Горбун - Поль Феваль

– Включая и Джона Лоу! – ввернул Ориоль.

Ему, конечно, никто не возражал.

– Все говорят, – продолжал Гонзаго, – «Этот человек всюду имеет своих эмиссаров; его агенты беспрестанно бороздят Францию, Испанию, Италию. Он разыскивает вашу дочь, с большими усердием, чем вы сами…».

Он обращался к принцессе:

– Вам это говорили, мадам, не правда ли?

– Говорили, – не поднимая глаз и не поворачивая головы мрачно бросила Аврора де Келюс.

– Вот видите, – заметил Гонзаго, адресуясь в президиум. И затем опять к супруге:

– Вам также жужжат: «Ваши усилия в поисках ребенка напрасны, потому, что вам мешает некий злодей. Он, оставаясь в тени, искусно манипулирует, сбивая ваших людей с верного пути». Разве вам так не говорили, мадам?

– Говорили, – опять отозвалась принцесса.

– Прошу и это принять к сведению, господа пэры и господа юристы.

В таком случае еще один вопрос, мадам. Не пытались ли вас убедить в том, что этот укрывающийся в тени злодей – ваш муж. Не говорили ли вам, что вашей дочери возможно уже нет в живых, потому, что встречаются на свете негодяи, ради корысти способные на убийство ребенка, и, возможно…, не хочу договаривать, мадам. Но говорили вам это?

Побелев, как полотно, Аврора де Келюс ответила в третий раз.

– Говорили.

– И вы этому верили? – срывающимся от сдерживаемого негодования голосом спросил принц.

– Верила, – сипло процедила принцесса.

После ее ответа в зале возник шум. Многие вскочили с мест. В адрес принцессы полетели возмущенные возгласы.

– Зря вы это сказали, принцесса, – шептал на ухо Авроре де Келюс кардинал. – Не знаю пока, к чему ведет Гонзаго, но, похоже, вы проиграли.

Она сидела молча и неподвижно. Председательствующий Ламуаньон открыл было рот, чтобы обратиться к ней с упреком. Но Гонзаго великодушно его удержал.

– Не нужно, господин президент, прошу ваши, – смиренно потупив взор, произнес он. – Всех остальных тоже прошу поберечь силы. Раз что уж я оказался в положении обвиняемого, ту нужно испить чашу до дна. Бог свидетель всем моим стараниям и страданиям. Если быть честным до конца, то сегодняшний торжественный совет я созвал для того, чтобы госпожа принцесса хотя бы один раз в жизни меня выслушала. За восемнадцать лет, что мы в браке, я ни разу не был удостоен этой чести. Восемнадцать лет мои усилия сводились лишь к тому, чтобы она, сбиваемая с толку гнусными наветами, узнала меня, какой я есть в действительности. И вот сегодня, наконец, я имею возможность представить неоспоримое доказательство моей преданности супруге.

После этих слов в зале установилась гробовая тишина. Затем, обращаясь только к ней, он торжественно произнес:

– Клеветники, вам сказали правду, мадам. И во Франции и в Испании, и в Италии мои люди неустанно вели поиски. Но мастера кривотолков по причине скудоумия не верно истолковали причину моих усилий, потому что усилия эти направлялись вам не во зло, а во благо. Я искал без отдыха, без перерыва, пуская в ход мои связи, мои дипломатические каналы, мое богатство, мое золото, мое преданное вам сердце. И вот сегодня, (вы слышите меня?), сегодня, вознагражденный за столько лет неустанного труда, к вам, меня презирающей и ненавидящей, взываю я, вас почитающий и любящий, распахните объятия, счастливая мать, – я нашел вашего ребенка!

Он повернулся к ожидавшему распоряжений Пейролю и отчеканил:

– Пусть сюда приведут мадемуазель Аврору де Невер!

Глава 10. Я здесь!

Нетрудно привести произнесенные Гонзаго слова. Но как описать страстность его речи, широту жестов, пламенеющий самоуверенный взгляд? Это был прекрасный актер, способный проникнуть в исполняемую роль настолько, что сам он начинал верить сочиненной им легенде, действовать в вымышленных обстоятельствах с безукоризненной достоверностью. Будь его талант направлен по назначению, он искусством лицедея покорил бы весь свет, заткнув за пояс самого Жана Батиста Мольера. Среди собравшихся на семейный совет было много тех, кто не носил высоких титулов, – людей циничных, грубых: хладнокровных черстводушных чиновников, ради наживы готовых на все коммерческих воротил. Их успех состоял в том, чтобы удачно обмануть, самим оставаясь не обманутыми. То были профессионалы лжи, и никто в поведении Гонзаго не обнаружил вранья. Ориоль, Жирон, Альбрет, Таранн и другие сопереживали своему шефу не потому, что были им подкуплены, а совершенно чистосердечно. Ему удалось ввести в заблуждение даже тех, кто заранее знал о предстоящей лжи. Они размышляли приблизительно так: «Лгать он будет позднее, но сейчас говорит правду». При этом у большинства возникало недоумение: «Как в одном человеке могут уживаться такая щедрость души с циничным коварством?» Те же, кто в высшем свете был ему вровень, вельможные синьоры, направленные регентом, чтобы разобраться в его делах и вынести беспристрастное решение, теперь почувствовали угрызения совести за то, что прежде ему не вполне доверяли. Благородный поступок, продиктованный, как всем представлялось, бескорыстной, самоотверженной, рыцарской любовью к жене, его великодушие, не смотря на ее к нему неприязнь, необычайно возвысили Гонзаго в глазах присутствовавших. Прежние времена при всех их несовершенствах и пороках имели одно неоспоримое преимущество перед нынешним. В них существовал воздвигнутый на незыблемый пьедестал культ семейной добродетели. Последние слова Гонзаго произвели на собравшихся настоящее потрясение. Никто не остался равнодушным. Президент мсьё де Ламуаньон утер слезу, а прославленный военачальник Вильруа воскликнул:

– Черт возьми, принц, вы – настоящий рыцарь!

Но интереснее всего было конечно наблюдать, как внезапно переменился только что зубоскаливший Шаверни и как, будто от громового удара, вздрогнула принцесса. Юный маркиз на какое-то время просто оцепенел, раскрыв рот, а затем, словно не веря сам себе, прошептал:

– Если он это действительно сделал, то провалиться мне на месте, я прощу ему все остальное!

Аврора де Келюс поднялась из кресла, бледная, как привидение, дрожа всем существом, вот – вот готовая упасть в обморок. Кардиналу де Бисси пришлось ее поддержать. Широко раскрытыми глазами взирала она на дверь, в которую только что исчез мсьё де Пейроль. В каждой ее черте дрожали страх и надежда. Неужели сию минуту сбудется предсказание, написанное неизвестной рукой на полях молитвенника? Там было сказано явиться на совет. Она явилась. Ее душа рвалась навстречу дочери, которую она искала восемнадцать лет. И вот теперь она напряженно ждала ее появления. Остальные – тоже.

Пейроль удалился через дверь, ведущую к покоям принца. Через несколько секунд показавшихся вечностью он возвратился, ведя за руку донью Круц. Гонзаго устремился им навстречу. Вся огромная зала, не сговариваясь, будто по команде, в один голос выдохнула: