Украинский Брестский мир - Ирина Михутина

Тем временем Севрюк и Левицкий выехали в Вену, где им в связи с обращением к Австро-Венгрии и Германии с просьбой о военной помощи против наступления большевистских сил было настоятельно предложено подписать еще один секретный протокол, ослабивший действие договора по важным для украинцев позициям. Одно условие протокола, подписанного Севрюком и австрийским посланником Визнером 5(18) февраля, касалось повышения степени секретности австрийского обязательства о превращении Восточной Галиции и Северной Буковины в коронный край. Согласно новому протоколу, украинская сторона должна была свой экземпляр этого документа передать на хранение в ведомство иностранных дел Германии до выполнения Австрией взятого на себя обязательства, которое, в свою очередь, должно было наступить только после выполнения правительством Украинской центральной рады принятых им условий мирного договора {101}.

4 марта состоялась передача украинского экземпляра документа, оформленная протоколом за подписями Севрюка, Левицкого, Визнера и Розенберга. Содержание документа в нем для большей секретности было зашифровано в туманных словах: «Определенные меры относительно охраны украинского населения в Австрии» {102}. Стоит сразу сказать, что через короткое время австрийское правительство обвинило украинских делегатов в разглашении секрета галицийским украинцам, и оригинал документа 16 июля был уничтожен в Берлине, освободив Вену от обязательства по Восточной Галиции и Северной Буковине {103}. Когда это случилось, украинский посол в Австро-Венгрии В. К. Липинский попытался деликатно заявить протест – «так же секретно, как секретно аннулирован договор». В ответ официальная Вена без церемоний разъяснила украинскому правительству, что не дело вмешиваться во внутренние дела Австрии (по поводу статуса Восточной Галиции и Буковины) государству, «основу которого заложили Австро-Венгрия и Германия и внутреннее строительство которого происходит под защитой и авторитетным влиянием обеих центральных держав» {104}.

Пока же дипломаты Центральной рады были заняты завершением договора с государствами Четверного союза. Второй пункт протокола 5(18) февраля, напротив, предусматривал публичное оповещение о том, что указанная в основном договоре линия границы Украины с Польшей (в Холмщине и Подлесье) не является окончательной и по решению смешанной комиссии может быть сдвинута к востоку, «исходя из этнографических условий и пожеланий населения» {105}. Венским политикам, все еще рассчитывавшим присоединить к Австро-Венгрии бывшую «русскую» Польшу, это нужно было, чтобы сгладить недовольство поляков мирным договором с Украиной.

Пока Севрюк и Левицкий находились в Вене, с ними по прямому проводу из Бреста связался Любинский, коротко сообщив, что вынужден немедленно подписать предложенное ему Гофманом обращение украинцев к немецкому народу за помощью против большевиков. Гофман будто бы принес готовый текст и сказал, что он уже печатается в Берлине. Украинскому делегату ничего не осталось, как подписать его. Так представил этот эпизод Зализняк со слов Любинского, от себя добавив, что «не знает, как было на самом деле, каковы были предшествующие разговоры Любинского с Гофманом» {106}. А в обращении среди прочего говорилось: «Мы глубоко убеждены в том, что немецкий народ, который любит спокойствие и порядок, не останется равнодушным, когда узнает про нашу беду. Немецкая армия, которая стоит против нашего северного врага, имеет силу, чтобы нам помочь и своим вмешательством защитить наши северные границы от дальнейшего вторжения врага» {107}. Под именем немецкого народа германские генералы оформили себе таким способом право свободно распоряжаться на территории Украины.

16 февраля (Совнарком принял новое – григорианское исчисление времени с 1(14) февраля 1918 года) германское командование через остававшегося в Бресте в качестве председателя комиссии по перемирию генерала А. А. Самойло известило советскую сторону о возобновлении с 18 февраля состояния войны {108}.

В Петрограде не сразу этому поверили. Троцкий 17 февраля направил радиограмму в Берлин, Вену и Брест-Литовск: «Нами получено сообщение от господина Самойло, будто г. генерал Гофман заявил 16 февраля, что с 18 февраля в 12 часов дня между Германией и Россией возобновляется состояние войны. Правительство Российской Республики предполагает, что полученная нами телеграмма не исходит от тех лиц, которыми подписана, а имеет провокационный характер, так как даже если допустить прекращение перемирия со стороны Германии, то предупреждение об этом… должно быть сделано за семь дней, а не за два дня.» {109}.

Гофман ответил телеграммой в Совнарком с подтверждением своего уведомления. На созванном 17 февраля заседании ЦК РСДРП(б) пятеро из присутствовавших членов (Ленин, Сталин, Свердлов, Сокольников, Смилга) «высказались за немедленное предложение Германии вступить в новые переговоры для подписания мира», шестеро (Троцкий, Бухарин, Ломов, Урицкий, Иоффе, Крестинский) хотели «выждать… до тех пор, пока в достаточной мере не проявится германское наступление и… не обнаружится его влияние на рабочее движение». На утреннем заседании 18 февраля вновь за немедленное обращение к Германии высказались шесть человек, против – семь {110}.

Немцы начали наступление в назначенный день на всех участках своего Восточного фронта и на северном участке сразу заняли Двинск. На украинском направлении 18 февраля с утра полк конницы и королевский полк самокатчиков (мотоциклистов), усиленный броневиками, двинулись на Луцк, где немецкие разъезды после полудня заблокировали вывоз российской артиллерии и инженерного имущества {111}. Российские фронтовые части оказались не слишком пригодны для организованного сопротивления, но если встречали препятствия, то вооруженной рукой прокладывали себе дорогу, нанося неприятелю заметный урон. В телеграмме из Киева 27 февраля сообщалось, в частности, что «в Ровно по занятии его германцами и гайдамаками, отступающая с фронта кавалерийская дивизия вдребезги… разбила части противника», у Шепетовки «части 6 сибирского корпуса, разбив противника, двинулись дальше» {112}. Некоторые из советских отрядов (численностью не более 25 тыс. человек {113}), так основательно потеснившие у власти Центральную раду, оказывали сопротивление, но их возможности были несравнимы с силами германских и вскоре присоединившихся к ним австро-венгерских дивизий, насчитывавших до 450 тыс. человек.

Лишь 18 февраля вечером, когда в ЦК РКП(б) стали известны первые результаты немецкого наступления, предложение Ленина о немедленном обращении к Германии получило семь голосов (в том числе Троцкого) против пяти возражавших при одном воздержавшемся. Радиограмма в Берлин с протестом против германского наступления и выражением согласия подписать мир на условиях Четверного союза была направлена утром 19 февраля {114}. Но немцы потребовали письменного документа, который пришлось посылать с курьером. Германское наступление продолжалось. 22 февраля был опубликован написанный Лениным декрет Совнаркома «Социалистическое Отечество в опасности!» {115}.

В первые дни неприятельского вторжения Сталин запрашивал украинское советское правительство в Киеве (через Харьков): «Почему Народный секретариат не дает о себе знать?», и сообщал далее: «Тактика на фронте, по общему мнению товарищей, должна выражаться [в] следующем: обороняться всеми силами, а там, где нет возможности обороны, взрывать все, что нельзя эвакуировать, портить дороги, беспокоить партизанскими набегами. Мы предлагаем принять к сведению… что голодные немецкие банды идут, между прочим, за хлебом и проч. продуктами, предлагаем немедленно приняться за вывоз на восток всех продуктов. Партизанские набеги советуем организовать незамедлительно. Артиллерийские и прочие склады должны быть эвакуированы в первую очередь, в том числе из Киева. Чего нельзя эвакуировать надо взорвать, чтобы ни один снаряд не попал в руки немцев» {116}.

Стоит заметить, что такого рода тактика исходила от противников заключения мира. На заседании ЦК РСДРП(б) 17 февраля «за уничтожение всего имущества и военных материалов, полезных для Германии» высказались Бухарин, Ломов, Троцкий, Урицкий, Иоффе. Воздержались Ленин, Свердлов, Сокольников, Смилга, Крестинский. Сталин, выступавший за немедленное возобновление переговоров о мире, по этому вопросу не голосовал {117}. В разработке замысла тотального уничтожения имущества при отступлении активную роль играл Садуль, ратовавший за участие Франции в создании новой российской армии для продолжения войны. «Известно, с какой тщетной настойчивостью большевики обращались к нам за помощью в этой области. Был готов план, – писал он 19 февраля, сокрушаясь, что радиограмма в Берлин, посланная в этот день с утра, сделала ненужным этот план. – Предполагалось отступить, перерезать пути сообщения, взорвать склады боеприпасов, сжечь продовольственные склады и деревни, создать между нынешней линией фронта и центром России громадную пустыню. При этих мерах предосторожности Россия, защищенная зимой, распутицей, необъятностью своей территории, не может быть побеждена. Троцкий признал, что в случае необходимости придется оставить Петроград, Москву» {118}.