Нужен нам берег турецкий - Анатолий Спесивцев

Кочевники стали преображать земли под собственные нужды.

Виноградники, сады и поля технических культур их не интересовали, им нужна была земля под пастбища. В любой другой момент Стамбул так своевольничать не позволил бы. Однако в междуцарствие да в канун выяснения отношений между сильными мира сего никто им не помешал. Вся сельская местность была опустошена, её население бежало или было уничтожено. Города пришельцы не трогали. Во-первых, опасались, что их уничтожение станет именно той соломинкой, что сломала хребет верблюду, во-вторых – понимали, что городские ремесленники и им самим могут пригодиться.

Тысячи обездоленных людей потянулись по дорогам соседних санджаков халифата, ища приюта или хотя бы временного пристанища. Далеко не всем было суждено дойти. Многие не выдержали тягот дороги, умерли от голода и истощения. Кого-то приютили родственники, кого-то – единоверцы, но обстановка на Балканах стала стремительно накаляться.

Меньше всех пострадали скотоводы гагаузы. Они успели вывести из-под удара ногаев даже большую часть своего скота. Но пасти его в относительно густозаселённой Болгарии было негде. Вот здесь их руководители вспомнили о приглашении казацких атаманов переселяться на освобождающиеся земли. Гагаузы срочно отправили в Азов послов с согласием на это предложение и, переправившись через Дунай в Валахию, двинулись на север, в обратном движению ногаев направлении. Вряд ли у них это получилось бы так легко, но атаманы успели предупредить

Валашского господаря, и тот им препятствовать не стал. Матвей Басараб был настроен крайне антиосмански, получить таких сильных союзников, как казаки, для него было очень важно. В начавшейся у османов заварушке он надеялся выиграть если не независимость, то существенное увеличение автономии. И, глядишь, заметно округлить свои владения.

Еэн забыл, когда в последний раз спал вволю. Ему приходилось метаться по югу Румелии, как волку, попавшему в загонную охоту. Вокруг только враги и остановиться означает – умереть. Чем дальше, тем яснее он понимал всю авантюристичность своей попытки захватить власть в халифате. И уже много раз сожалел, что отказался от предложения руководителей оджака и захотел быть на самом верху. Обратного пути, как он понимал, у него не было. То есть его капитуляцию встретят радостно, ему наобещают всего самого соблазнительного, но потом быстро удавят как ненадёжного. Оставалось идти до конца.

За эти недели один из высших сановников халифата осунулся и похудел, будто грёб всё время на кадирге. На его счастье у оджака не было на чём переправляться через проливы. Его собственная армия, то есть официально – султана Мустафы, успела занять и Босфор, и

Дарданеллы. Милостью Аллаха верфи, как главная, сожжённая казаками, так и старая, Галлиполийская, располагались в Румелии. Сейчас на них пытались срочно построить хоть что-то для обороны. Очень не хватало специалистов, дерева, времени, но главное – денег.

Обе казны, государственная и султанская, а также монетный двор, были вычищены проклятыми гяурами. Пришлось срочно вводить новый дополнительный налог, в придачу к тому, что недавно собрал султан.

Никакого восторга у тех, кому его предстояло платить, это не вызвало.

Собирать эту подать приходилось с помощью военных отрядов. Здорово выручили пашу жившие в Стамбуле евреи, выкупившие право сбора налогов с некоторых санджаков, иначе ему уже нечем было бы расплачиваться и с собственной армией.

Ногайских послов вид сожженного Стамбула потряс. Столица мира, уничтоженная огнём, производила сильнейшее впечатление. Рассказы о том, что при пожаре погибла половина, если не две трети (у страха глаза велики) населения города, то ли триста тысяч, то ли ещё больше, укрепили их в уверенности, что они поступили мудро, вовремя покинув родные кочевья. Если уж Стамбул эти гяуры разграбили и сожгли, несмотря на бесчисленные рати янычар, его защищавших, то что смогли бы противопоставить такой силе они?

Мурзы понимали, что просто так им новую землю не оставят. Её надо заслужить. Зная о назревающей войне за власть, лидеры ногаев предложили

Румелийскому бейлербею Еэну-паше своё ополчение в помощь. За утверждение прав на владение Добруджей. Экономика страны от такой рокировки существенно теряла, но около тридцати тысяч конных лучников… паша преодолеть соблазн не смог. Силистрийскому бейлербею был обещан более богатый вилайет в Анатолии, ногаям временно разрешили остаться в Добрудже, до отвоевания их исконных земель у врагов.

Еэну пришлось пойти на согласие с кочевниками, так как договориться с руководством оджака он не смог. Точнее, чего уж перед собой скрывать, не захотел. Ему предлагали всего лишь должность каймакама Стамбула, а у него перед глазами стояла в мечтах сцена опоясывания его знаменитой саблей [Церемония опоясывания поясом с раритетной саблей заменяла в Османском султанате коронацию. Сабля хранилась в мечети Стамбула и доставалась только для этого действа.]. Тогда, прибыв в Стамбул, он был ослеплён перспективой возможности взять власть в свои руки. Сначала – как Великого визиря при сумасшедшем султане, а потом… в конце концов, детей у Мустафы нет и не будет, династию надо будет всё равно менять… почему бы ему самому не стать основателем новой династии? Еэнов.

Сейчас, в запарке организации новой армии, которой предстояло завоевать трон султанов, ему было неудобно вспоминать, как тогда тайком, чтоб никто не слышал, произносил полушёпотом: – Султан Еэн.

Халиф Еэн. Падишах Еэн. Династия Еэнов. Еэновский султанат.

Произносил и млел от этих звуков. Какое может быть каймакамство, при возможности стать самым могучим государем в мире? Он решился рискнуть, прекрасно понимая, что оджак, дополненный тимариотами – куда сильнее, чем его румелийская армия. Ведь имея под рукой ресурсы

Румелийского вилайета, самого развитого и богатого, войско можно нарастить. Однако пока ему не удалось достичь и обычной численности прошлых лет. Не помогла переброска почти всех войск с имперской границы. Взбесила его позиция господарей Валахии, Молдавии,

Трансильвании. Их полки составляли как бы не больше половины обычно подчинённых ему вооружённых сил. По обычаям султаната господари подчинялись непосредственно ему и должны были выставлять, по первому требованию, воинов. Райя для помощи в наведении порядка в Стамбуле они прислали, войска же предоставлять отказались. Отговариваясь разными предлогами, явно надуманными, и не являясь к нему по вызову на личную встречу.

"Я им это непослушание, это подлое предательство, равноценное удару в спину, запомню. Первым делом, когда разобью соперников, соберу армию и пойду наводить порядок на север. Эти неслухи у меня ещё сажаемыми на кол собственными детьми налюбуются, насилуемыми до смерти жёнами и сёстрами… и сами будут умирать медленно… самых лучших палачей привлеку".

Потом тяжёлая работа и нервотрёп приглушили радостный подъём тех дней. Хлопот оказалось – выше минаретов Айя Софии. Но кто обещал, что всё пройдёт легко и быстро?

При горячем одобрении своего войска и янычар, оставшихся в

Стамбуле, он провозгласил о возвращении на трон султанов Мустафы I.

Скромно отведя себе (пока) место Великого визиря. Последний из Османов, узнав о том, что его опять делают султаном, сильно расстроился и расплакался. Быть султаном ему не нравилось. Пришлось уверять недоумка, что никаких обязанностей на него возлагать не будут, а для разбрасывания в проливе будут давать много монет. Любил Мустафа подкармливать рыб золотыми. Попытавшуюся было претендовать на власть его совсем выжившую из ума старуху-мать тайком удавили. Чтоб не путалась под ногами, не до неё.

Мустафа был очень популярен среди янычар, короткое его правление вспоминалось ими как золотое время. Банды янычар тогда, ничем не рискуя, грабили богатых горожан столицы. Тяготами службы сумасшедший их также не обременял, в отличие от севшего на трон после него Мурада.

Каймакаму Стамбула Муссе-паше было оставлено его каймакамство и даровано звание сердара (главнокомандующего) войска халифа. Он уже знал, что лидеры оджака в разгроме столицы обвинили именно его, за что светила ему скорая и лютая смерть, поэтому Мусса безоговорочно стал на сторону Еэна. Хотя, имея более высокий чин, мог претендовать и на

Великое визирство. Впрочем, человек неглупый, каймакам понимал, в смутные времена всё решает военная сила. У него самого её было слишком мало, чтобы даже остаться в живых.

Именно Мусса-паша смог сагитировать уцелевших при разгроме города янычар, в основном – ветеранов и не ходившую в походы молодёжь, присягнуть Мустафе. То есть, следовательно, выступить против родного оджака, выдвинувшего идею выбора султана из Гиреев. Еэн не мог не оценить подобной услуги. Не без помощи градоначальника удалось набрать в армию много азапов (наёмников на время войны) и секбанов в Стамбуле.