставался в силе. На помощь же любого другого рода горцы могли вполне рассчитывать. Особенно после того, что случилось недавно в Джаре.

– Там еще что-то случилось? – встревожился Чупалав.

– Такое, что не приведи господь, – перекрестился Апраксин.

– Опять война? – начал догадываться Чупалав.

– Она самая, – тяжело вздохнул Апраксин. – Ваши-то молодцы их побили да брата шахова на тот свет отправили. Вот Надир и осерчал…

И Апраксин рассказал Чупалаву, что доносили лазутчики. В отместку за гибель брата шах бросил на восставших несметные полчища. Их было так много, что дело редко доходило до настоящих сражений. Персидские войска во главе с Кани-ханом ворвались с нескольких сторон и сметали на своем пути все – от людей до их жилищ. Не было злодеяний, которые бы не учинили озверевшие сарбазы. Щадя чувства Чупалава, Апраксин опускал самое страшное – насилие над женщинами и растаптывание детей тяжелой конницей. Если кому удавалось уцелеть, тех ослепляли, а кому посчастливилось уйти в горы, те сами прыгали в пропасти, чтобы не попасть в руки врагам. Там, где пронеслись свирепые полчища Кани-хана, вместо сел высились теперь башни из голов и холмы из глаз. А захваченные еще живыми предводители восстания были сожжены заживо. Костер сложили высокий и еще нефтью полили. Но Надиру этого было мало. Получаемые сведения говорили о том, что шах теперь снова двинется на Дагестан, а для начала обоснуется в Дербенте.

Чупалав молчал, опустив голову на свою богатырскую грудь. Ему не хотелось верить, что недавняя славная победа обернулась таким ужасным побоищем.