Джон Леннон навсегда - Руди Бенциен

Когда Веннер спрашивал Леннона о его отношении к Америке в декабре 1970 года, тот сказал: «Я люблю и ненавижу ее. Америка — это абсолютная кульминация. Я бы охотно родился в Нью-Йорке, я бы охотно родился в Виледже (квартал искусств в Нью-Йорке, Р.Б.). Почему я там не родился? В XVIII веке это могло быть Парижем. Лондона же, я полагаю, никогда и не было, кроме как в литературе, а была дикая пустошь и трущобы или как там еще, и там кто-то жил.

Нью-Йорк — вот это дело!

Я очень глубоко сожалею, что я — не американец и не родился в Гринвич Вилледже. Там я мог бы жить… Все люди стремятся к центру, поэтому я здесь. Я здесь, чтобы дышать воздухом этого города».

Но тут же он признался Веннеру: «…Это пугает меня. Люди так агрессивны, а я это не выношу. Мне надо домой, я должен видеть зеленую траву…»

В основе решения ехать в Нью-Йорк лежали и другие мотивы. Йоко, которая прожила пятнадцать лет в Нью-Йорке, прежде чем переехала в Лондон, к городу на Гудзоне испытывала больше симпатий, чем к городу на Темзе. К тому же она надеялась, что за родительские права по отношению к дочери ей легче будет бороться в Америке.

Джону же хотелось даже географически отдалиться от своего битловского прошлого. Он чувствовал, что Нью-Йорк теперь более благоприятен для его творчества. Обоих манила перспектива свободного, почти необременительного передвижения на глазах людей в миллионной метрополии. Здесь они могли спокойно, не обнаруживая себя, посещать парки, кино, кафе и театры.

Прощание Джона со «старой доброй Англией» облегчалось политикой британского правительства по отношению к Северной Ирландии. Он понимал, что усиление там английских войск и создание лагерей для интернированных сторонников «Ирландской республиканской армии» ведет к дальнейшей эскалации насилия.

Через несколько дней после прибытия в Нью-Йорк Джон сказал Рэю Кулеману: «Этот город — Рим сегодня. И в нем есть что-то от Ливерпуля. Если бы я жил в прежние времена, то выбрал бы Рим или Париж или жил бы где-нибудь на Востоке. Я всегда с удовольствием там, где есть „экшн“. Семидесятые годы принадлежат Америке».

В доме номер 105 по Бэнк-стрит, в квартале искусств Гринвич Вилледж, они сняли очень простую квартиру из двух комнат, скромно обставили их. В качестве брачного ложа им служили два матраца, лежавшие прямо на полу и укрытые американскими флагами. Пианино в доме было. Они купили велосипеды и разъезжали по улицам без страха быть узнанными фанатами — удовольствие, которое в Англии они себе позволить не могли.

В Нью-Йорке, на Бродвее, 1700, находилась контора «Эппл». Здесь Джон в первые недели часто встречался с Алленом Клейном. Тот хоть и был усилиями Пола Маккартни отстранен от руководства, но все еще располагал местом и голосом в качестве менеджера Леннона, пользуясь его неограниченным доверием. Клейн воспринимал политические амбиции патрона как ущерб для прибыли, но это не мешало им вместе строить планы и разрабатывать стратегию работы в США.

Вскоре Джон и Йоко познакомились с Дэвидом Пилом, который в художественных кругах Нью-Йорка считался уникумом. Целый год, каждое воскресенье, он давал на площади Вашингтона в Гринвич Вилледже бесплатные концерты вместе с группой «David Peel And The Lower East Side».

Пил исполнял песни, в которых на все лады расхваливал марихуану, проповедовал свободную любовь и призывал к уклонению от службы в армии США путем дезертирства. В 1969 и 1970 годах он сочинил несколько известных хитов, но всегда был верен принципу — концерты давать только беззозмездно. Пил говаривал: «Ни один рок-музыкант не заплатил ни цента за то, чтобы видеть публику; почему же публика должна платить за желание видеть рок-музыканта?».

Джон чувствовал духовное родство с Пилом. Он тут же постарался, чтобы «провокационная» песня «The Pope Smokes Dоре» («Римский папа курит марихуану») была издана в «Эппл». Конечно, зонг был немедленно запрещен в США как оскорбительный для его святейшества.

Согласие Леннона и Пила зашло так далеко, что они вместе создали «Rock Liberation Front». Они поставили, как скоро убедились сами, утопическую цель — противостоять распродаже рок-культуры.

В начале декабря 1971 года на глаза Джону попалось письмо читателя, направленное ему и Йоко и опубликованное в «Мелоди Мейкер»:

«Мы тебя любим, и если завтра всех рок-звезд до единого поставят к стенке, ты будешь тем, кого мы спасем.

Аллен Клейн, может быть, и чудесный человек, но когда речь идет о продаже пластинок, он тоже чистой воды капиталист, который зашибает на этом, сколько может. „Эппл“ могла бы стать прекрасной фирмой, но единственное, что нам нравится, — ее пластинки становятся все короче…

Вспоминаешь ли ты о днях, когда радовался, если сделаешь пластинку за месяц? Для нас это — высшее достижение. „Власть — народу“ — это прекрасно, но только каким именно людям? Мы были Фанатами „Битлз“, это все так, вот только не знаем — твои ли мы фанаты? Пожалуйста, дорогой Джон, избавь нас хотя бы на некоторое время от публичных придирок к Полу и лучше объясни нам, что означает „Rock Liberation“ в мире, где искусство и деньги повязаны друг с дружкой…»

В ответном письме Джон соглашался, что «Эппл» — действительно капиталистический концерн, но нет другого пути «обеспечить людей нашей продукцией», и мужчины вроде шефа рекламного отдела «Эппл» и Аллена Клейна должны вносить в «это дело» свой вклад. Леннон заявил, что он и Йоко неустанно борются за освобождение политических заключенных, причем не только словами, но и финансами.

Атмосфера Нью-Йорка побуждала Джона к творчеству. Все, что его окружало, стимулировало работу мысли, требовало участия в политических акциях.

В конце октября Ленноны вместе с Гарлемским хором записали песню «Happy Xmas / War Is Over» («Счастливое Рождество / Война кончилась»), которая с опусом Йоко «Listen, The Snow Is Falling» («Слушай, как падает снег») появилась на сингле в США незадолго до рождества 1971 года. Это был явный протест против войны во Вьетнаме.

Новым поводом для участия в политической манифестации стало для Леннонов кровавое подавление мятежа заключенных тюрьмы в Аттике.

Еще через четыре недели они выступили в Энн Або (Мичиган) — на бенефисе в честь писателя Джона Синклера, который был осужден к десяти годам тюремного заключения, как утверждалось, за нарушение закона о наркотиках (у него обнаружили сигареты с марихуаной).

К тому времени Джон временно подпал под влияние Джерри Рубина и Эбби Хофмана, которые хотели радикальными средствами дать толчок выдохшемуся движению хиппи, для чего основали «Youth International Party».