Север и Юг - Софья Валерьевна Ролдугина

– И по какой причине? – выгнул бровь рыжий.

– Придумай что-нибудь, – отмахнулась Фог.

Выражение лица у него стало мечтательным. Немного поотстав, Иаллам вполголоса обратился к охраннику, доверительно придерживая его за отворот верхней накидки. Певучая речь мёдом растекалась по нёбу, почти ощутимая на вкус… Хаким, слушая, что плетёт чужаку хозяин, всё ниже и ниже опускал голову и как-то странно трясся. Лекарь нет-нет, да и оглядывался на Фог, и глаза его становились всё более круглыми.

Тем не менее, охранник так и остался на улице, даже не сделав попытку перешагнуть порог. Спускаясь по лестнице вслед за лекарем в подвал, Фогарта улучила момент и схватила Иаллама за рукав.

– Ты что ему наговорил?

– Да слухи пересказал. Сказки про кимортов, – невозмутимо ответил рыжий. Светлые глаза его азартно блестели. – Что, мол, для некоторых ритуалов кимортам разоблачаться приходиться. И женщины-киморты, чтобы свою честь сохранить, напускают на мужчин слепоту, а заодно и немощь. И слепота-то потом проходит, а вот с женщиной свидетелю уже возлечь не суждено, разве что… Ты правда дальше хочешь слушать, а?

– Нет, – честно сказала Фог. – Я теперь думаю.

– И о чём же? – хмыкнул рыжий.

– О том, как и впрямь немощь напустить… – Фогарта выдержала многозначительную паузу, торжественно и бессмысленно глядя в пространство. Иаллам ощутимо напрягся. – Языковую немощь. На тебя. Тоже мне, шутник.

– Для тебя стараюсь, – обиделся Иаллам. – Эй, куда! Тут ступеньки нет. Вот так! Держись-ка лучше за меня пока что. Вот внизу окажемся – сколько угодно отшучивайся.

Лестница оканчивалась небольшой площадкой. Там лекарь снял верхнюю накидку, надел другую, более плотную, белую, и повязал на лицо что-то вроде полумаски, закрывающей рот и нос. Предложил он переодеться и другим, но Иаллам отказался жестом – за всех. Лекарь собрался было постучать в дверь, но Фогарта его остановила и попросила рыжего перевести её вопрос.

– Ты начал говорить о долге перед советом и о какой-то жалобе. Сейчас некому тебя подслушать. Поведай нам окончание своей истории, пожалуйста.

Лекарь недолго колебался с ответом – видно было, что ему давно не терпится хоть кому-то рассказать.

– Тут и слушать особенно нечего, – зло произнёс он, точно выплёвывая слова. – Я был аптекарем, безродным, но удачливым. Торговля моя шла хорошо. Но своего помещения для аптеки у меня не было, и я снимал нижний этаж у одного почтенного горожанина… И однажды, когда пришло время платить за аренду, этот горожанин вдруг запросил втрое больше обычного. Я пожаловался в совет, а «почтенный», видно, уже приплатил, кому надо. Прошение моё разбирали три луны, и под конец я был весь в долгах – пришлось дело своё продавать. А мне обидно стало – я в доме своём дверь запер накрепко и не пускал никого. Дурак был. Совет строго карает тех, кто против него идёт. Вот и достал кто-то из сундуков старинный свод законов, а там за большие долги в назидание для других преступника жестоко казнят. С ужасом ожидал я расправы – целую луну! Но обо мне словно забыли. А как эпидемия началась – вспомнили и отрядили врачевать больных. Так что будьте осторожнее с советом, госпожа киморт, – неожиданно просто закончил лекарь. – Они платить не любят. Вот брать – любят.

– Я учту, – пообещала Фог.

Лекарь отвернулся, поправил маску и заколотил в дверь молотком по медной пластине, торопливо выкрикивая что-то.

– Он прав, – шепнул Иаллам. – Этот Абир-Шалим – та ещё змеюка.

– Не люблю таких.

– А кто любит? – неожиданно развеселился рыжий, но тут дверь наконец отворилась.

На пороге показалось чернокожее существо в таком же мешковатом белом наряде и в маске, как у лекаря. Существу на вид было лет триста, но Фогарта смутно подозревала, что столько не живут даже загадочные пустынные дикари.

Но через секунду все посторонние размышления вылетели у неё из головы.

Посреди комнаты на каменной плите лежал больной. И выглядел он…

…Поначалу Фог показалось, что перед нею ребёнок. Но вскоре она поняла, что это взрослый мужчина, только иссохший страшно. Веки у него словно вообще отсутствовали, а глаза были похожи на две чёрные, сморщенные ягоды аргаста, такие же мелкие, не больше ногтя большого пальца. В верхней части живота кожа лопнула, обнажая желтоватую кость в коричневых волокнах. Даже густой запах благовоний не мог перебить кисловатую вонь, как от дохлой ящерки, перележавшей на солнце.

– Он живой? – тихо спросила Фог.

Иаллам тяжело сглотнул и перевёл вопрос. Лекарь кивнул.

Сделав знак, чтобы все остальные отошли, она приблизилась к больному, призвала морт и сгустила её, как для осмотра, наделяя сгусток мыслью и стремлением. Затем погрузила в сгусток руку – точно перчатку надела – и, инстинктивно задержав дыхание, склонилась над каменным ложем и провела раскрытой ладонью на волосок от кожи больного.

Фог приготовилась искать долго и упорно, однако нашла почти сразу. В правом глазу несчастного пряталось нечто, обёрнутое во многие слои морт, горячее и злое. Оно то проваливалось вглубь черепа, то выныривало на поверхность, словно плоть для него была столь же легко проницаема, сколь и воздух. Прикусив губу, Фогарта медленно, как учил Алаойш, погрузила в это «нечто» частичку своей морт – тоньше, чем волос – и открылась для понимания, впитывая любые намёки на мысль и стремление, вложенные в гибельный «сердечник» болезни.

«Расскажи мне».