Украинский Брестский мир - Ирина Михутина

Делегация Народного секретариата – народные секретари большевик Затонский, левый эсер Терлецкий, член ЦИК Украины беспартийный крестьянин Екатеринославской губернии Руденко и Неронович, член коллегии народного секретариата просвещения, член ЦК УСДРП и депутат Центральной рады – выехала из Киева 24 февраля, но в Петрограде делегатов Совнаркома уже не застала: им надо было спешить, так как немцы потребовали принятия своих условий в течение 48 часов. Петроградская делегация тоже была в новом составе: член ВЦИК Советов Г. Я. Сокольников – председатель, нарком внутренних дел Г. И. Петровский, Чичерин и Карахан. Иоффе поехал консультантом на тот случай, если бы удалось возобновить переговоры. Левые эсеры назначили консультантом в делегацию от своей партии помощника наркома земледелия Н. Н. Алексеева, по замечанию Зиновьева, «как будто мало смыслящего в этом вопросе» {130}.

Однако Алексеев, как и Карелин, до Петрограда работал в харьковской организации левых эсеров и, по данным хорошо осведомленного П. А. Христюка, вместе с другим харьковчанином Качинским в декабре – январе налаживал сотрудничество российских и украинских левых эсеров {131}. Так что не исключено, что при сохранившейся важности украинского вопроса это назначение не было случайным.

Украинские делегаты приехали в Петроград утром, в седьмом часу, и неудивительно, что после звонка в Смольный тотчас были приняты Лениным: Украина оставалась самым болезненным пунктом брестской ситуации. Троцкий тоже присутствовал при разговоре, но не проронил ни слова и, по свидетельству Затонского, имел такой изможденный вид, что делегат-крестьянин, подумав, что это от голода, оставил им с Лениным по белой булке из того, чем украинцы запаслись в дорогу.

Ленин после общей беседы в отдельном разговоре с Затонским посоветовал «не очень торговаться с немцами. Самое главное теперь получить передышку, чтобы они нас не задушили, пока мы бессильны» {132}. Но можно ли было ожидать, что украинское советское правительство с легкостью согласится отдать власть, которую только что отвоевало у Центральной рады? У Ленина, как видно, после встречи с украинскими делегатами не возникло уверенности на этот счет, и 2 марта он направил русской делегации в Брест телеграмму с вопросом: «Прибыла ли в Брест-Литовск делегация Народного секретариата Затонский, Терлецкий и Неронович? Сообщите, какова ее позиция» {133}.

Однако украинские делегаты не появились в Бресте. Из Петрограда они были экстренно отправлены в оставшемся от царских времен салон-вагоне с отдельным паровозом. На последнем участке железной дороги оказался взорван мост, и им, как перед тем петроградцам, дальше пришлось добираться на лошадях. Псков уже заняли немцы, вокруг действовали белые офицерские отряды. Один из таких отрядов накануне совершил нападение на петроградских делегатов, прежде чем те попали в Брест. Прибывших 28 февраля украинцев никто не ждал, несмотря на то что 27 февраля в Брест-Литовск на имя Гофмана, а также председателю русской мирной делегации (копии – в Вену и в Берлин) последовала телеграмма за подписью Затонского. В ней сообщалось: «Делегация Народного секретариата Украинской Республики… находится в пути из Киева в Брест-Литовск для подписания мирного договора, заключенного с бывшей киевской Радой. Прошу принять меры к облегчению дальнейшего пути». На обороте листка с текстом – помета о том, что «радиограмма передана с радиостанции Таврического дворца на Царскосельскую радиостанцию в 18 ч. 55 м. Царскосельская радиостанция передала по назначению в Берлин, Вену и Брест-Литовск. Квитанцию получили в 19 ч. 23 м.» {134}.

Комендант Пскова, по словам Затонского, «откормленный немецкий лейтенант с моноклем в глазу и стеком в руке», отказался пропустить их в Брест и разместил в конторе на станции под охраной двух солдат до получения специального распоряжения своего командования {135}. В конце дня 1 марта делегаты Народного секретариата, как описал потом Неронович (жить этому тридцатилетнему человеку оставалось совсем недолго. В конце марта 1918 года Неронович был схвачен на Полтавщине украинским отрядом под командой А. Шаповала и расстрелян {136}), решили «рассеять этот немецкий туман» и подали коменданту заявление «в решительных тонах» с требованием в течение трех часов «предоставить возможность дальнейшего следования для встречи с мирной делегацией Четверного союза» или «немедленного возвращения… за пределы линии немецких расположений».

К ночи пришел ответ немецкого командования: «Следующее должно быть передано устно: „Присутствующие в Брест-Литовске представители Четверного союза, признав законным правительство УНР, не придают появлению упомянутых четырех господ никакого значения. Им предоставляется возвращаться в Петербург. Генерал-майор Гофман“» {137}. Хрупкая надежда ценой принятия на себя германских экономических требований сохранить на Украине советскую власть иссякла.

3 марта делегация Совнаркома подписала «продиктованный с оружием в руках» мир в том виде, как он был предложен, то есть с условиями о замирении с правительством Украинской центральной рады, признании его договора с Четверным союзом и выводе российских войск с украинской территории {138}.

Начало германского наступления на Украине чрезвычайно воодушевило остававшуюся в Бресте делегацию Центральной рады. Она в те дни оказалась практически главным распорядительным центром украинской политики. Правительство Рады, опиравшееся на войско числом до 2 тыс. человек, лишенное связи с Брестом, не знало сперва, на каких основаниях началось немецкое вторжение, и лишь 8(21) февраля {139}, в результате поездки своего военного министра к месту прибытия немецких частей и его встречи с германским генералом, получило информацию, что «все происходит в тесном контакте с украинской мирной делегацией в Бресте». На следующий день министры узнали, что в Ковеле формируется украинская дивизия и уже достигла численности в 800 новобранцев {140}. (Самостоятельно действовали отряд Петлюры и отряд генерала К. А. Приссовского. 9 марта военный министр А. Т. Жуковский докладывал коллегам, что рассчитывает составить войско численностью около 6 тыс. человек {141}.)

Наконец, 14(27) февраля народные министры получили от Севрюка телеграмму относительно возможности заключения мира с Россией с предложением выработать его условия. Правительство Центральной рады, еще скитавшееся от станции к станции в железнодорожном составе на Волыни, выработало условия и среди прочего с размахом начертало будущие границы Украины, включавшие «часть Кубани, часть Ростовского округа, Таганрогский округ, Черноморскую и Ставропольскую губернии, Путивльский уезд Курской губернии, четыре уезда Воронежской губернии, украинскую колонию в Сибири – Зеленый клин на Амуре. Крым остается под влиянием Украины. Обеспечить дело колонизации Сибири. Весь флот на Черном море (также и торговый) принадлежит только Украине» {142}.

И еще… «Украинская народная республика в принципе признает возможным принять часть долга России, но не свыше 1/4. Поскольку Россия в течение долгого времени эксплуатировала при помощи своей финансовой политики Украину, то Украинская Народная Республика считает справедливым предоставить оплату этого долга России» {143}, – так элегантно завершался перечень претензий. Стоит припомнить, что пока лидеры Центральной рады проектировали преобразование России в федерацию, они делали заявку на 1/3 мест в федеративном правительстве {144}. Подобным образом в апреле 1918 года представительство Центральной рады в Германии – обязанности посла там временно были возложены на Севрюка – предъявило претензию на российскую собственность за границей. «Украинцы претендуют на одну треть имущества, следовательно должны принять одну треть долгов», – писал в донесении из Берлина назначенный полпредом Иоффе, напомнив еще, что в этом случае возникает вопрос и об оставшемся на Украине огромном военном имуществе бывшей империи {145}.

Предъявить России составленные кочующим правительством Центральной рады победоносные условия молодым украинским дипломатам не удалось, хотя они, как видно, обратились с этим к советским представителям сразу по прибытии последних в Брест. Глава советской делегации Сокольников в письме от 1 марта, не отрицая обусловленного германским ультиматумом обязательства заключить мир с Украинской народной республикой, объяснил «господину председателю украинской делегации… что советская делегация уполномочена на подписание договора с Четверным союзом, но не имеет полномочий на переговоры с делегацией украинского Совета народных министров» {146}.