Николай II - Элизабет Хереш

Немецкое министерство иностранных дел из донесений своих агентов было хорошо осведомлено о процессах в Государственной думе. В телеграмме немецкого посла в Копенгагене Брокдорф-Ранцау рейхсканцлеру Бетман-Гольвегу от 26 января 1916 года в Берлин отмечается, что царь сумел воспрепятствовать оппозиционному курсу благодаря перестановкам в правительстве. Критики власти стремились к ответственным постам, чтобы придать ускорение правительственной машине и укрепить сотрудничество с депутатами. Кратковременные меры по улучшению снабжения лишили революционную пропаганду, хотя и ненадолго, почвы — к огорчению немецкого правительства.

«Доктор Гельфанд, который вернулся в Копенгаген после двухнедельного пребывания в Стокгольме, где встречался с русскими революционерами, доверительно сообщил мне следующее.

Полученная им сумма в миллион рублей передана дальше, поступила в Санкт-Петербург и доставлена по назначению. Гельфанд настаивал на том, чтобы приступить к действиям 22 января, однако его доверенные лица решительно отказались, сочли немедленные выступления преждевременными и обрисовали текущее положение следующим образом. Продовольственное снабжение благодаря принятым чрезвычайным мерам улучшилось, что препятствует развертыванию революционных действий. (…) Необходимо выжидать, пока благоприятное развитие событий гарантирует успех революции. (…) Пропаганда мира некоторыми консерваторами препятствует ходу революции в нашем понимании. Дело не просто в том, чтобы вывести массы на улицы, а в том, чтобы контролировать их в нужном направлении. Положение министра внутренних дел Хвостова неясно. Он теснейшим образом сотрудничает с реакционными партиями, но в доверительном разговоре признался, что является самым прогрессивным революционером России и считает важным отречение царя. Кроме того, на съезде партий правого крыла зашла речь о договоре Антанты. Имеется в виду пункт, согласно которому в случае угрозы царскому трону со стороны какого-либо врага или вспыхнувшей революции Россия приобретает свободу рук в отношении сепаратного мира. (…)

Ошибочные решения, которые дезинформируемый Николай принимает в далекой Ставке, особенно сказываются, когда проходит время наносить главный удар, способный принести победу и положить конец войне. Черчилль писал: «То, что произошло, заслуживает особого внимания. Россия была близка к победе. Русский корабль затонул, когда гавань уже была видна».

В июне — августе 1916 года происходит первое наступление. Сначала оно развивается успешно. Русские отбивают часть Галиции и теснят австрийцев за линию Днестра. Однако другие генералы на Северо-Западном и Юго-Западном фронтах не поддерживают удар[88]. Управление войсками неэффективно, а тактика и оснащение артиллерии у немцев оказываются лучше. Сказывается и то, что множество резервистов обучены слишком поспешно и не готовы к бою. Надежды, возлагавшиеся на план генерала Брусилова, терпят крах, и последующие наступления осенью и зимой также безрезультатны.

Не в том ли причина поражения, что Распутин — по утверждению Юсупова — перед началом операции видел секретную карту, которая и в Ставке-то имелась в одном экземпляре, а второй царь доверчиво послал царице? И та, невзирая на то, что царь умолял ее никому не показывать карту, дала ее рассмотреть Распутину и передала его благословение (в прямом смысле слова).

С утраченными надеждами и огромными, бессмысленными жертвами армия деморализуется, ее боеспособность и воля к борьбе исчезают. В тылу распространяются пораженческие настроения, многочисленные агитаторы пользуются случаем для усиленной пропаганды мира и революции.

Близится момент для пробы сил оппозиции. Уже в середине 1916 года британский посол сэр Бьюкенен телеграфирует в Лондон: «Если государь сохранит своих нынешних соратников, боюсь, что революция неизбежна».

Николай назначает нового председателя Совета министров Трепова, но не удаляет известного своей бездарностью министра внутренних дел Протопопова. Он готов это сделать, но, подавленный последними неудачами на фронте, не в силах справиться с давлением жены. За спиной Протопопова стоит Распутин и соответствующим образом воздействует на царицу; умнейшим из еще остающихся министров, таким как Сазонов, Кривошеин, Самарин или Игнатьев[89], не удается убедить царя прогнать Протопопова, хотя тот явно склоняется к этому. После всех предшествующих интриг Николай уже совершенно не представляет, кому действительно можно доверять. К этому моменту единственным человеком, кому он верит, остается Александра; а доверие этой женщине, в которой ограниченность сочетается со склонностью к мистике и неслыханным упрямством, оказывается катастрофическим. Итак, она становится ключевой фигурой во всех процессах, которые вскоре приведут к таким бедам.

В декабре 1916 года убивают Распутина, деяния которого порождают невиданную еще ненависть к царской семье в широких кругах населения. Юсупов приглашает его к себе на ужин и отравляет вином и пирожными, подмешав туда цианистый калий. Приходится долго ждать, пока сработает яд, доза которого должна убить нормального человека за считанные секунды; создается впечатление, что в этом мужике действительно сидит обладающее сверхъестественными силами чудовище, как пишет Юсупов в своих мемуарах об убийстве. Только после выстрелов из пистолета, сброшенный в Неву (причем вскрытие показывает, что несколько выстрелов не были причиной смерти), этот человек расстается с жизнью. Зато стрельба привлекла внимание полиции и дала ключ к раскрытию убийства.

Когда Николай в Ставке получает известие о смерти «старца» (в России так называют святых мудрецов), он, по свидетельствам многочисленных очевидцев, не может скрыть облегчения; на словах он осуждает убийство и наказывает преступников, но ему ясно, что убийцы (его родственники и друзья) действовали из патриотических побуждений. Но уже слишком поздно исправлять последствия беды, причиненной Распутиным.

«Секретное донесение Копенгаген, 26 января 1916 года

Секретно, через курьера!

Д-р Гельфанд, который возвратился в Копенгаген после трехнедельного пребывания в Стокгольме, где он вел консультации с русскими революционерами, доверительно сообщил мне следующее.

Представленная в его распоряжение сумма в один миллион рублей передана по назначению, уже поступила в Петербург и доставлена по назначению. Поэтому Гельфанд настаивал, чтобы действия были начаты 22 января, но его доверенные лица со всей решительностью рекомендовали не спешить, сочли немедленные действия преждевременными и представили такую картину нынешнего положения.