Высшая степень обиды (СИ) - Шатохина Тамара

Когда уже поднялась на свой этаж, опять зазвонил телефон – Савойский, именно с этого номера он попросил меня спуститься вниз.

– Самое главное, Зоя: решать будем все вместе, но считайте – уже сейчас мы ждем ваши предложения. В средствах ограничиваться не будем – Лиля хочет этот клуб. Можете подъехать и посмотреть все помещения, чтобы выбрать подходящие и определиться с отделкой. Привлечем дизайнеров, найдем поваров – планируются обязательные ужины. Ваше дело – продумать концепцию, насаждать и поддерживать ее потом. Что не ясно – звоните, советуйтесь, но только если это действительно необходимо. И еще одно – парадный танцевальный выход – и наш с Лилей в том числе, состоится в конце февраля во время Международного фестиваля кубинских сигар в Гаване. В нашем клубе это будет праздник сигар и кизомбы, а дальше… посмотрим.

– А размер моей зарплаты? – вспомнила я.

– Зарплата? – хмыкнул он, – ну, если сработаемся, с зарплатой я точно не обижу.

В поезде я просмотрела видео. Отвернулась так, чтобы соседям оказалось доступно только музыкальное сопровождение, и залипла, проникаясь вчерашним настроением. Посмотрела, освежила воспоминания и сейчас уже не жалела, что согласилась на танец.

Не потому, что благодаря этому прошла тест. Я даже толком не поняла еще – чем грозит мне эта работа, радоваться такой удаче или плакать? Но что там будет интересно, уже знала.

И не из-за того, что получила от танца настоящее удовольствие. Скорее, потому что поняла – как ни горько, как ни больно мне сейчас, но жизнь не будет окончена после Усольцева, потому что когда-нибудь я смогу быть с другим мужчиной. Не скоро и не с этим, и скорее всего – безо всяких обязательств… окунаться в чувства я больше не стану… побоюсь. Но чувствовать я не разучилась и пускай это была просто реакция тела… все равно – вчера я была живой. Злой до жути, но очень живой.

Почему-то подумалось, что Зоэ точно не сидела целых пять лет монашкой, ожидая Артема. Сейчас я была почти уверена, что жертвой она себя не считала – уйти было ее решением. Выстраданным, больным, но ее. И тут вопрос… сейчас случилось то, чего она точно хотела – он понял и осознал. Вот только сроки… она уже научилась жить без него, отвыкла, узнала других мужчин – я была почти уверена в этом, а Артем за пять лет стал почти воспоминанием… еще и горьким к тому же.

С такими мыслями я и сошла на нужной станции. Время перевалило за два часа, и я уже не спешила на процедуры – шла домой спокойно. Чемодан с вещами оставила у папы и сейчас несла только пакет с его подарком и сумочку.

Холодно, пасмурно, сыро… на фоне яркой и зеленой пока еще травы недалеко от дома виднелось рыжее пятно… Тася? А разве ей не холодно, разве можно выпускать нашу девочку в такую погоду? Я забеспокоилась и ускорила шаг, почти понеслась к дому, взбежала по ступенькам и осмотрелась в прихожей – мамина обувь и одежда на месте.

– Ма-ам! – громко крикнула я.

– А! Да что ж ты делаешь…? – простонала мама из своего кресла, держась за сердце: – Я тут почти дремала. Зоя… никогда больше не ори так – я разрыв сердца получу.

– Бли-ин… – прошла я в комнату, не раздеваясь, только сбросив обувь. Села на диван, с огромным облегчением разглядывая маму. Почему оно так? Жила далеко и между звонками даже вспоминала ее редко… была совершенно спокойна, а сейчас дергаюсь, просто надумав себе хрен знает что. Прострелило таким страхом… И как я оставлю ее здесь? Меня же совесть замучит!

– Ты зачем Тасю морозишь? Там градусов пять всего.

– Ничего, не успеет – я на часок… пускай свежей травки пожует, – поднялась мама из кресла, – ты голодная? Есть молочный суп или бигус с копчеными сосисками.

– Если только немножко. Скоро вообще в дверь не влезу, – пожаловалась я, – папа тоже закармливал – присоединяйся, в пакете контейнеры, он всю ночь готовил.

В контейнере оказались чуть поджаренные, а скорее – томленые кусочки красных перцев и обжаренные на сливочном масле сочные ломтики куриного филе вперемешку с дольками мандаринов в острой пряной панировке, а еще маринованный сладкий лук. В маленькой баночке из-под клюквенного сиропа – соус.

Мама потянула в рот кусочек перца, прожевала, кивнула… Вздохнула и пригорюнилась, подперев щеку рукой и глядя на меня.

– Так и будешь метаться между нами?

– Да, – радостно заулыбалась я, – мне так проще, мне не трудно. Нормально все. А я вчера танцевала… хочешь?

– Ну, рассказывай, – тоже улыбалась мама.

– Я даже покажу. Папа снимал… смотри, – завела я видео, поставила смартфон на стол, прислонив в салатнику и встала за маминым плечом. Смотрела на экран и вспомнила вдруг, как выговаривал мне недавно Пашка, что я недоразумение, которому постоянно нужно подтверждение в чужих глазах, что оно на что-то годится.

Так, может, с тех самых пор, как я изменила свою внешность, я и искала его, даже не осознавая этого? И не нравиться я хотела, а просто видеть в глазах других одобрение, а не отвращение. Может, потому и лезла в глаза с этими красными пальто и своим новым фэйсом. А одобрение Виктора не считалось, потому что знала по себе, что любят всяких – красивых и не очень, и даже совсем не красивых. Мне не нужны были другие – я хотела быть уверенной, что совсем избавилась от своего уродства, просто твердо знать это… А сейчас тогда что? Когда Артем уже многое объяснил, а я как-то полдня рассматривала свои полудетские фотографии и понимала, что действительно – не было никакого уродства?

– Зоя, твой телефон! – толкнула меня мама плечом, не отрываясь от экрана и запуская видео по новой.

Это был Паша. Мистика какая-то…

– Зоя, я перевел тебе деньги… – начал он, а я понимающе уточнила:

– И сколько мне выделил Усольцев?

– Сто пятьдесят. Мало ли…

– Ну, поблагодари его от меня… – хмыкнула я.

– Это из ваших общих. Благодари сама. Мы не общаемся, я и вижу-то его, только когда он проходит к Давлятовне. Сегодня первый раз подошел и сунул деньги. Может, думает – от него не примешь?

– Глупо. Ты сам сказал – они общие. Роза Давлятовна? Психиатр... Что ты несешь, Силин? – разозлилась я. Пашка последнее время вообще почему-то действовал на меня, как красная тряпка на быка.

– Я интересовался – это ее инициатива, вернее – требование. Сказала, что второго выхода Усольцева в море она просто не переживет.

– И что?

– Говорит – просто распивают чаи. И она права. Я не имею права расспрашивать, а вот ты можешь. Как член семьи.

– Я? Могу? Ты считаешь, что с ним может быть что-то такое? Да ладно, Паша!

– Не думаю. Но узнать, по какому поводу они распивают чаи, очень хочется. Спроси.

– И как это будет выглядеть? Не собираюсь! – отрезала я.

– Ну и дура, – устало констатировал Пашка, – я тут ночами под вашими окнами караулю, а тебе просто позвонить в падлу. Совсем не беспокоишься, Зоя? Почему я тебе не верю?

– Что ты делаешь под нашими окнами? – осторожно уточнила я. Похоже, у Розы Давлятовны работы – непочатый край.

– Как ты думаешь – что я сказал ему, чтобы успокоить перед выходом? Врал, что ты еще не в порядке…

– А где тут неправда?

– ... что ты сама хочешь поговорить и будешь его ждать, но волноваться тебе еще вредно. Понятно, что ты стала бы орать...А встретил с моря и сразу признался, рассказал все. Страшно стало, знаешь… пустая хата. Не ожидал я, что ты все выгребешь, решительная ты наша, – вздохнул он, – увязался потом за ним, потому что он замолчал. И на порог меня не пустил. Через час я пошел смотреть – в окнах свет горит, он мелькает… и под утро тоже свет. Я позвонил. Говорит – с...бай нахер, Паша, пишу письмо, не мешай. Я объяснил, что прошлое ты не читала, сожгла. Первые строки только… и не поверила. Тогда он говорит – ну вот…теперь все сначала, иди спи, разберемся сами – без помощников. Вот с тех пор… Ты как себя чувствуешь?

– Хорошо. А ты разве не звонишь Артему?

– Три дня уже. Позвоню… ладно, мне пора. А ты – Розе?

– Нет!

Мама третий или четвертый раз просматривала видео.