Наследница Ингамарны - Светлана Зорина

— Но почему?! Ведь тогда бы сразу стало всё ясно. Если ядро хоть немного повредит статую, значит это не маррунг.

— Большинство решило, что этим поступком можно разгневать каменного бога. Царь бесплодия и так наступает на Улламарну. Лучше мол не злить его лишний раз. Злить Маррона… Какая глупость! Его бесполезно злить или ублажать. Он не зол и не добр. Это владыка, который стремится расширить свои владения. Какое ему дело до наших желаний и страхов? Ничего, я как-нибудь спущусь туда с топором или ломом и проверю. Никто не узнает. Между прочим, Озеро Мангура недалеко. Хочешь посмотреть?

Они прошли немного на север. То, что когда-то было озером Камахан, представляло собой глубокую яму, по краям которой торчали корни мёртвых деревьев. Огромная статуя мангура на дне по грудь увязла в сухом зеленовато-сером иле. Слуга Маррона, пьющий воду из озера Камахан… Гинта знала о нём с раннего детства, сколько помнила себя. Говорили, что в начале весны на дне ещё было немного воды.

— Обыкновенная статуя, которую когда-то давно сбросили в озеро, — сказал Сагаран. — Потом озеро обмелело, и её стало видно. Теперь оно совсем высохло.

— И зачем её сюда сбросили? — удивилась Гинта. — Странно всё это.

— Странного вообще много. Особенно в Улламарне и особенно в последнее время. Кстати, прекрасная работа, правда?

— Ага. Он как живой. Кажется, сейчас выберется из ила…

— Набросится на нас и съест! — скорчив страшную гримасу, закончил Сагаран. — Так что лучше нам убраться подальше.

Когда они вернулись к святилищу, уже смеркалось. Задерживаясь в Улламарне, Гинта обычно ночевала в домике Сагарана. Это было единственное, что он унаследовал от родителей.

— Давай сегодня останемся здесь, — предложила Гинта. — Пока доберёмся до деревни, совсем стемнеет, и вообще… Мне ужасно не хочется никуда идти. Или твой бог рассердится, если я переночую в его храме?

— Не рассердится. Ты ещё очень юна и невинна.

Сагаран привык ночевать в святилище и держал для этого в маленьком хозяйственном пристрое набитый сеном тюфяк. Там же хранились запасы еды и питья. Сагаран любил одиночество и в своём деревенском домике появлялся редко.

Они поужинали на крыльце святилища копчёным мясом, которое привезла с собой Гинта, холовыми лепёшками и плодами фисса. Улли тоже дали мяса.

— Родниковой воды хватит только нам, — сказал Сагаран. — Но колодезная тоже ничего. Налей им сколько надо, там полная бочка.

Ближайший к святилищу родник пересох ещё в середине прошлого цикла. Теперь Сагаран ходил за питьевой водой к источнику на полпути к деревне, а воду для умывания и уборки святилища возил из колодца, который находился ещё дальше. В последнее время он был обеспокоен тем, что вода там очень быстро иссякает. В Улламарне пересыхали и реки, и ручьи, и колодца. И дождей с каждым годом выпадало всё меньше и меньше.

Напоив животных, Гинта вернулась в святилище.

— Ты не испугаешься, если ночью по тебе пробежит сагн? — лукаво поинтересовался Сагаран.

Он уложил Гинту на тюфяк, а сам устроился рядом на широкой, низкой скамье.

— Не испугаюсь, — заверила его Гинта. — Я к ним привыкла. И вообще… Дед давно уже научил меня не бояться никаких тварей.

Она улыбнулась, вспомнив, как трудно приходилось поначалу, когда надо было лежать обнажённой, не двигаясь, в то время как по твоему телу бегают отвратительные насекомые, свиды, саввили, а скользкие гинзы щекочут и лижут тебя своими длинными раздвоёнными языками. Теперь Гинта без страха приложила бы к себе даже самую ядовитую гинзу. Её натренированное тело уже второй год было невосприимчиво к яду.

— Сейчас здесь всё чаще и чаще появляются сайхи, — сказал Сагаран. — Пустыня ведь совсем рядом, она уже пришла в Улламарну. Вместе со своими обитателями.

— Я их, кажется, видела. Они совсем как сагны, только светло-серые и не меняют окраску.

— Да. В пустыне это ни к чему. Сайхи даже сюда забегают, в святилище. Кое-кто их здесь видел. Меня и прежде многие недолюбливали, а теперь вообще косо смотрят.

— Я это заметила. Но почему?

— Некоторые считают, что Сагган и Сайхан — две ипостаси одного злого бога. Того, который своим жарким дыханием губит всё живое, иссушает плоть и сжигает душу. И сейчас, когда бесплодная пустыня надвигается на Сантару…

Сагаран замолчал и задумался, глядя на алтарь. Маленький огненный цветок чуть-чуть колыхался, отражаясь в диуриновых зеркалах. В святилище царил розовый полумрак, напоённый тонким, свежим ароматом. Сагаран всегда зажигал на ночь кусочек сандана, ценного топлива, которое лучше всего очищает воздух в закрытом помещении. На стенах смутно проступали очертания фигур. Огненные блики то и дело выхватывали из тени красивые мрачноватые лица с большими внимательными глазами. Гинту радовало, что смеющееся лицо Саггана скрыто тьмой. Он-то их, конечно, видит. Он следит за ними из темноты своими жуткими чёрными глазищами. И смеётся… Страшный бог, который заставляет гореть и тело, и душу. Ревнивый бог, который не терпит соперников.

— Сагаран, а если бы я была взрослой девушкой, он бы разгневался на тебя?

— Да.

— А твой отец… Он погиб, потому что…

Гинта запнулась, подбирая слова.

— Да, — сказал Сагаран, не дожидаясь конца фразы.

— Дед говорил, что в древности Саггана ещё называли богом любви. В Улламарне ведь до сих пор так считают?

— Страсть действительно подобна огню. Когда Гина отвергла Нэффса, он так страстно желал её, что вся его сущность превратилась в огонь. И он явился на землю в образе множества огненных гинз. Он всё же настиг Гину, и плодом этой любви стал огненный бог. Сагган — воплощение страсти. Раньше Саггану служили девы. Эти тиумиды строго блюли свою девственность, ибо они принадлежали только ему, богу. Потом Саггана стали воспринимать в основном как бога огненной стихии, и от его служителей требовалось прежде всего умение ладить с этой стихией. Так же, как служители Лиллы должны были не бояться воды, тиумиды Гины и Виринги владеть нигмой, а тиумиды Нэффса лучше других держаться в воздухе. Святилища росли, превращались в большие, роскошные храмы. Число тиумидов и тиумид увеличивалось. И служить богам уже позволяли не только тем, кто владел той или иной стихией, но и тем, кто умел складывать гимны, кто лучше других танцевал и пел, прославляя божество. Ведь ритм, красивые движения и музыка в сочетании с благозвучными и умными словами приятны богам. Теперь каждый, независимо от пола, может служить любому божеству, но так уж повелось, что богам служат в основном мужчины, а богиням — женщины. И огненными тиумидами сейчас обычно мужчины становятся. Кое-каким древним традициям уже не придают былого значения, но… Сагган по-прежнему ревнив. Тот, кто ему служит, должен принадлежать только ему.