Ветеран - Фредерик Форсайт

Днем хирург вошел ко мне в комнату. Его сопровождал французский генерал по фамилии Де Монсабер, прекрасно говоривший по-английски. «Коллеги сообщили мне, что половина этих раненых должна была умереть, сказал он. — Что вы с ними сделали? Как вам это удалось?» Я объяснил, что не делал ничего такого особенного, просто старался, как мог, вот только бинтов и медикаментов не хватало. Они заговорили о чем-то по-французски. Затем генерал сказал: «Мы должны составить списки погибших. Имелись ли у них, солдат всех национальностей, жетоны, какие-либо другие опознавательные знаки?» Я объяснил, что никаких жетонов не было и что ни один раненый, поступивший ко мне, не умер.

Они снова переговорили между собой, причем хирург то и дело недоуменно пожимал плечами. Потом генерал снова обратился ко мне: «Хотите остаться здесь и продолжать работу с моими коллегами? Работы, как видите, на всех хватит». И я, разумеется, согласился. Ведь у меня просто не было другого выхода. Бежать, но куда? Немецкая армия отступала так быстро, что мне ее ни за что не догнать. Если вернуться в тот двор, могут убить партизаны. К тому же я совершенно обессилел. Сказывался недостаток сна и еды. Голова закружилась, я потерял сознание и упал на пол.

Проспал я, наверное, часов двадцать, а потом, приняв ванну и подкрепившись, почувствовал, что могу вернуться к работе. Всех французов, чьи раны затянулись и не вызывали беспокойства, постепенно, на протяжении десяти дней, отправляли на юг — в Перуджиа, Ассизы, даже в Рим. Большинство пациентов сиенского госпиталя составляли раненые с моего двора.

Им надо было вправлять кости и гипсовать конечности, вскрывать нарывы, повторно оперировать, в случае серьезных внутренних повреждений. Но вот что удивительно: обычно в таких случаях раны воспаляются и больные погибают от заражения крови. Здесь же ничего подобного не наблюдалось. Раны были чистые, разорванные артерии срастались сами по себе, внутренние кровоизлияния рассасывались. Французский полковник был родом из Лиона и оказался настоящим мастером своего дела; я ассистировал ему во время операций. Работа продолжалась сутки напролет, и ни один из наших пациентов не умер.

Вал войны катился на север. Мне разрешили жить с французскими офицерами. Их главнокомандующий посетил госпиталь и выразил мне личную благодарность за то, что я сделал для Франции. Пятьдесят раненых немцев поступили целиком под мою ответственность. Примерно через месяц всех нас эвакуировали в Рим. Ни один из этих немцев уже не смог бы принимать участия в боевых действиях, а потому всех их при содействии Красного Креста отпустили.

— И они поехали домой? — спросил американец.

— Да, все они отправились домой, — сказал хирург.

Медицинские службы американской армии забрали своих ребят и переправили пароходом в Штаты. Тот паренек из Остина, который в предсмертном бреду звал мать, отправился к себе, в родной Техас. Внутренности у него были на месте, желудок зашит и функционировал совершенно нормально.

После освобождения Франции французы тоже забрали своих и вернули их домой. Британцы явились за своими, а заодно захватили и меня. Генерал Александер посетил госпиталь в Риме и был наслышан о том дворе в Сиене. И сказал, что если я желаю продлить контракт, то смогу спокойно долечивать немцев в Британском военном госпитале. Я согласился. Ведь Германия терпела поражение. К осени сорок четвертого все это понимали. Потом капитуляция в мае 1945-го, и с ней в Европу пришел мир. И мне разрешили вернуться в мой родной и изрядно пострадавший от бомбежек Гамбург.

— Тогда что вы делаете здесь тридцать лет спустя? — спросил американский турист.

С Пьяцца дель Кампо донеслись громкие крики. Одна из лошадей упала, сломала ногу, жокей потерял сознание и выбыл из соревнований. Но скачки продолжались. Песок разметало в разные стороны, под копытами лошадей обнажилась булыжная мостовая, лошадям в таких условиях было трудно удержаться на ногах, и представление приобретало все более опасный характер.

Рассказчик слегка пожал плечами. И огляделся.

— То, что происходило здесь, в этом дворе, на протяжении трех дней, лично я склонен считать чудом. Но сам я был тут ни при чем. Я был молодым неопытным хирургом, старался, как мог, но от меня мало что зависело. Все дело в девушке.

— Не последний Палио в нашей жизни, — заметил турист. — Расскажите об этой девушке.

— Что ж, хорошо. В Германию я попал осенью 1945-го. Гамбург находился под британской оккупацией. К 1949-му Германия вновь стала свободной республикой, а я начал работать в частной клинике. Она процветала, вскоре я стал одним из партнеров. Женился на местной девушке, у нас было двое детей. Жизнь становилась все лучше, Германия быстро восстанавливалась и развивалась. Мне удалось открыть собственную небольшую клинику. Платную, разумеется, и лечил я только богатых, а потому сам вскоре разбогател. Но я так и не забыл двор в маленьком городке Сиена, не забыл и девушку в монашеском одеянии.

С женой мы прожили пятнадцать лет, но в 1965-м наш брак распался. Дети были тогда еще подростками, они страшно переживали, но все понимали. Я был богат и свободен. И вот в 1968 году решил вернуться сюда и найти ее. Просто для того, чтобы поблагодарить.

— И вы ее нашли?

— В каком-то смысле да… Прошло двадцать четыре года. По моим подсчетам, ей должно было быть уже под пятьдесят, как и мне. Она могла остаться монахиней или же, если по какой-то причине покинула монастырь, превратиться в пожилую замужнюю женщину с детьми. И вот летом 1968 года я приехал в Сиену, поселился в отеле «Вилла Патризиа» и принялся за поиски.

Первым делом обошел все монастыри. Их оказалось три, каждый принадлежал отдельному религиозному ордену. Я нанял переводчика и обошел все три. Говорил с настоятельницами. Два монастыря были здесь во время войны, третий появился позже. Но все настоятельницы лишь качали головами, когда я описывал им монахиню, которую ищу. Вызывали сестер постарше, но и они ничего не знали и не слышали об этой женщине. Особенно тщательно описывал я одежду, которая тогда была на ней: бледно-серое одеяние с вышитым на груди более темными нитками символом. Никто не знал, что означает этот сломанный крест. Ни в одном из монастырей никогда не носили бледно-серых одеяний. Тогда я решил расширить круг поиска; возможно, она пришла из монастыря, находившегося вне стен города. Допустим, решила навестить родственников, оставшихся в оккупированной немцами Сиене в 1944 году. Я разъезжал по всей Тоскане, заглядывал в каждый монастырь. Безуспешно. Мой переводчик уже начал терять терпение, а я продолжал выяснять, какие монашеские ордена существовали здесь прежде. Выяснилось, что в нескольких из них послушницы носили бледно-серые одеяния, но креста со сломанной перекладиной на них никто не видел.