Товарищ император - Ольга Тонина

Внезапно он вздрогнул – в зал вошла молодая, можно сказать юная девушка в джинсовом, как было модно среди северян, костюме-тройке от Мурмана Республики, проклёпанного серебром. Иосифа сразу привлекло её лицо. С правильными, удивительно живыми чертами, в нём присутствовала какая-то изюминка, нечто такое, что заставило горячее сердце горца пропустить удар. Мужчина поднялся из-за стола, а прекрасная незнакомка что-то сказала поспешившему к ней официанту, и тот, кивнув, провёл её к столику в углу возле огромного окна. Усадил, выслушал заказ, удалился. Нет, но не отступит, В конце концов, Иосиф – мужчина! Быстро вышел из зала на улицу – как же ему повезло! Киоск голландских торговцев работал. Вытащил из кошелька пятирублёвку, купил огромный букет алых тюльпанов, торопливо вернулся. Слава Богу, прекрасная незнакомка сидела на прежнем месте и мелкими глотками пила чай в ожидании, пока принесут остальные блюда. Собрав всю свою волю в кулак, на твёрдых ногах, с охапкой цветов он приблизился к столику, дождался, пока красавица поднимет на него свои голубые, словно озеро Рица, глаза, и произнёс: Плыви, как прежде, неустанно Над скрытой тучами землей, Своим серебряным сияньем Развей тумана мрак густой. К земле, раскинувшейся сонно, С улыбкой нежною склонись, Пой колыбельную Казбеку. Чьи льды к тебе стремятся ввысь. Но твердо знай, кто был однажды Повергнут в прах и угнетен, Еще сравняется с Мтацминдой, Своей надеждой окрылен. Сияй на темном небосводе, Лучами бледными играй, И, как бывало, ровным светом Ты озари мне отчий край. Я грудь свою тебе раскрою, Навстречу руку протяну, И снова с трепетом душевным Увижу светлую луну.

Прекрасная незнакомка зарделась, словно те тюльпаны, которые Сосо держал в руках, затем мягким, журчащим голосом произнесла:

– Спасибо… Я польщена. Вы – с Севера?

– Прошу прощения… Иосиф, Джугашвили. Теперь – да. Учусь в Университете…

– Ой, извините, ничего не поняла… Стихи меня очаровали. Чьи они?

– Мои.

– Ой…

Девушка вновь ойкнула, стала совсем алой, а Сосо… Он тоже вдруг покраснел… Через пять минут они сидели вместе за столиком и болтали, словно старые знакомые. Ему было легко и приятно с ней. И с каждым её словом, с каждым взглядом Иосиф тонул в её прекрасных огромных, наивных глазах…

– Простите, а вы…

– Я из Империи. Мы с папой принимали участие в ралли.

– Да? Я, простите, ничего об этом не знаю – учёба поглощает всё моё время…

Сосо увлёкся девушкой не на шутку, горячее сердце горца дало о себе знать, и в это время Ольга ахнула:

– Папа…

Сосо проследил направление её взгляда и чуть не потерял дар речи от неожиданности – в зал входил одетый в такую же тройку от Мурмана Социалистовича самодержец российский, Николай Второй…

О времена, о нравы! (С)

-Ой-вэй! Сруль! Как ты можешь, есть свинину! – ребе Израиля, аж передернуло, от созерцания картины, поедания собеседником шашлыка. Причем ребе не знал, что его больше раздражало – наличие свинины на столе, или счастливое лицо Сруля.

– Таки сегодня суббота! – ответил Сруль, он же Мурман, наливая себе водки из запотевшего графина – Я ж не гой какой-нибудь, чтобы после трудовой недели изнурять себя молитвами и кошерной пареной капустой! И прекрати называть меня Срулем! Я Мурман! МУР-МАН! Даже не Акакий! А сегодня суббота! Сам Бог велел – шашлычок, банька, водочка, рыбалка, девочки – отдыхаем!

– Но ведь в Талмуде…, – начал было ребе Израиль, но Мурман его перебил:

– Блин, ребе! Как ты право достал уже! Был я в твоем любимом Иерусалиме! Дыра-дырой! Грязища, вонища, никаких приличных гостиниц! И таки ты хочешь, чтобы я поехал туда жить? Таки лучше я православие приму! Или в партию вступлю! Или в комсомол!

– Ты изменился не в лучшую сторону, – грустно констатировал ребе, ковыряя вилкой лист вареной капусты, лежащий на тарелке, – Ты позабыл о Торе…

– Ой-вэй! – фыркнул Мурман, – Ты пришел просить за свою дочь Розу, а сам попрекаешь меня Торой?

– Я не хочу, чтобы моя дочь стала уличной девкой…

– Ага, и при этом хочешь не нарушить Тору. Так не бывает ребе! Либо одно, либо другое. И зря ты от шашлыка отказался!

Ребе Израиль ответил молчанием. Почему так? Жил-был Сруль. Так себе жил. Хотя и не бедно. И вдруг… Бац, и он уже особа, вхожая к Императору! Поставщик Его Величества! А как же суббота, Священные Книги, шаббат? И ничем этого Сруля теперь не прошибешь! Хуже того, приходится идти на поклон! Ведь кому хочется, чтобы твои же соплеменники увезли родную дочь в какой-нибудь аргентинский бордель? Прокормить Розу, не нарушив заповедей Торы, он не может. Отдать сутенерам – вполне. Но ведь не хочется! Родная кровь, всё-таки! И единственный, кто может ему помочь – это Сруль, почитающий не субботу, а водку и некошерную свинину. Сруль, называющий его, ребе, гоем! Ибо, гой, по его мнению, это не инородец, а образ жизни! Он ребе, пришел просить соплеменника, о том, чтобы тот, взял его дочь на работу ойицианткой, ну, на худой конец, свинаркой! … Ребе призвал на помощь всю свою веру, и оглядел зал шашлычной сети общественного питания «Свинина по-иудейски от Мурмана». Сочувствия своим мыслям он не нашел. А вот ренегатов…

На сцену вышел еврейский квартет – скрипка, виолончель, альт, одетая по-северному в джинсу еврейка лет тридцати. Заиграли что-то северное: «Учкудук, три колодца…»

Ребе поморщился. Еще четверо. Четверо тех, кто променял мечту об Израиле, на жизнь здесь, в России. Вот так и будут играть здесь до самой старости на потеху посетителям, вместо того, чтобы в поте лица добывать хлеб насущный на земле обетованной…

Великопольский крестовый поход.

Войной это не было. Даже не было пограничным конфликтом. Просто на территорию одного государства, вторглись войска другого государства, недавно исчезнувшего с карты. Поэтому, государство-жертва агрессии лишалось юридических оснований заявить протест о вооруженной агрессии. Хитро? Так ведь в Вене не дураки сидят! Настало время аккуратно пощупать «ушедшую в себя» Россию за мягкое место. И польская кавалерийская дивизия имени Тадеуша Костюшко, как нельзя подходила для этой цели. Польши нет на карте, и поэтому в случае провала миссии от поляков можно откреститься. В случае успеха – можно использовать результаты этого успеха… * * *

– И тогда на всей территории Европы от Балтики и До Черного моря, от Гибралтара и до Урала взовьется ославленное победами польское знамя!…

Речь Юзефа Пилсудского завораживала. Гражина Пшездецкая и ее подруга Ягужина Добжецкая слушали Пилсудского уже второй час. Кроме них на окраине Варшавы, где проходил митинг, было не меньше ста тысяч человек. Два месяца назад они по городской канализации перебрались из немецкой части Варшавы в австрийскую. Жить с немцами стало просто невыносимо. Нет, их никто не насиловал, но их стали заставлять говорить по-немецки – закрывались польские школы, перестали выпускаться газеты на польском языке. В австрийской же зоне оккупации, по слухам было гораздо свободнее и вольготнее. К сожалению это оказалось правдой только на половину. Если в немецкой Варшаве они жили в девичьем интернате и учились в гимназии, находясь на государственном содержании, то в австрийской Варшаве они были полностью свободны – абсолютно никому нафиг не нужны. Ни жилья ни работы. Работа впрочем нашлась быстро – разумеется в борделе. Местная полиция, купленная сутенерами, закрывала глаза на слишком малый возраст жриц любви. Но работа и не напрягала – слишком высокая конкуренция была на ночном фронте.

На митинг Гражина и Ягужина пошли не из праздного любопытства, а из желания зацепить клиента побогаче. Особенно хотелось найти какого-нибудь приезжего лопуха из провинции. «Черту» они перешагнули месяц назад – сняли какого-то извращенца, польстившегося на двух молоденьких девочек по цене за одну. Труп клиента ничем не отличался от трупов тех, кто погиб на варшавских баррикадах. Убивать легко! Главное не попасться! Потом были еще три покойника – в среднем по одному в неделю. Убивать лучше своих – поляков – их меньше ищут.

Но речь Пилсудского завораживала…Он предложил всем из присутствующих на митинге, всем кому дорога честь Польши записаться в формируемый Польский Легион. Старые песни о Великой Польше, всколыхнули что-то в душе Гражины и Ягужины и они решили попробовать записаться. По крайней мере, это был шанс получить хоть какую-то приличную работу. К их немалому удивлению, попытка увенчалось успехом – медицинское училище, курсы медсестер, питание за «сет заведения», казарменный режим. Последнее юных паненок не пугало…

В самой Вене по поводу Польского Легиона развернулись жаркие дебаты. Нет, конечно же Польский Легион был нужен, но…нет, можно было смириться и с требованием Пилсудского, нарядить один из кавалерийских полков в средневековые латы польских гусар с гигантскими плюмажами из перьев, но вот обозы…Чайные и кофейные сервизы, походные ванны, личные служанки – складывалось впечатление, что в понимании польских генералов, война будет чем-то вроде пикника на природе. А эти споры по поводу военной формы – шапки пятиугольные или четырехугольные? А флажки на пиках улан? А вычурные эфесы на офицерских саблях? Ордена! Все хотели польские ордена! Какое все же дорогостоящее получалось «пушечное мясо»! Но прежде, чем рассказать о славе польского оружия, необходимо пояснить откуда взялись поляки для выполнения рейда в Россию.