Грязное мамбо, или Потрошители - Эрик Гарсия

XIX

Я решил печатать два часа без перерыва. За это время попытаюсь изложить вчерашние события, стуча по клавишам «Кенсингтона-VIII» как можно тише, чтобы не разбудить Бонни — она спит через две койки. Как приятно снова лежать в настоящей кровати!

Мы в больнице — Святой Анны, кажется, — скрываемся на этаже, где обычно держат запасы лекарств и припасов. Здесь есть пустой чулан для швабр, и, несмотря на относительную тесноту, это дворец по сравнению с гейблмановой полкой или гостиницей на Тайлер-стрит. Такая роскошь под занавес, такое изобилие…

Седьмое небо, мамочка. Вершина счастья.

Хватит сидеть в четырех стенах, пора попытать удачу во внешнем мире. Эсбери обещал подобрать нам пару надежных мест, нужно только забежать к нему домой, чтобы получить координаты. Жалко было оставлять безопасную полку, де-факто ставшую нашим домом, но охранница уже нервничала, что гости засиделись, да и у меня появились сомнения в безопасности складского комплекса. Я начал слышать шумы по ночам, шаги в темноте, знакомое электронное жужжание, сотрясающее стены. Лучше уйти. Сменить географию.

Опустив головы, торопливой походкой, избегая смотреть в глаза встречным, мы спешили по городским улицам, направляясь к метро. Уже наступил утренний час пик, и нас затерли в толпе, сдавив толстыми пальто, портфелями — и вонью. Я не принимал душ больше двух недель и с трудом могу себе представить достойные Книги рекордов Гиннесса сроки, в которые кое-кто из пассажиров обходится без ванны.

Поезд мчался под землей, везя нас в район, где жил Эсбери. За три остановки до выхода меня постучали по плечу и назвали по имени. Я притворился, будто не слышу, зачитавшись схемой метро, но меня постучали настойчивее и окликнули громче.

— Это же — о Господи! — это же ты!! — вскричала Мэри-Эллен, заключив меня в объятия, но сразу же отодвинулась, наморщив нос и скривившись, словно откусила лимона, — вдохнула запашок.

— Извините, леди, вы обознались, — пробормотал я, отворачиваясь от своей второй бывшей жены. Чудеса обитания в большом городе. Нью-Йорк настолько велик, что всегда возможно разминуться с тем, кого не хочешь видеть, но если ты в бегах, все, кто не нужен, нарисуются прямо перед носом.

Она протиснулась сквозь толпу и встала напротив, приподняв мое лицо за подбородок.

— Забавно, забавно. Ты всегда был смешон. Все еще вырываешь у людей органы за деньги? — На лице Мэри-Эллен появилась ухмылка, расцветавшая на ее губах во время наших ссор. Приятно было слышать, как экс-супруга спустя пятнадцать лет, не растерявшись, заводит старую пластинку. Постоянство — драгоценное качество в женщине.

Пассажиры потеснились и отодвинулись, давая нам место разыграть мелодраму. Футах в двадцати два транспортных полицейских начали на нас посматривать. У них не было сканеров или права изымать искорганы, но они отлично умели звонить по телефону. Когда-то я платил двум или трем десяткам представителей транспортной полиции; их информация была чертовски ценной.

— Слушайте, мэм, — сказал я, пытаясь изобразить еле сдерживаемое бешенство. — Я вас не знаю. Идите своей дорогой.

— Ты меня не знаешь? — взвилась она, повышая голос с каждым словом. — Мы были женаты, сукин ты сын! Не притворяйся, что мы незнакомы!

Молчавшие дотоле зрители начали перешептываться; полицейские двинулись к нам. Независимо от их намерений мне не хотелось, чтобы они вмешивались.

— Слушай, — пробормотал я Мэри-Эллен, понизив голос. — Я рад тебя снова видеть и все такое, но лучше, если ты сейчас повернешься и уйдешь.

Она помотала головой, словно отгоняя муху, и заорала неестественно высоким голосом:

— Повернусь и уйду? Ты ведь всегда этого хотел — чтобы все твои проблемы просто исчезли? Вот так ты и живешь всю жизнь! Вырвал — и отбросил! Так вот — не с твоей удачей, дорогой! Я хочу знать, что такой заядлый амбал-биокредитчик, как ты, сделал со своей жизнью и где обещанные мне алименты! Все развлекаешься со своими дружками-бездельниками? Не завел еще новую жену? Новую…

И тут Мэри-Эллен упала и забилась в конвульсиях. Язык вывалился на грязный кафельный пол, глаза закатились, и пароходная сирена наконец-то смолкла. Подняв глаза, я увидел Бонни, стоявшую за ее спиной с моим тазером в руке. Металлические электроды слабо искрились от остаточной энергии после хорошей разрядки.

— И такую ты отпустил с миром? — недоверчиво протянула Бонни. — Господи, что же за чудовище тогда ты кокнул?

Я всех их отпустил с миром в каком-то смысле. Кэрол даже дала мне шанс завоевать ее снова. Когда стало ясно, что наш двухлетний брак не получился и я провожу дома меньше времени, чем в Кредитном союзе, она решила выкинуть меня из дома. Это стало первым моим опытом такого рода: остальные жены уходили сами, оставляя меня в большой пустой квартире. Но Кэрол, никогда не выпускавшая из рук материальных ценностей, с оголтелым упорством настаивала, чтобы именно я исчез из ее жизни.

Моим основным желанием было убраться из Алабамы как можно дальше, поэтому я вернулся в Нью-Йорк, устроив себе перевод обратно в главный офис. Джейк, по-моему, единственный искренне обрадовался моему возвращению; но и остальные, хочешь не хочешь, потеснились и пропустили меня к заказам высокого уровня. Я нашел квартиру в доме средней этажности и в тысячный раз начал новую жизнь.

Едва все улеглось и я почти вспомнил, как прекрасно быть холостяком, позвонила Кэрол.

— Я решила дать тебе второй шанс, — сказала она. — Думаю, если ты изменишься и научишься сочетать работу с семьей, а не сбегать из семьи на работу, мы сможем спасти наш брак.

Я снова перевелся в Алабаму, перевез собственную задницу и скудную мебелишку обратно в викторианско-плантаторский особняк и дал браку второй шанс.

Неделю спустя все было кончено, и Кэрол подала на развод по высосанному из пальца обвинению в супружеской неверности. Это вам о пользе вторых шансов.

Остаток пути к Эсбери оказался детской игрой по сравнению с инцидентом в метро. Несколько цепких взглядов местных копов, пара пробежек задворками и переулками, но до дома аутсайдера мы дошли физически невредимыми и лифтом поднялись на пятнадцатый этаж.

Неладное я почуял сразу, едва мы вышли на площадку. Было странно пусто и тихо. В наш первый визит сюда в коридоре слышалась музыка, мимо шмыгали дети, энергия била ключом и жизнь кипела. Сейчас мы словно попали в помещение со звуконепроницаемыми стенами: даже половицы боялись скрипнуть.

— Сегодня будний день, — громко сказал я, вспомнив, что в прошлый раз мы были здесь в субботу. — Все на работе.

— Или в школе, — согласилась Бонни, которой тоже стало не по себе. Мы двинулись к квартире Эсбери.

Дверь оказалась не заперта. Когда мы постучали, гулко бухая по металлическому листу, она легко подалась и широко распахнулась. Делать нечего — мы вошли.

В квартире по-прежнему была масса китайских ширм, но мне показалось, что сегодня они стоят по-иному. Прежде ширмы делили гостиную на маленькие выгородки; сейчас образовывали своего рода коридор, уводящий в путаный лабиринт.

— Эсбери? — позвала Бонни ровно и спокойно, но с механически резкой ноткой в голосе. — Ты дома?

Единственным ответом стал шепот ветра, влетающего через невидимое открытое окно. Я хотел позвать погромче, но горло сжалось — я понял, что это бесполезно.

Бонни взяла меня за руку, и мы вместе двинулись в глубь квартиры.

Не желая идти по импровизированному коридору из китайских ширм, я с силой наподдал ногой ближайшую. Падая, она увлекла за собой соседнюю, и вскоре все ширмы повалились, как костяшки домино. Солнце просвечивало сквозь тонкие бумажные экраны, беспорядочными грудами лежавшие на полу.

Аутсайдер полусидел на диване, удобно, расслабленно. Рядом стоял поднос с несъеденной едой. Голова покоилась на подушках, на губах застыла легкая улыбка. Мы подошли ближе, уже зная, что Эсбери мертв.

На его колене лежала желтая квитанция.

— Надо идти, — сказал я. — Он нам уже не поможет.

Бонни трясло — от гнева, от страха, я не знаю.

— Они убили его!

— Кто-то убил, — согласился я. — Это их работа. Я же тебе рассказывал. Я же…

— Вон квитанция. Они что-то забрали.

Ясное дело, забрали. Несмотря на свой статус аутсайдера, некоторое время назад Эсбери взял кредит в маленькой компании в Сент-Луисе, независимой специализированной фирме, производящей, в частности, желчные пузыри. Абсолютно бесполезный орган, вживляется только тем, кто хочет выпендриться. Искусственный желчный пузырь — вершина механической гордыни и ее апофеоз.

— В этом весь Эсбери, — всхлипнула Бонни. — Вечно стремился оказаться впереди всех…

Его живот вскрыли — висел отвернутый лоскут кожи, кишки немного выпирали из разреза. Крови было совсем немного, почти вся впиталась в диван. Экстракцию выполнили мастерски, с хирургической точностью; здесь действовал не потрошитель, а специалист четвертого, а еще вероятнее — пятого уровня.