Не время для драконов - Сергей Лукьяненко

Мужчина поднимает черный меч и становится в позицию. За спиной Убийцы набирает силу смертельный, напоенный огнем ветер, готовый смять и сокрушить любые преграды и защиты. Сколько крови и слез должно было пролиться, чтобы напоить ветер до такого предела? Чтобы подчинить Убийце такие силы, могущие сокрушить каменные крепости Властелинов, поразить смертью весь их поганый род?! И теперь пришло время последней платы.

Ноги мягко ступили по влажной земле. Над правой рукой стремительно зрело огненное яблоко. Все четыре стихии покорны сейчас тебе, Убийца, — не упусти же своего шанса! Эти двое, стоящие перед тобой, — последние из некогда великого рода. Доверши начатое — и Срединный Мир навсегда обретет свободу.

Совсем небольшой ценой.

А эти двое получат по заслугам. Суд давно состоялся, и приговор вынесен. И то, что приговор — обвинительный, подтверждается тем, что он, Убийца, смог пройти через все и все преодолеть, жадно устремляясь к этой последней схватке.

— Начнем, — говорит Убийца, и все существо Виктора отзывается дрожью сладкого предвкушения. Отзывается его самая глубокая, потаенная сущность; может, ему и в самом деле написано на роду именно это — убивать Драконов в сказочных мирах?

— Начнем, — соглашается Дракон в глухом шлеме.

— Начнем, — кивает его спутница.

И — странное дело! — он, Виктор, не то участник, не то незримый зритель давнего поединка, — ощущает нечто вроде укола совести. Они могли справиться с ним, когда он был моложе и слабее. Но теперь уже нет. Это не бой — а казнь. Исполнение приговора. И он, Убийца, — уже не воин, а палач. Что ж. Убийца на то и Убийца, чтобы добивать свои жертвы. Он не имеет права дать сочувствию овладеть им. Срединный Мир должен получить свободу. Страшные, проклятые замки на высоких бесплодных горах вдоль Теплого Берега никогда уже не оживут вновь.

— Начнем, — повторяет Убийца. В его руке — сжатая в тугой комок сила Огня. За плечами — расправленные крылья Ветра. Под ногами — ждущая пасть Земли.

А против всего этого — всего лишь один черный меч. Простой вороненный клинок. Да еще глухой шлем.

Женщина неторопливо обнажила изящную, длинную рапиру. В левую руку взяла дагу. Встала рядом с мужем.

Двое против одного — но знают, сколь неравны сейчас силы.

Драконы спокойно ждут. Они уже пережили все. Поражение, разгром, бегство. Они видели, как горят в собственном огне их родные. Как рушатся стены родовых замков и распадаются пеплом веками собиравшиеся библиотеки, в которых, как утверждалось, — мудрость всех трех миров.

Однако они никогда не станут просить: «Скорее…»

Убийца осторожно, словно величайшую драгоценность, вытаскивает из-за пояса кривую саблю чистого белого железа. Без всякой краски клинок ее бел, словно снег возле Серых Пределов.

Убийца тоже не хочет покрывать себя бесчестьем, убивая тех, кто сейчас уже почти беззащитен перед его силой. И Виктор чувствует, как грудь его сдавливается восторгом — он, Убийца, и благороден, и честен. Он искренне пытается уравнять шансы.

И тоже становится в позицию…

— Виктор! — сверху обрушивается поток ледяной воды.

Он открыл глаза.

Перестук колес, плавно покачивающийся вагон. Запертая на цепочку и засов дверь купе. И — перепуганная Тэль с кувшином в руках.

— Ты вдруг… вдруг весь как-то поплыл, — виновато сказала она. — И не отзывался. Тебя ведь повело, правда? Ты что-то видел?

— Тэль, я…

— Нет, не надо, не рассказывай! — она поспешно зажала розовые ушки ладонями. Испуганная девочка, которую родители позвали для «серьезного разговора». — И слышать не хочу! Помни — ты должен выбрать сам! Иначе… иначе… — голос ее упал, — иначе лучше бы тебе и не являться сюда. Страшно подумать, что ты натворишь, если… если станешь не самим собой.

— Не самим собой? — искренне удивился Виктор.

— Ну да. Потому что это — мука мученическая, всем пыткам пытка, и никакое существо выдержать ее не в силах. Вот потому я и боюсь… случайно тебя подтолкнуть. Потому что сила в истерзанном болью сердце — страшнее, чем…

— Чем псих на воле, — мрачно закончил Виктор. Все-таки было нечто детское, несерьезное во всех этих словах и ритуалах. Нечто игрушечное, нарочитое. Словно в этой, как ее, ролевой игре.

— Не смейся, — обиделась Тэль. Надула губки и на некоторое время отвернулась к окну. — Не смейся. Потому что это правда, а над ней смеяться нельзя. Обязательно отомстит.

— Хорошо, не буду, — покорно согласился Виктор. — Скажи тогда лучше, скоро там этот Рянск?

— Где-то за час до заката приедем.

— Тэль… а твои родители живы? — неожиданно спросил Виктор.

Глаза девочки на миг закрылись.

— Мою маму, — спокойно ответила она, — казнил Последний Дракон. Отец… тоже погиб.

— Господи… — вырвалось у Виктора.

— Когда я была совсем маленькой. Мама была замешана в мятеже. Мятеж подавили. Зачинщиков казнили. Дракон оказался милосердным. Он убил всех сразу и быстро. Никто не мучился, и потом он даже отдал тела родственникам для погребения. Такое не часто случалось.

— Дракон… — медленно произнес Виктор. Внутри закипал глухой гнев — не его гнев! — руки сами тянулись к оружию.

— Я могла только утаить это. Но не солгать, если ты спросишь в открытую. — Казалось, Тэль сейчас заплачет. — Только не спрашивай меня, кто такие Драконы.

— Кажется, я это знаю и так… — пробормотал Виктор.

Драконы. Величайшее проклятие мира. Зло, которое истреблял Убийца Драконов. Почти неуязвимые, непобедимые, почти не старящиеся — почти, до тех пор, пока не появлялся Убийца Драконов, если судить по последнему… сну? видению? наваждению?

«Почему вот только все это является мне?» — подумал Виктор.

— Потому что это судьба, Виктор, — тихонько и очень по-взрослому сказала Тэль. — Не беги от нее, взгляни в ее лицо… и будь что будет.

Хор был в бешенстве:

— Ты можешь хотя бы объяснить, куда тебя несет? Сейчас, когда мы на грани войны с Водой? А?

Лой молча собиралась. Короткое платье из грубого хлопка, вязка деревянных бус, сандалии из мягкой кожи. Так могла одеваться либо женщина высокого положения, уже утратившая вкус к драгоценным побрякушкам и роскошным тканям, либо простая крестьянка, боящаяся даже подойти к землям клана.

Сейчас Лой были одинаково важны обе причины.

— Если ты сгинешь… — Хор замолчал и вдруг, понизив голос, попросил: — Лой, позволь мне идти с тобой.