Шпагу князю Оболенскому! (сборник) - Валерий Гусев

— А чего ты так за него переживаешь? Тебе-то что за печаль? Упек его — и правильно!

— Я вину свою поправить хочу.

— Извини — сдурел, что ли? — Иван Макарович треснул книгой по столу. — Ты года еще не работаешь, а он уже десять лет пьет. Нашел виноватого!

— А ты сколько лет в председателях ходишь? Не у тебя ли на глазах он…

— Можно? — В раскрытых дверях стоял партийный секретарь Виктор Алексеевич.

— Входи, входи! — обрадовался председатель. — Ты послушай, что наш участковый придумал: Елкину дом требует отремонтировать за счет колхозных средств, пока тот в тюрьме отдыхает…

— Не в тюрьме он, а на лечении, — перебил, поправляя, Андрей.

— Ну да — производственные травмы залечивает! Только вот где он их получил, на каком производстве? Я года два уже его ни в поле, ни на ферме не видел!

— А что? — сказал секретарь, трогая усы и покашливая. — Андрей правильно советует. Вернется человек к новой жизни — в новый дом. Это фактор. Ты материал отпусти, а на работу мы комсомол привлечем, верно?

— Ну как хотите…

— Я бы не комсомол — я бы несоюзных привлек, — тихо, как-то неуверенно сказал Андрей. — Пока их кто другой к рукам не прибрал.

Иван Макарович плюхнулся в кресло, повертел головой возмущенно, но промолчал сдерживаясь.

— Верно, — опять поддержал Андрея Виктор Алексеевич. — Мало мы с ними работаем. Ведь все шалости и безобразия от безделья идут. Я вот как-то в спортивно-трудовом лагере был — для "трудных", — там какой основной метод профилактики? Простой: загружают их мероприятиями до пупка, вздохнуть не дают. Так некоторые даже курить бросают без всякой агитации, забывают про это дело — некогда. Только если ты, Андрей, на Великого косишься, то это зря. Смотри, как ребята переменились, даже постриглись, спортом занимаются…

— Форму школьную не снимают, — подхватил Иван Макарыч, — а раньше все на самое рванье мода у них была, хиппи какие-то, а не молодежь.

— Эх, Иван Макарыч, передовой ты человек, вдаль глядишь, а что под носом — не видишь, — горько сказал Андрей. — У этих ребят из приличной одежды — только форма и была. Они ведь нарочно самую рвань носили, правильно ты заметил, — будто мода такая чудная, а на самом деле им просто похвалиться нечем. И про волосы вы не радуйтесь: сам в парикмахерской слышал, Куманьков какому-то пацану объяснял, почему стрижется, — в драке, говорит, слабых мест не должно быть, мешают. А каким спортом они занимаются? Боксом и приемами! Бандитов он из них готовит! Поняли?

— Ну что ты кричишь? Не волнуйся. Ты уж слишком сыщиком стал — все тебе враги мерещатся, — остановил его секретарь.

Андрей вздохнул. Что он мог сказать? Ничего. Да и сделать пока тоже.

— Ну вот что, — председатель полистал календарь, — мы тебе советчики-то не больно сильные. Давай-ка сообща решать. Вот числа пятнадцатого правление соберем, школьный актив пригласим…

— Комсомольский комитет, — подсказал секретарь.

— Точно. Ты, Андрей, свои соображения подготовь, обсудим — вместе и придумаем, как нам на молодежь влиять. Верно я говорю?

— Пораньше бы, — попросил Андрей.

— Не выйдет пораньше. Пока!

Когда за Андреем закрылась дверь, председатель сказал партийному секретарю:

— Алексеич, а повезло нам с участковым! Сам пацан еще, а за все у него душа болит.

— У него и отец такой был. Ты-то его не помнишь. Сам погибай, а товарища выручай — по такому правилу жил.

Утром — ни свет ни заря — Андрей еще плащ не успел повесить — Галка ворвалась. Похвалилась маникюром и прической (пойми же наконец, что я уже взрослая), сообщила, что была у Великого на именинах (видишь, другие-то обращают на меня внимание), спохватилась — вспомнила, зачем пришла: мальчишки что-то нехорошее затевают, по углам шепчутся, Великому донесения носят. Молодец я?

А было тем вечером вот как. Великий давал бал. При свечах, при полном антураже отмечал свой юбилей.

Галка, естественно, в королевы попала. Но вела себя несерьезно, неподобающим королеве образом: фольговую корону набекрень сдвинула и на комплименты короля отвечала насмешками — это она умела. Великий снисходительно не замечал ее выходок — только прищуривался да — нет-нет дергал обещающе уголком рта.

Колька и Васька Кролик, которые по праву чувствовали себя здесь первыми персонами, "особами, приближенными к императору", ревниво, хмуро и неодобрительно косились на Галку, морщились и перешептывались. Остальные приглашенные были только фоном, скромничали, чувствуя это; девчонки хихикали по углам, с жадным любопытством озирались, не скрывая интереса, мальчишки терялись — больно непривычно.

Мишка пока таинственно отсутствовал, его ждали — он обещал принести гитару, но все не шел и не шел. Галка стала скучать, она жалела уже, что согласилась прийти, тем более что знала — Андрею это не понравится. Но какое-то безотчетное желание толкнуло ее — смутно почувствовала скрываемый Андреем интерес, его беспокойство, да и, что врать-то, подразнить его хотелось.

Великий заметил Галкину хмурость и послал Ваську к Куманьковым. Тот вернулся быстро, принес гитару и, передавая ее Великому, что-то быстро шепнул ему. Великий сказал: "Хоп!" — и, красиво взяв гитару, откинулся назад и "сделал мутные глаза", как выразилась Галка.

Сначала он спел какой-то полублатной романс, но скоро понял, что этим репертуаром никого не проймешь, и застучал по струнам на манер игры на банджо. Зазвенела какая-то веселая, просторная мелодия, будто в ней было синее небо и яркое солнце и слышался топот копыт:

Эта песня для сердца отрада,

Это песня лазурных долин.

Колорадо мое, Колорадо

И мой друг — старина карабин…

Ребят разобрало: сразу повеселели, стали притопывать ногами, подмигивать в такт, прищелкивать пальцами — такая заводная была песня, и слова хоть и не очень понятные, но такие притягательные. Даже королева Галка стала подпрыгивать на стуле. Ну ей, известное дело, лишь бы поплясать, все равно подо что, хоть под "Колыбельную".

…Если враг — встретим недруга боем

И в обиду себя не дадим.

Мы — ковбои с тобой, мы — ковбои!

Верный друг — старина карабин…

— Эх, жалко Сенька не слышит! Ему бы эта песня во как подошла! Про прерии!

— Да, — презрительно протянул Великий и резко прижал струны. — Укатал участковый друга.

Стало тихо.

— А что… — осторожно вставил Кролик. — Он же человека убил. Хоть и не нарочно.

— "Нарочно — не нарочно", — передразнил с заметной злостью Великий. Знаешь ты, что такое мужская дружба? Это святой закон. Выше его ничего нет на свете: ни родства, ни любви, ни долга. Понял?

— Понял, — проворчал Васька. — Только не совсем. — Отсел на всякий случай подальше.

— Сейчас совсем поймешь. Вот пришел к тебе друг поздней ночью, усталый и раненый, и говорит: "Я, Васька, человека убил, меня милиция ищет". — "За что?" — спрашиваешь. "Он девушку мою оскорбил". А ты: "Правильно ты, Колька, сделал!"

— Это почему вдруг — Колька? — запротестовал Челюкан.

— Это к примеру, не дрожи. Как должен поступить настоящий друг? Ваши действия, братец Кролик?

И ребята и девчонки с напряженным интересом прислушивались к разговору, как заводные переводили глаза с Великого на Ваську и обратно.

— Ну это… Я б его убедил, что надо сознаться, чистосердечно раскаяться, что ли?

— Васька сам бы в милицию побежал сообщить, — вставил, смеясь, кто-то из мальчишек. — Он у нас честный.

— Так, — отчеркнул Великий. — Ваш вариант, Челюканчик?

— Мой такой, — брякнул Колька. — Иди ты, откуда пришел, чтоб я тебя не видел больше.

Великий дернул щекой, встал, задев Галкину коленку, прошелся по комнате.

— Мушкетеры? Нет, братцы, еще одно такое выступление, и я вас разжалую. Сопляки! Слушай сюда: есть единственный вариант, мужской, честный. "Мой дом, Колька, теперь твоя крепость. А придут за тобой мусора, вместе будем отстреливаться". Ясно? Вот так, гвардейцы, поступают настоящие мужчины. А этот ваш Ратников сам выследил друга, сам поймал, сам за решетку привел. А все из-за чего? Добро бы — честь мундира, престиж, а то из-за девки, не поделили…

Вот тут и влетел в горницу Мишка Куманьков: глаза блестят, дышит тяжело — бежал, видно, торопился; весь перемазанный какой-то, вроде кирпичной пылью, голова в паутине. Шепнул что-то горячо Великому. Тот повернулся к собравшимся, бесцеремонно объявил:

— Кончен бал. Погасли свечи. Мушкетерам — остаться при дворе. Галочка, я вас провожу. Или нет — в другой раз, ладно?

(Что на это сказала или сделала Галка — неизвестно, но представить можно. Сама бы она ушла с удовольствием, но терпеть, чтобы ее по-хамски выставляли… нет, это не для Галки. Рассказ свой Андрею она заканчивала спокойно — значит, сумела на оскорбление ответить по-королевски…)