Доченька - Мари-Бернадетт Дюпюи

— Ты еще приедешь, тетя Леони? — спросила Лизон, обнимая молодую женщину за талию.

— Конечно! Обещаю тебе!

Мари легла спать, а в голове все еще звучали слова подруги, так внезапно появившейся в ее доме в это прекрасное июньское воскресенье. Завтра она вернется к своим обязанностям учительницы и заставит себя не думать больше об этих минутах, проведенных наедине с Леони, полных странных, не желавших укладываться в голове откровений. Рядом крепко спали дети. В комнате за стеной раскатисто храпел Жак. И тут Мари вспомнила о письме.

«Господи! Надо поскорее сжечь его!»

Она вскочила с постели. Но в бюваре конверта не оказалось.

«Ничего не понимаю! Я сама его туда положила!»

Напрасно Мари снова и снова перерывала вещи в чулане. Охваченная паникой, она пыталась найти объяснение этому непонятному исчезновению.

— Кто это сделал, кто? — воскликнула она, не помня себя от беспокойства.

— Что сделал, мамочка?

Лизон произнесла эти слова шепотом. Мать со свечой в руке подошла к ее кровати.

— Это ты взяла письмо к дяде Адриану?

— Нет, мамочка.

— Кто тогда? Нанетт не могла этого сделать!

Девочка опустила голову, она была готова разрыдаться. Мари сочла это признанием своей вины.

— Лизон, если ты решила пошутить таким образом, это плохо, очень плохо. Я думала, ты честная и искренняя девочка.

Дочка заплакала, испуганная холодной яростью в голосе матери.

— Мама, прости меня, пожалуйста! Когда тетя Леони пришла сюда, в нашу комнату, отдохнуть перед ужином, я была с ней. Я так радовалась, что она приехала! Я ей сказала, что ты написала письмо дяде Адриану, думала, ей это будет приятно. И еще я ей сказала, что они вдвоем могут приехать к нам на приютский праздник, как раньше… А потом я спустилась в кухню. Но клянусь тебе, я не брала письмо, я даже не знаю, где оно лежит… Если хочешь, я помогу тебе его искать!

У Мари, казалось, остановилось сердце.

— И ты сказала Леони, что письмо в чуланчике?

— Нет, мамочка, я этого не говорила!

Лизон запиналась на каждом слове. Слезы у нее лились в два ручья. Матильда шевельнулась в кроватке. Мари устыдилась своего поведения. Обняв старшую дочь, она стала ласково ее успокаивать:

— Перестань плакать, Лизон, я тебе верю. Тетя Леони нашла письмо и взяла его с собой. Она отнесет его на почту в Бриве. Она просто решила мне помочь. Дорогая, прости меня, я тебя напугала! Я знаю, что ты никогда меня не обманываешь!

Лизон понемногу успокаивалась, прижимаясь к матери. Девочке вдруг показалось, что она на мгновение попала в незнакомый мир, где любимая мамочка превращается в злобную фурию, а тети воруют письма… Воспоминания об этом коротком пребывании в мире взрослых тревожили девочку, она не понимала, что пришла, наконец, и ее очередь повзрослеть…

Мари никак не удавалось уснуть. Она снова и снова представляла себе Леони с конвертом в руке. Что она сделала с письмом? Вскрыла и прочла? При мысли об этом Мари затошнило. Письмо — это нечто очень личное, послание, адресованное конкретному человеку!

— Если бы я только знала, как ее найти! Ну почему Леони это сделала? Я была так рада ее приезду! Она не имела права! Я никогда не пойму ее!

Через окно в комнату проникал голубоватый свет неполной луны. Мари рассматривала предметы обстановки, освещенные этим призрачным светом, и думала о своей жизни. Ей тридцать пять лет, и за все эти годы она так редко чувствовала себя счастливой! Детство ее прошло здесь, в обазинском приюте, это был долгий период метаний между безмятежностью и страхом. Ощущение внутреннего спокойствия под крылом у монахинь, вдали от тягот и забот этого мира, и тут же — отчаяние от осознания того, что рядом нет ни одной родной души…

Много счастливых моментов она испытала в фермерском доме в «Бори», у Нанетт, которая окружила ее своей заботой. Там Мари чувствовала, что ее любят, пекутся о ее благе. И еще она открыла для себя нежную привязанность ревнивца Пьера, который очень сильно любил ее, по крайней мере, в те времена…

Мари села в постели. Ей показалось, что в своих размышлениях она приблизилась к ключевому, очень важному моменту. Масса картинок из прошлого, смутных ощущений на несколько секунд заполнила разум, и все эти воспоминания были связаны с самыми лучшими мгновениями их с Пьером любви.

Сердце молодой женщины болезненно сжалось. Она прошептала:

— И все-таки мы были счастливы вместе! Если бы не умер наш первый малыш, мы могли бы стать счастливой семьей! Если бы только Леони не появилась в «Бори»! Если бы ее не было, я бы научилась со временем удовлетворять желания своего мужа. Леони все испортила, все! И сегодня она забрала мое письмо к Адриану. Ненавижу ее, я ее ненавижу!

Мари зарылась лицом в подушку, чтобы выплакать свою боль. Ее сердце сжималось от отчаяния, и только воспоминания об отце помогли ей успокоиться. Она увидела его с улыбкой на устах, сидящим в гостиной в «Бори», в руках у Жана Кюзенака была книга… Потом в парке, рядом с кустом красных роз…

— Папочка, как же мне тебя не хватает!

Через три дня Мари получила от Леони короткое письмо. Первым желанием было бросить его в печь, где догорали угли, но она вовремя одумалась. Ей хотелось знать, что в нем. К счастью, Мари в этот момент была дома одна.

Дорогая Мари,

прошу у тебя прощения за то, что, поддавшись безрассудному порыву, я нашла письмо, которое, по словам Лизон, ты написала «дяде Адриану». Не знаю, зачем я его взяла! Чтобы прочитать, разорвать или отправить адресату? Но не беспокойся, я тут же пожалела об этом идиотском поступке и отправила его сразу, как только приехала в Брив. Я не вскрывала его, не читала. В своей короткой жизни я уже успела сделать достаточно зла. Я не хочу вдобавок ко всему разрушить твою дружбу с Адрианом. Да и потом, я не от последнего дождя родилась, как любит повторять наша Нан, и я знаю, что он давно тебя любит…

Мари сожгла это компрометирующее послание и налила себе холодного кофе. Она нуждалась в бодрящем напитке, потому что в душе боролись гнев и облегчение. Леони, разумеется, могла и не сказать правды. Она могла вскрыть письмо, прочесть, а потом аккуратно заклеить конверт. И самое невыносимое — это то, что она решила поступить с письмом по своему усмотрению.

— Я не хотела его отправлять! — воскликнула Мари. — Это уж слишком — вот так играть с моей жизнью, с моими чувствами! Не хочу, чтобы мной руководили, как ребенка, вели то влево, то вправо! Хватит! Довольно! Хочу поступать, как сама считаю нужным!

Первый раз в жизни Мари стукнула кулаком по столу. У нее за спиной послышался смех:

— И ты права, моя девочка! Не позволяй никому решать за себя! А то еще немного, и я поверю, что у меня в невестках святая!

Жак дружески похлопал Мари по плечу.

— Жак, это вы? — ошарашенно спросила Мари. — Простите, я не сдержалась.

— Я все понимаю, не беспокойся. Иногда нужно выпускать пар, иначе начнешь болеть. Давай лучше выпьем по капельке!

Она кивнула. Было забавно вдруг обрести союзника в лице собственного свекра. Непонятно почему, но Мари всегда робела в его присутствии. Они прожили одной семьей много лет, а Мари так и не стала говорить ему «ты», да и, если вспомнить, разговаривали они крайне редко.

Жак внимательно посмотрел на невестку:

— Ты красивая женщина, Мари. Забрось подальше свои черные платья и почаще выходи на улицу! Большое горе для меня — похоронить сына, но я, честно говоря, не очень-то им гордился. Думаешь, я не видел, что он бегает за этой Леони? У меня глаза на месте, да и уши тоже! Нанетт заведет старую песню, но ты ее не слушай — если у тебя появится ухажер, приводи его в семью!

Смущенная Мари опустила глаза. Выпитое подействовало на нее успокаивающе, и она отозвалась невесело:

— Все не так просто, Жак, но все равно большое вам спасибо. Вы так добры ко мне…

Они улыбнулись друг другу. Громко зазвонил колокол обазинской церкви. В переулке эхом отозвались детские голоса.

— А вот и дети с Нан! Пойду переоденусь. Жак, спасибо…

Переступив порог комнаты, Мари ощутила желание петь. Ей казалось, что ее душа раскрывается, к ней возвращаются силы. Надежда опьяняла ее, и это было давно забытое ощущение…

Глава 25

В шаге от мечты

Мари опустилась на колени перед запрестольным образом, испытывая глубокое уважение к мастерам, сотни лет назад изваявшим это чудо из ореховой древесины. Церковь Святого Петра в Наве, маленьком городке по соседству с Тюлем, полнилась тишиной и мягким приглушенным светом, приличествующим святому месту. Молодая женщина совершала своего рода паломничество в память о своей бабушке.