Герои Первой мировой - Вячеслав Бондаренко

Казалось, полная победа над Австро-Венгрией лежит перед войсками Брусилова буквально «на блюдечке». Но, вместо того чтобы немедленно развивать наступление, главком фронта 26 мая отдал приказ «придержать» вырвавшиеся вперед 8-й и 40-й корпуса калединской 8-й армии и «подравнять» по ним остальные. Развивать Луцкий прорыв Брусилов не собирался…

Многие военные историки ставили это в вину полководцу, упрекая его в отсутствии инициативы и суворовской дерзости. «Луцкий прорыв обещал полную и близкую победу, — писал автор «Истории Русской армии» А.А. Керсновский. — Его надлежало немедленно развить — искрошить и сокрушить надломленные неприятельские армии и молниеносным ударом 8-й и 11-й армий от Луцка и Сопанова на Раву-Русскую — во фланг и в тыл всему неприятельскому расположению — вывести из строя потрясенную и заколебавшуюся Австро-Венгрию! Наступил полководческий момент». Действительно, что мешало Брусилову добить ошеломленного прорывом врага?..

Этой помехой оставалась второстепенная задача, которая изначально ставилась Юго-Западному фронту. Казалось, увидев, что на нем обозначился блестящий успех, Ставка должна, обязана была мгновенно переиграть все свои старые планы, передать Западному фронту вспомогательную роль, а Юго-Западному — главную и, усилив его резервами, бросить все силы на скорейший разгром Австро-Венгрии. Но… ничего этого сделано не было. В Ставке по-прежнему упрямо видели главную перспективу летней кампании 1916 года в Белоруссии, а не на Волыни, и с надеждой смотрели на нерешительного и вялого А.Е. Эверта. Правда, 30 мая Брусилов все же получил от М.В. Алексеева директиву, предписывавшую наступать на Раву-Русскую, но при этом роль его фронта оставалась прежней.

«Для того чтоб требовать от армий Юго-Западного фронта производства широких стратегических операций, надо было прежде всего развязать этим армиям руки, — с горечью констатировал А.А. Керсновский. — Этого Алексеев как раз и не догадался сделать. Директива 30 мая отнюдь не отменяла предыдущие. Главный удар… оставлялся за армиями Западного фронта, и в этом случае Юго-Западному фронту невозможно было задаваться самостоятельной широкой операцией, для которой к тому же не было предоставлено необходимых средств».

Если до 31 мая Ставка еще могла питать какие-то иллюзии по поводу Западного фронта, то этот день, казалось, должен был их развеять. Предпринятое силами Гренадерского корпуса наступление Западного фронта на Столовичи закончилось провалом и стало своего рода прологом грядущего неудачного сражения. Но даже после этого фиаско Эверта Брусилов должен был всего лишь помогать ему, не более того. Резкое недовольство главкома Юго-Западного фронта вызвала полученная из Ставки информация о том, что Эверт перенес дату начала своего наступления на 5 июня, а затем вообще переориентировал свой фронт с Вильно на Барановичи, сдвинув начало атаки еще на две недели. Брусилов вполне справедливо опасался того, что наступление Юго-Западного фронта, не поддержанное соседями, просто захлебнется. Как вспоминал Брусилов: «Я просил доложить государю мою настоятельную просьбу, чтобы был дан приказ Эверту атаковать теперь же и на издавна подготовленном участке. Алексеев мне возразил: “Изменить решения государя императора уже нельзя” — и добавил, что Эверту дан срок атаковать противника у Барановичей не позже 20 июня. “Зато, — сказал Алексеев, — мы вам пришлем в подкрепление два корпуса”. Я закончил нашу беседу заявлением, что такая запоздалая атака мне не поможет, а Западный фронт опять потерпит неудачу по недостатку времени для подготовки удара и что если бы я вперед знал, что это так и будет, то наотрез отказался бы от атаки в одиночку. Что касается получения двух корпусов в подкрепление, то по нашим железным дорогам их будут везти бесконечно и нарушат подвоз продовольствия, пополнений и огнестрельных припасов моим армиям; кроме того, два корпуса, во всяком случае, не могут заменить атак Эверта и Куропаткина. За это время противник по своей железнодорожной сети и со своим многомиллионным подвижным составом по внутренним линиям может подвезти против меня целых десять корпусов, а не два.

Я хорошо понимал, что царь тут ни при чем, так как в военном деле его можно считать младенцем, и что весь вопрос состоит в том, что Алексеев, хотя отлично понимает, каково положение дел и преступность действий Эверта и Куропаткина, но, как бывший их подчиненный во время японской войны, всемерно старается прикрыть их бездействие и скрепя сердце соглашается с их представлениями».

Позже командующий 4-й армией Западного фронта генерал от инфантерии А.Ф. Рагоза рассказал Брусилову о мотивах такого поведения Эверта: «По его убеждению, громадные успехи, которые сразу одержали мои армии, необыкновенно волновали Эверта, и ему кажется, что Эверт боялся, как бы в случае неуспеха он как военачальник не скомпрометировал себя, и полагал, что в таком случае вернее воздержаться от боевых действий, дабы не восстановить против себя общественного мнения. Впоследствии до меня дошли сплетни, будто Эверт однажды сказал: “С какой стати я буду работать во славу Брусилова”… Будь другой верховный главнокомандующий — за подобную нерешительность Эверт был бы немедленно смещен и соответствующим образом заменен, Куропаткин же ни в каком случае в действующей армии никакой должности не получил бы. Но при том режиме, который существовал в то время, в армии безнаказанность была полная, и оба продолжали оставаться излюбленными военачальниками Ставки».

Брусилову, правда, удалось убедить М.В. Алексеева передать в состав Юго-Западного фронта бездействовавшую в Белоруссии 3-ю армию генерала от инфантерии Л.В. Леша (это произошло 10 июня), но при этом Эверт… вывел из состава этой армии четыре корпуса из пяти. В итоге Брусилову пришлось фактически создавать для себя новую 3-ю армию, добавив к ее «исконному» 31-му корпусу 46-й армейский и 4-й кавалерийский.

Между тем австро-венгры и немцы спешно латали образовавшуюся под Луцком гигантскую брешь. Из Франции на Волынь были быстро переброшены восемь германских дивизий, еще восемь находились в пути, и еще восемь дивизий австро-венгры снимали с итальянского фронта. Король Италии мог вздохнуть с облегчением — его вооруженные силы получали передышку, а участь русского фронта его нисколько не волновала… Уже 2 июня свежие австро-германские войска атаковали русскую 8-ю армию у Киселина, надеясь отбросить ее на исходные позиции. Командующий армией А.М. Каледин пал духом, ему уже казалось, что его войска обречены. Но по приказу Брусилова 8-я армия была усилена 1-м и 23-м корпусами, и к 10 июня все попытки противника свести результаты Луцкого прорыва на нет оказались проваленными. Потери русских войск превысили 40 тысяч человек убитыми и ранеными и 11 587 пленными, потери австро-германцев — около 35 тысяч человек убитыми и ранеными и 6750 пленными.