Бронзовый грифон - Владислав Русанов

– Разговорчики! – одернул его Дыкал. – Пики само собой крепче надо. Только еще знать надо, что товарищ ни справа, ни слева тебя не бросит и не побежит вперед ветра. Только когда друг другу верить, дык, будете, тогда из вас толк выйдет. А конница? Да, страшно, когда на тебя конница прет. Орут, мечами машут… Дык, конь не кот, через щиты не сиганет. Да и на копье добровольно напарываться поостережется. Сила конницы в шуме, скорости, лихости, а наша – в уверенности и спокойствии. Ясно, зеленые?

– Ясно, ясно… – нестройно ответили новобранцы.

– А коли ясно, завтра, дык, еще побегаем. А сейчас домой! Каша, дык, заждалась.

Но спокойного отдыха в этот день не получилось. Едва запыхавшийся десяток прошагал через ворота лагеря, к Дыкалу подбежал вестовой и срывающимся голосом передал приказ капитана, благородного господина т’Жозмо, немедленно строиться. А обед подождет.

Когда новобранцы выстроились ровными рядами – не сравнить с еще недавним построением во дворе Аксамальской тюрьмы – на плацу, а лейтенанты и капитаны придирчиво осмотрели солдат, заставив кое-кого подтянуться с помощью пинков и оплеух, перед войском появился сам командир тысячи – сытый, пузатый и растерянный.

– Солдаты Сасандры! – торжественно провозгласил полковник т’Арриго делла Куррадо. – Я поздравляю вас! Поздравляю всех разом и каждого в отдельности с началом славного пути защитника Сасандры! Сегодня я получил на руки приказ его императорского величества, да живет он вечно, и верховного главнокомандующего, его высокопревосходительства т’Алисана делла Каллиано. Строжайшая государственная тайна!..

– Угу, хорошенькая тайна, когда ее пред строем зачитывают, – еле слышно шепнул Емсиль, но его слова услышал не только Антоло. Дыкал украдкой показал барнцу кулак.

Емсиль выпятил грудь и задрал подбородок, превратившись в живое олицетворение воинского устава, а табалец продолжал слушать господина полковника.

– Я рассчитываю на вашу лояльность Империи и желание искупить кровью свою провинность перед Родиной! – Полковник сделал многозначительную паузу, скользя глазами по первому ряду солдат, куда младшие командиры предусмотрительно выставили самых бравых, в начищенных шлемах и с умытыми заранее лицами. Все знали, его превосходительство т’Арриго делла Куррадо любит красоту и порядок, а каким путем он достигается, предпочитает не выяснять. Для чего-то же существуют офицеры и сержанты? Вот пускай у них голова и болит, как солдату быть чистому без мыла, одетому с иголочки и при этом потеть в пыли от рассвета до заката, великолепно управляться с оружием, в то время как за строевой подготовкой и работой по лагерю времени на упражнения с оружием не остается. – И я открою вам содержание приказа! Приказа самого императора, да живет он вечно!

– Да живет! Да живет! – привычно грянул строй.

– Я доволен вашим воодушевлением, – взмахнул кулаком господин т’Арриго. – По вашим голосам я слышу, что слова мои падают на благодатную почву! Итак… Приказ его императорского величества гласит: не позднее чем в двадцать пятый день месяца Быка полку надлежит сняться с лагеря и скорым маршем двинуться в северную Тельбию и, форсировав реку Арамеллу у города Вилья, дожидаться на правом берегу соединения с полками благородных господ… Ну, это вам не нужно знать… И еще! Наш полк вливается в пятую пехотную армию, имеющую название Непобедимая. Вы поняли? Вы теперь «непобедимые»! И я очень надеюсь, что вы оправдаете высокое доверие его императорского величества и верховного главнокомандующего, его высокопревосходительства т’Алисана делла Каллиано!

Нестройный гул прокатился по шеренгам. Антоло не поставил бы и медный грош на то, что большинство новобранцев довольны своей грядущей «непобедимостью». Но генерал воспринял ропот подчиненных как одобрение своих слов. Привстав на цыпочки, он заорал во все горло:

– Слава Триединому!

– Слава! Слава! Слава! – троекратно гаркнули солдаты.

– Слава его императорскому величеству, да живет он вечно!

– Да живет! Да живет! Да живет!

– Пускай крепнет и процветает Сасандра во веки веков!

– Во веки веков!!!

Антоло с удивлением ощутил, что кричит наравне со всеми и едва ли не громче других. Откуда-то в душе появилось незнакомое прежде воодушевление. Будто бы ему есть дело до побед Сасандры, подчинения новой провинции, военных операций, наград, на которые рассчитывают полковники и генералы. Он-то не полковник и даже не лейтенант. Он солдат. Причем солдат не своей волей, а прихотью чиновника, решившего за счет нарушивших закон жителей Империи пополнить армию, страдающую от отсутствия новобранцев. И его задача – выжить: не дать повстанцу-тельбийцу проткнуть себя дротиком, не умереть в обозе от кровавого поноса, не отравиться протухшим мясом, не утонуть в реке или болоте, не надорваться, ворочая бревна для лагеря или осадные машины. Да еще и при всем при этом нужно остаться человеком…

– Убивать не буду… – буркнул он Емсилю, когда их десяток наконец-то добрался до котла с пшенной кашей, сдобренной поджаренными кусочками сала.

– Ха! Убивать он не будет! – хлопнул себя по ляжке Горбушка. – Как же ты воевать думаешь?

– Не знаю! – резко ответил табалец, забывая, что третьего дня решил не разговаривать с нахальным нищим. – Придумаю что-нибудь…

– И что же? – ухмыльнулся Вензольо. Уж он-то не терзался сомнениями – убивать, не убивать, – а принял армейский быт и порядки сразу и безоговорочно.

– А не знаю! Удеру, например.

– Что-о? – прищурился Горбушка.

А Емсиль толкнул приятеля локтем, глазами указывая на молча жевавшего немного в стороне от подчиненных Дыкала:

– Ты что – тронулся? Разве такое можно говорить?

Но Антоло уже и сам понял, что сболтнул лишку.

– Нет, удирать, конечно, я не буду… – поправился он. – И не потому, что не хочу! – Он зло глянул в сторону Горбушки с приспешниками и Вензольо. – А потому, что понимаю – кто мне даст? Бр-р-р-р…

Парень вспомнил, как расправились с двумя новобранцами из числа поселян, угодивших в тюрьму за недоимки. Это случилось еще по дороге к учебному лагерю. Бедняги решили, что сумеют скрыться – ведь путь колонны свежеиспеченных солдат проходил в десятке миль от их деревни. Как бы не так! Особым образом натасканные сторожевые коты разыскали и нагнали их, невзирая на хитрые, казалось бы, уловки – сдваивание следа, ходьба по ручью и тому подобное. Догнали, хорошенько изваляли в том самом ручье, который сулил надежду на спасение, изодрали когтями одежду и держали носами в грязи до прихода надсмотрщиков. Охраняли колонну, понятное дело, не тюремные надзиратели – где уж им, ленивым и толстозадым, – а окраинцы из конвоя. Ходят слухи, они там у себя в степях постоянно воюют с кентаврами, и жестокость становится едва ли не обыденной. Режь, или тебя зарежут, сожги чужое стойбище, иначе сожгут твое, убей сына врага, а не то он вырастет и отомстит за погибшего отца. Но жителей земель, примыкающих к Великому озеру, каких среди новобранцев оказалось большинство, расправа над беглецами поразила. Их приволокли по земле, привязав за ноги к седлам коней. При этом сторожевые коты бежали рядом и, играючи, то и дело отмахивали широченными когтистыми лапами по пленникам, стараясь попасть по лицу. Достигнув колонны, окраинцы для начала отстегали неудавшихся дезертиров тяжелыми плетками – говорят, они в конец ремня заплетают кусок железа, и такое оружие убивает в прыжке дикого кота, если попадает по темени. Потом сноровисто освободили от скарба одну из телег обоза, установили на ней две жерди крест-накрест и привязали беглецов к ним спиной к спине. Прочим для острастки. Телегу возили вдоль колонны еще два дня, пока жили окровавленные, покрытые синяками селяне. К концу второго дня их тел не было заметно под слоем мух, ос и слепней. Похоронить умерших окраинцы не дали. Просто сбросили вместе с жердями с телеги на обочину. Больше желающих удирать не находилось.