Маяк - Филлис Джеймс

Она понимала, что эти квартирки обычно занимают сотрудники, работающие поденно или понедельно. Несмотря на то что миссис Бербридж, видимо, с помощью Милли, приготовила комнаты для этой неожиданной и вряд ли желанной гостьи — постель свежезастелена, кухня блистает чистотой, хлеб и молоко в холодильнике, — в квартире все же оставались следы пребывания предыдущей обитательницы. Справа от кровати висела гравюра Рафаэлевой Богоматери с младенцем, а слева — семейная фотография в дубовой рамке. Все семейство, обездвиженное сепией, продуманно расположилось у поручней морского пирса: бабушка и дедушка (дедушка — в инвалидном кресле) широко улыбаются, родители в праздничной летней одежде и трое ребятишек, круглолицых, с одинаковыми челками, напряженно смотрят прямо в объектив фотокамеры. Можно было предположить, что одна из этих фигур и есть та, что обычно занимает эту квартиру. Ее домашний халат из розовой шенили[16] висел в стенном шкафу, тапочки стояли наготове прямо под ним, а на книжной полке Кейт обнаружила романы Кэтрин Куксон в бумажных обложках. Снимая с плечиков этот халат и вешая вместо него свой собственный, Кейт почувствовала, что непрошено вторгается в чужую личную жизнь.

Она приняла душ, сменила блузку и энергично расчесала щеткой волосы, а затем снова заплела их в косу и постучала в дверь Бентону, подавая сигнал, что готова. Он немедленно вышел к ней, и она увидела, что он тоже переоделся: на нем был костюм в стиле Неру, такого темного зеленого цвета, что казался черным. В этом костюме Бентон был похож на священнослужителя и казался полным достоинства чужестранцем. Однако он не стеснялся своего наряда, будто давно привык его носить и надел его сейчас просто потому, что чувствовал себя в нем удобно и легко. Возможно, так оно и было. Кейт очень хотелось спросить: «Зачем было переодеваться? Мы ведь не в Лондоне и идем не на прием!» — но она понимала, что он может вполне справедливо принять ее слова за мелочную придирку. И кроме того, разве сама она не сделала то же самое?

Они молча пошли через мыс по тропе, ведущей к коттеджу «Тюлень». Позади них светящиеся окна Большого дома и отдаленные огоньки коттеджей только усиливали тишину вечера. Заход солнца словно стер иллюзию лета. Воздух был пропитан запахами позднего октября, по-прежнему не по сезону теплого, но с первыми признаками осеннего холодка, и от земли поднимался слабый аромат, словно угасающий свет вытягивал с поверхности мыса благоухание ушедшего дня. Темнота была бы абсолютной, если бы не звезды. Никогда еще они не казались Кейт такими бесчисленными и сверкающими или такими близкими. Они заполняли мохнатую тьму свечением, так что, глядя вниз, можно было разглядеть узкую тропу, вьющуюся чуть поблескивающей лентой, и даже отдельные травинки, мерцающие в свете звезд серебром, словно крохотные копья.

Открытая дверь коттеджа «Тюлень» находилась на его северной стороне, и свет из нее падал на выстланный каменными плитами дворик. Кейт заметила, что Дэлглиш совсем недавно зажег огонь в камине. Растопка еще потрескивала, и пламя пока еще не тронуло нескольких бездымных брикетов. На столе стояли открытая бутылка вина и три бокала. Комнату наполнял аромат свежесваренного кофе. Кейт и Бентон предпочли вино, и, пока Дэлглиш наполнял бокалы, Бентон придвинул рабочее кресло к обеденному столу.

Эту часть расследования Кейт любила больше всего и всегда ждала ее с нетерпением: спокойные минуты, обычно в конце каждого дня работы, когда оценивается сделанное и обсуждаются планы дальнейших действий. Это время разговоров и молчаний, с по-прежнему растворенной в ночь дверью коттеджа, с пляшущими на каменном полу красными отблесками горящего в камине огня, с запахом вина и кофе, давало Кейт пусть не совсем полную, но все же возможность ощутить уют и безопасность домашнего очага, которых она никогда не знала в детстве и которые, как ей представлялось, должны составлять самую суть семейной жизни.

А.Д. уже расстелил на столе карту острова.

— Разумеется, — начал он, — мы можем считать, что расследуем убийство. Мне не хочется использовать это слово в разговоре с кем-либо из живущих на острове до тех пор, пока мы не получим подтверждения от доктора Гленистер. Если все сложится удачно, оно может прийти завтра, примерно к полудню. Давайте пока рассмотрим имеющиеся факты, насколько они нам сейчас известны. Только сначала нам надо придумать имя предполагаемому убийце. Какие будут предложения?

Кейт была знакома эта неизменная манера Дэлглиша. Он терпеть не мог таких прозвищ, как «приятель» и ему подобных, широко используемых в повседневной полицейской практике. Ей следовало бы подготовиться, но сейчас в голове не было ни одной подходящей идеи. А Бентон сказал:

— Мы могли бы называть его «Смитон», сэр, по имени создателя маяка на Портландском мысу. Ведь здешний маяк — копия Портландского.

Дэлглиш не счел нужным его поправить, только сказал:

— Это, пожалуй, слишком жестоко по отношению к такому блистательному архитектору.

— А можно — Калкрафт, — снова предложил Бентон, — был такой вешатель в девятнадцатом веке.

— Что ж, пусть будет Калкрафт. Итак, Бентон, что нам известно?

Бентон отодвинул свой бокал чуть в сторону и встретил взгляд Дэлглиша.

— Жертва, Натан Оливер, приезжал на остров Кум регулярно, каждые три месяца, и оставался всегда на две недели. В этот раз он прибыл в понедельник, вместе с дочерью Мирандой и секретарем Деннисом Тремлеттом. Так обычно и бывало. Некоторые известные нам факты получены в результате информации, которая может быть не вполне точной или совсем неточной, но его дочь утверждает, что Оливер вышел из Перегрин-коттеджа сегодня утром, около двадцати минут восьмого, без всегдашнего горячего завтрака. Его труп был обнаружен в десять часов утра Рупертом Мэйкрофтом, к которому очень скоро подошли Дэниел Пэджетт, Гай Стейвли, Джаго Тэмлин, Милли Трантер и Эмили Холкум. Очевидная причина смерти — удушение, имевшее место либо в помещении под фонарем маяка, либо выше — на круглой площадке. Затем Калкрафт принес альпинистскую веревку, завязал ее узлом вокруг шеи Натана Оливера, закрепил веревку за поручни и перебросил через них тело жертвы. Следовательно, Калкрафт должен обладать достаточной силой для того, чтобы если и не втащить мертвый груз — труп Оливера — по недлинному лестничному пролету на верхнюю площадку, то хотя бы для того, чтобы перевалить его через поручни.

Вы говорили, сэр, что показания доктора Шпайделя поразили вас тем, что были далеко не полными. Он написал Оливеру записку, прося его о встрече на маяке сегодня утром, в восемь часов. Эту записку он вручил Милли Трантер, которая утверждает, что передала ее, опустив в ящик для писем у двери Перегрин-коттеджа. Она признает, что рассказала о поручении Джаго Тэмлину. Миранда Оливер и Тремлетт могли прочесть записку, как и всякий, кто мог иметь доступ к автотележке. Однако получил ли Оливер эту записку? Если нет, зачем он пошел к маяку? Если встреча была назначена на восемь часов, почему он отправился туда в семь двадцать? Было ли время встречи, указанное в записке, изменено, и если так, то кем? Восемь нельзя легко изменить на семь тридцать, если не зачеркнуть и не надписать новое время над зачеркнутым. А это было бы до смешного нелепо. Это дало бы Калкрафту всего тридцать минут — при условии, что Оливер пришел вовремя, — чтобы встретиться с ним, подняться на самый верх башни, совершить убийство и уйти. Разумеется, Калкрафт мог уничтожить оригинал и заменить записку. Но все равно было бы нелепо изменить назначенное время всего на тридцать минут.

Помимо всего прочего, имеется дополнительное доказательство — дверь маяка. Шпайдель утверждает, что она была заперта, когда он пришел. Это означает, что кто-то находился внутри башни: Оливер, его убийца или они оба. Когда он вернулся, примерно через двадцать пять минут, она была открыта, и он заметил, что одной веревки на крюке нет. Он ничего не слышал. Но с другой стороны, могли он что-нибудь услышать внизу, на расстоянии 120 футов от помещения, где совершилось убийство? Однако возможно, что Шпайдель лгал. У нас ведь имеется только его утверждение, что дверь была заперта и что он так и не встретился с Оливером. Оливер мог ждать его, как было запланировано, а Шпайдель мог сам его убить. Кроме того, у нас есть только показания Шпайделя, подтверждающие время смерти Оливера. Но почему он выбрал маяк для этой встречи? Мы знаем, что он солгал, сказав мистеру Дэлглишу, что маяки — его хобби.

— Предполагалось, что вы представите нам факты, — сказала Кейт. — А вы отклонились и перешли к предположениям. Есть еще вещи, которые нам определенно известны. Оливер всегда был трудным гостем, но в этот раз он, кажется, был еще более несговорчив, чем обычно. Был скандал у причала, когда он узнал, что пробирки с кровью, сданной им на анализ, потеряны, затем последовала его жалоба Мэйкрофту, повторное требование переселить Эмили Холкум и предоставить ему коттедж «Атлантик» и сцена за обедом в пятницу. Кроме того — помолвка Миранды с Тремлеттом. При этом все трое ведут себя весьма странно, не правда ли? Оливер возвращается домой после обеда поздно, когда Миранда уже легла, и уходит утром, пока она еще не встала с постели. Похоже, он решил не видеться с ней. И зачем он заказал катер на сегодня? Для кого? Можем ли мы поверить рассказу Миранды, что он примирился с этим браком? Разве это характерная реакция для человека, который был столь эгоистично поглощен своей работой, что категорически исключал малейшее неудобство, способное ему помешать? А может быть, мотив убийства кроется гораздо глубже, в далеком прошлом?