Я – инопланетянин - Михаил Ахманов

Он встал, шагнул ко мне и что-то произнес на непальском, который в те годы был не очень для меня понятен, но все же я разобрался, что спрашивают имя. Только имя; причина, по которой я прибыл сюда, мои занятия, возраст, подданство и место жительства его совсем не волновали.

— Дан, — отозвался я, решив, что Даниил — слишком сложно. Затем, соединив ладони перед грудью, мешая персидские и китайские слова, промолвил: — Будет ли оказано гостеприимство гостю? Прости, отец мой, если я прервал твои молитвы. Я пришел за светом истины, с добром и миром, но я невесом и легок, как сухой листок. Ветер принес меня и ветер унесет, если прикажешь.

— Ты пришел, куда надо, странник: здесь — Община Света. И здесь ты не гость.

Он глядел на меня, и его зрачки то сужались, то расширялись в ритме энергетических пульсаций эоита. Его аура была кристально чистой, и я вдруг понял, что этот человек не причинил вреда ни одному живому существу, что он не испытывает страха, чужд стяжательства и властолюбия, что он, возможно, самый свободный из всех, кто повстречался Асенарри на Земле. Будто искра проскочила между нами, заставив вздрогнуть его и меня; затем он улыбнулся и повторил:

— Здесь ты не гость.

— Кто же?

— Тот, кого я ждал. Кого тысячелетиями ожидали наши предки. Ты пришел! — Это было почти ликующим возгласом. Он медленно развел руки, как бы обнимая небосвод, огромную гору и притулившийся на склоне монастырь, и произнес: — Знаешь ли ты, что это за место?

— Да. Место мудрости и силы.

— Истинно так, Хранитель.

Помню, что тогда впервые он назвал меня Хранителем. Затем поклонился и, предлагая сесть, кивнул на камень. Голос его был спокоен, и звучная персидская речь струилась рекой, не знавшей ни перекатов, ни порогов.

— Аме Пал, твой слуга, — произнес он, усевшись в свой черед на камень. — В этом месте мы слушаем шепот ушедших и нерожденных, голоса великих будд и размышляем над тем, что они пожелали нам сказать. Слова их приходят из арупадхату[60], они мудры, и слушать их надо душой и сердцем, к чему способны немногие. Редко, очень редко приходят к нам эти слова, Хранитель… Арупадхату высока…

«Слушают Старейших?.. — подумал я в изумлении. — Мысли Старейшего не сразу разберешь, даже Старейшего-уренирца, который обращается к тебе, а ведь среди них есть и другие создания, более древние, чем мы. Их мысли — черный дым в темной комнате, за окнами которой — беззвездная ночь… Вернее, пляска пылинок в солнечном луче, ведь Старейшие благожелательны, и сравнивать их с мраком и тьмой не стоит. Но что поймешь из их бесед?» Будто подтверждая это, Аме Пал сказал:

— Да, слова их мудры, но слаб наш разум, не постигающий смысла изреченного. И потому мы ждали тебя, Хранитель, чтобы ты разъяснил нам шепот татхагата и сугата[61]. Наставил, если мы заблуждались, и ободрил, если наши поступки не увеличили зла.

Поистине, передо мной был мудрец! Он не просил меня карать, спасать и защищать, а лишь ободрить и наставить. И он не требовал знамений и чудес, ибо, служа не религии, а вере, в них не нуждался. Вера его была естественной и совпадала с той, какая практикуется на Уренире; человек занимал в ней особое место и, поднимаясь со ступени на ступень, мог превратиться в божество[62]. Почти в божество; все-таки в космической иерархии Старейшие были рангом пониже, чем Вселенский Дух.

— Что ты хочешь знать? — спросил я, поудобнее устроившись на камне.

— Только одно, Хранитель, только одно, но самое важное. — В задумчивости он поднял глаза к небесам. — Нам ведом путь и ведомы цели: безгрешная жизнь без посягательств на чужое, в юности — счастье любви, в зрелые годы — радость познания, в старости — нирвана, а затем — полет во тьму, который кончается светом новой жизни… Путь известен, но почему мы с него сошли? Почему устремились дорогой насилия? И как вернуться на истинный путь?

Я проследил его взгляд — он, не мигая, смотрел на солнце. На животворное светило, сиявшее над ледяными пиками гор, над всеми странами и континентами восточной половины мира, над городами, полями, лесами и над долинами Афганистана, где начиналась новая война. Еще четыре с половиной года, и пламя ее станет пожарищем; дрова доставят с севера и увезут обратно горелые поленья в цинковых гробах…

Вздохнув, я сказал:

— Ты спрашиваешь, как выйти на истинный путь? Что ж, давай это обсудим. Поговорим, разберемся…

Мы говорили и разбирались ближайшую половину столетия.

Я посещал Аме Пала нечасто, раз в три-четыре года, но дружбе это не было помехой. Друг — как старое вино, которое держат к великим праздникам и пьют, считая драгоценные капли, пьют в молчании или под неторопливый разговор, который, однажды начавшись, не прерывается годами.

Я не пытался объяснить ему, откуда прибыл, как и для чего попал на Землю. В мире Аме Пала, отнюдь не менее реальном, чем мир огромных мегаполисов, экранолетов и чудес генетики, эти вопросы были ясны как божий день. В бесчисленных вселенных-сахалока есть обитаемые области, и в каждой живут существа определенной природы: боги — высшие и низшие, духи и демоны, преты, асуры[63], животные, неисчислимое множество будд и души людей, что дожидаются перерождения. Одни враждебны к смертным, другие безразличны, а третьи настроены благожелательно; они и шлют на Землю пророков и хранителей, дозволив той или иной душе принять человеческий облик.

Поразительно, если вдуматься! Ольга узнала, кто я такой, и эта истина ее убила, но если бы я поделился ею с более сильными и мудрыми людьми — к примеру, с каким-то великим ученым, физиком или философом, — то в этом случае тоже не обошлось бы без проблем. Думаю, такая личность, справившись с шоком, тут же захотела бы узнать, какие двигатели мы изобрели для путешествий в Галактике, как, по нашему мнению, она устроена и как внедряется психоматрица Наблюдателя в мозг земного существа. Пожалуйста, поподробнее, не упуская никаких деталей… лучше — с графиками и уравнениями… может быть, построим компьютерную модель?..

Но для Аме Пала мой полет в виде ноосферного луча, как и мое слияние с младенцем Даней, были вещами самоочевидными. Конечно, души перемещаются в сахалоке без фотонных звездолетов и остальных нелепостей; конечно, они возрождаются в земных телах, когда приходит срок… И если у души есть цель, высокая и благородная, если душа — аватара[64], то он исполнит предназначенное, странствуя в жестоком мире и подвергаясь тем же опасностям и мукам, что и обычный человек. Бывает, что аватара-Хранитель устает, нуждается в отдыхе и поддержке… Где он получит их, если не здесь? На склоне Тиричмира, в месте могущества и мудрости… Там, где космос говорит с Землей…

Все это было понятно Аме Палу, который в определенном смысле имел о Вселенной более здравое представление, чем астрофизики из Гарварда и Маунт-Паломара. Я часто размышлял об этом парадоксе, лежа в келье на шкурах яков и ощущая, как излучение эоита пронизывает мою плоть. Думаю, что западный мир, выросший из греко-римской цивилизации, принял ее наследие и ограничился рациональным знанием, затворившись в клетке аксиом и терминов, определений и уравнений. Пространство клетки расширяется, но медленно, и каждый новый шаг стоит затрат и усилий — нужны приборы, помещения, специалисты и, разумеется, новые идеи, которые рождаются лишь в гениальных умах. Интуитивный путь познания гораздо проще; он начался в Египте, но о нем забыли после нашествий персов, греков, римлян, христиан и мусульман. Египет был слишком далек от европейских берегов и слишком замкнут, чтобы превратиться в империю и стать колыбелью западной культуры. Другое дело — Восток, Китай и Индия, где не дробили мир на атомы, а попытались осмыслить его целиком. И кое-что поняли, если судить по тому, что Аме Пал не задавал мне вопросов о звездолетах и уравнениях.

Помню тот день, когда я возник в его дворике, покинув ранчо в Мисьонесе… Явился из пустоты, сел у бассейна на камень, вдохнул живительный воздух и закрыл глаза. Мы молчали, и это молчание длилось долго; солнечный диск успел подняться над горной вершиной, перевалить ее и опуститься в долину Читрала. Наконец он сказал:

— Ты в горести, Хранитель. Тебя покинул близкий человек, и теперь душа твоя корчится в муках. Ты упрекаешь себя, ты ищешь вину и посыпаешь рану солью… — После паузы Аме Пал добавил: — Могу ли я напомнить, что встреч без расставаний не бывает, как не бывает и радости без горя?

— Это мне известно, мой мудрый друг. Он погладил бритый череп.

— Думаю, ты потерял женщину. Я знаю, что такое любовь, и помню, что значит ее потерять. Когда я был молод… — Его глаза затуманились, словно полированный агат зрачков покрылся росой. Потом он произнес: — Ты человек, Хранитель, и я человек. Нельзя прожить жизнь, не ведая волнений сердца, не одаряя любовью и не принимая ее, не мучаясь, не страдая… Такая жизнь скучна, как свиток бумаги, на коем не написано ни слова. А твой свиток не пуст. Нет, не пуст!