Тигры и земляника - Айрат Галиуллин

- Допустим, – сказала Элис. Она перестала раскачиваться.

«С нами память сидит у стола, А в руке ее пламя свечи. Ты такою хорошей была. Посмотри на меня, не молчи…»

- Бесполезно наставлять ребенка: «Будь счастлив», в то время как сама ты несчастна. Вероятнее всего, он повторит тебя.

- Не факт…

- Без толку твердить: «Радуйся жизни», если сама не испытываешь от нее удовольствия.

- Послушай, Фиш…

- Напрасно желать: «Живи долго», тогда как ты…

- Перестань! – Элис соскочила с сиденья и пошла к океану.

«Крики чайки на белой стене Окольцованы черной луной. Нарисуй что-нибудь на окне И шепни на прощанье рекой…»

- А после меня останется музыка, – сказал Виргус. – Мои композиции и джазовые импровизации.

- У тебя много записанных альбомов? – Я прилег, оперевшись на локоть.

- Ну… есть несколько записей – любительских, конечно. Ходят по рукам.

- Сколько людей услышат твои самиздатовские шедевры? Тысяча, миллион?

- Слушай, старик, моя музыка – не для толпы. Это тебе не попса. – Он поднял с песка ракушку и запустил ее в воду.

- И ты уверен, что достиг вершины и больше стремиться некуда?

- А сам-то? – не выдержал Виргус. – Что останется после тебя, не хочешь ответить?

«Две мечты да печали стакан Мы, воскреснув, допили до дна. Я не знаю, зачем тебе дан. Правит мною дорога-луна…»

- После меня… Останется дело, которое я строил много лет. Но его некому передать, поэтому оно быстро развалится. Останется дом и сад перед ним… – Я перевернулся на спину. – Наверно, их купит местный нефтяной барон для любовницы-модели. Вот, пожалуй, и все.

- Невесело, – заметил Виргус. Он пропускал между пальцами мелкий чистый песок.

«Ты не плачь, если можешь, прости. Жизнь – не сахар, а смерть нам – не чай. Мне свою дорогу нести. До свидания, друг, и прощай».

Элис вернулась.

- Я в последнее время серьезно думала… – сказала она, сдвинув брови. – В общем, я решила…

- Я тоже, – сказал Виргус.

Тихо шелестели волны. Над головой пролетела чайка.

- Что ж, – сказал я, поднимаясь и отряхивая брюки. – Тогда – пора. Шутки кончились.

Часть 3

Элис. Слушать надо внимательнее

Мой кролик высунул мордочку из-под дивана.

Он не хочет умирать.

Я одна в пустом доме. Уже ночь, тихо, лишь в динамиках чуть слышно звучит музыка. Мой стол напротив окна, и когда смотришь наружу, кажется, будто плывешь над землей. Тонкая преграда между лунным пейзажем и светящимся монитором исчезает, можно раскинуть руки, шагнуть в звездное небо… и упереться в двойное стекло.

«Они окочурились не от голода, – сказал в Зазеркалье Виргус. – Кролики умерли от…»

Он прав. Не от недостатка пищи (любви? Заботы? Ласки?) погибают кролики. Вовсе нет.

Я нашла в интернете стихотворение.

Сказали мне, что эта дорога Меня приведет к океану смерти, И я с полпути повернула вспять. С тех пор все тянутся передо мною Кривые, глухие, окольные тропы…

На оранжевой поляне под изумрудным небом Виргус не сказал названия танки. Промолчал из деликатности. Но теперь я знаю. «Трусость» – вот как она называется в оригинале. Трусость.

Чай с молоком в хрупкой чашке, такой тонкой, что страшно брать в руки. Круг света настольной лампы. «Маленькая ночная серенада» Моцарта.

Тикают часы.

«Вы сдали их с потрохами!» – сказал Демиург в кабинете с видом на спортзал. Откинул шторку и показал всех, кого я предала.

Что ж. Я ныла и плакалась. Считала, что никому не нужна. И решила, что близкие меня оставили.

А ведь это я их бросила. Сдала – в своей душе, в мыслях и чувствах.

Из трусости.

Я прятала голову в песок, предпочитая не замечать… делать вид, что все идет как надо. Я плыла по течению, не имея мужества взглянуть правде в глаза. Не имея смелости разобраться в своих отношениях. Не имея храбрости поговорить с близкими людьми откровенно.

Сказать, чего хочу я.

Выслушать, чего хотят от меня.

Просто быть честной.

И теперь я понимаю, что бурная речка между мной и Аликом – не смерть Артура и не Георгий. И не «любой мужчина», как утверждает Луиза. Нет. Мой страх.

Заварите себе вкусного чаю, друзья. Добавьте лимона или сливок – кто что любит. Сахар по вкусу. Присаживайтесь ближе =)

- Что тебя больше всего пугает? Здесь, в Месте? – спросил Фиш на пляже возле виртуального убежища.

Я думала не долго. «В черной-пречерной комнате… стоял черный-пречерный…»

- Пошли, – решительно сказал Виргус.

- Пошли, – согласился Фиш.

Я молча кивнула. Пошли.

Из Тайного дома сперва мы попали в деревообрабатывающий цех (пахло свежей древесиной, визжали станки, но людей видно не было). Виргус стремительно шагал впереди мимо штабелей досок и гор пушистых опилок. Полы незастегнутой фланелевой рубашки развевались за его спиной как крылья. Рыжий Советник не глядел по сторонам, был сосредоточен и хмур.

Фиш выглядел рассеянным, словно мыслями витал где-то далеко. Впрочем, шел быстро и не отставал от Виргуса. Я за ними едва поспевала…

За несколько шагов до оцинкованной двери с надписью «Посторонним вход воспрещен» Виргус уверенно сказал «Это – здесь!», и, не останавливаясь, толкнулся в проем.

Хорошо хоть лбом не ударился, с разбега-то =). Дверь не отворилась!

- Что за черт? – удивился Виргус и навалился на нее плечом. Бесполезно.

Фиш смотрел задумчиво.

- Да, ошибки быть не должно. Та самая.

- Сим-сим, откройся… Бирелья-турелья, буридакль-фуридакль… – бормотал Виргус. – А ну давай к лесу передом, а к нам задом!

- Погодите, – сказала я. – Наверно, открыть ее должна…

Я сделала шаг, положила ладонь на металлическую обшивку. Она была прохладной и гладкой.

- Открой, бабушка. Я хочу поговорить, – сказала я тихо-тихо, почти шепотом.

Советники замерли за моей спиной.

- Пожалуйста, бабуля. Впусти.

Дверь отворилась. Легко подалась под моей ладонью, и я шагнула внутрь. Советники следом.

В комнате было темно. Ватная неживая тишина.

В прошлый раз я не успела понять, а сейчас поймала себя на ощущении, что комната простирается куда-то очень и очень далеко. Может быть, в бесконечность.

Где-то звякнул колокольчик. Движение воздуха, из глубины комнаты медленно выплыл продолговатый ящик. Он был чернее темноты, и потому и стал заметен. Хотя, возможно, и глаза привыкали.

Гроб остановился в трех шагах от меня. Крышка начала плавно подниматься. Виргус и Фиш пододвинулись ко мне (за спиной послышалось дыхание). Я, не оборачиваясь, покачала головой.

- Я сама.

Я должна это сделать сама.

Верхняя часть откинулась и показался силуэт…

Шаг вперед.

- Это я, бабушка. Я вернулась.

Тишина.

Я снова девочка-подросток, как тогда, как раньше. Будто и не было четверти века, отделявшей меня от блаженных безоблачных дней…

Опять вхожу в тень старой ивы и останавливаюсь у воды. Я непроста, непроста… Легкость и полость внутри. Воздух осязаемый, вкусный, дышится полной грудью… Яркий чай, запах травы. Вкус, заменяющий сладость… тихая мелодия грусти…

Стоп. Почему грусти?! Ведь была – радость?

Да, но это тогда, много лет назад, а сейчас не осталось ничего, кроме тишины и тьмы, печали и одиночества…

- Здравствуй, внуча.

Едва слышный старческий голос вырвал меня из транса (разве бывает транс в трансе?), и я оглянулась назад. Советники смотрели напряженно и строго. Отступать нельзя.

Я больше никого не предам. И в первую очередь – не предам себя.

- Бабушка… Я хотела спросить…

- Что спросить, внуча?

- Почему ты решила… – Я помедлила. – Что мне – пора?

Шумно сопел Виргус. Фиш переступил с ноги на ногу (в комнате так тихо, что слышно даже шелест одежды).

- Я решила?..

- Да, в прошлый раз ты сказала «Пора, внуча». Почему? Разве мне действительно…

- Да.

Бабуля таким знакомым движением поправила платок на голове.

- Да, внуча, – повторила она. – Хватит уже.

Я молчала.

Тяжело. Горько.

На мое плечо легла рука. Не знаю, Виргус или Фиш…

- Я не согласна, бабушка, – тихо сказала я. – Мне рано умирать. Все еще можно исправить, и я хочу…

- А кто сказал «умирать»? – В ее голосе удивление. – Будто о том речь?

- А… разве… – Я подыскивала слова. – Разве ты не об этом говорила? Что мне пора…

- Глупая! – Бабушка беззвучно засмеялась. – Я говорю – пора начинать жить. Будет уже мыкаться да горюниться. Помнишь гадание мое – к сорока годочкам, к сорока годочкам…

По деревне перелаиваются собаки. Принцесса в хлеву шумно вздыхает, переступает копытами. Сладковато-терпкий запах сушеных трав. Пуховая тяжесть одеяла, в которое я закутываюсь по самые глаза. Так тепло, уютно…

«Муж непьющий да заботливый, детки послушные, дом большой, богатый, и счастья вдоволь…»